"Быстрая речка" 2 / 1
Алексей метнулся вглубь двора. Накормил козу. Она, видимо, была голодна ещё со вчерашнего дня. Бык упирался рогами в стену и расшатывал её. Он никогда не отличался спокойным нравом, а голодный вообще был свиреп.
Алексей успокаивать его не стал. Бросил охапку сена. Своенравный бык слушался только Олиного отца, остальных как будто ненавидел. И если голодная коза жадно набросилась на еду, то бык на брошенное Алексеем сено даже не смотрел. Он продолжал мычать и рогами раскачивать стену. Алексей даже не успел опомниться, как стена хлипкого хлева рухнула и бык оказался на свободе.
А дальше в памяти не осталось ничего.
— И за что мне такое наказание? — голос матери доносился до юноши откуда-то издалека.
— Сама виновата, — баба Дуся ворчливо отчитывала дочь. — Ты обувь его зачем спрятала? Парень ноги отморозить мог.
— Спрятала, да… А нечего ему к ней бегать. Мёдом там намазано.
— Девка-то ни при чём. Ну ничего, все отмучились, дай Бог, на небесах им полегче будет.
— А Егорыч свадьбу не отменил. Нашёл замену быстро. Уплачено, говорит, за всё. А у девки и приданное готово. Повезло… — голос матери стал ближе.
Алексей открыл глаза. Она уставилась на него и долго смотрела не моргая.
Пытаясь понять о чём говорили мать и бабка, Алексей даже не заметил этого материнского взгляда. А потом вздрогнул, когда услышал громкий шёпот в ухо:
— Услышал Бог мои молитвы… Говорено тебе было, не соваться туда. Скажи спасибо, что быка от тебя оттащили. А то со своей Олей на небесах бы венчался… Не иначе, как она тебя околдовала со своей матерью. Бык-то спасителя твоего не пощадил. Будешь теперь помогать жене его. Она без кормильца осталась, а там 11 ртов. Не накормишь.
Ох, вернётся Фёдор и быть беде. И всё из-за любви твоей ненасытной.
До Алексея доносились только обрывки фраз и слов: «Говорено не соваться, небеса, Оля, венчание…»
Всё было сложным для понимания.
Тело было ватным как после долгой болезни, которая свалила когда-то десятилетнего Алексея с ног на долгие месяцы. Он думал, что такое никогда не повторится, а пришлось ощутить опять.
Попеременно то мать, то бабка кормили его с ложечки. Руки юноши были забинтованы туго и вместе с пальцами. Алексей не спрашивал, что произошло. Он слушал, как ворчит мать, и медленно жевал то, что ему совали в рот.
А есть не хотелось.
Однажды над ним склонилась Иринка — приходящая горничная. Девушка была из бедной семьи и обслуживала три купеческих дома. Дома эти богатством не блистали. Но для Иринки это было спасением. Восемь братьев и сестёр остались на ней после прошлогодней эпидемии.
— Я твой глиняный листочек сберегла. На ноги поднимешься, отдам. Только от матушки прячь его. Она искала его три дня. Ты прости меня, что себе пока оставила. Но оно же твоё, да как память…
Только ты матери не верь, что Оля умерла. Не было её там. Мать, отец, Маринка, три младших брата… Но Ольки не было. А её всё равно похоронили.
После слов Ирины у Алексея потемнело в глазах.
***
Пока пострадавший от нападения быка Алексей восстанавливался, наступила весна 1914 года.
Юноша, опираясь на палочку, стал выходить на улицу.
С матерью и бабкой не разговаривал.
— Неужто онемел? — ворчала мать. — Кому ты теперь нужен такой? Язык твой бык что ли сжевал? А ну покажи? На месте или нет?
Алексей отмахивался от материнских рук и старался побыстрее выйти на улицу.
О погибшей семье говорили разное.
— Ей-Богу, было! Вот те крест! Иду я, значит, с дойки вечерней у Коромыслихи, просила она меня подсобить. Пальцы у неё что-то окаменели. А корову доить надобно. Вот она и кличет всех, кто попадётся на пути. А мне вроде и своего хватает. А она выдоенное отдаёт, себе вот только кружку нальёт и всё. Так вот иду я, значит, а тут надо мной птица как взмахнёт крылом. Я таких отродясь не видывала. Ну вот крыло как крыша сарая моего, не меньше точно. И к Калиновскому дому летит.
Я аж присела от страха. Сижу, значит, смотрю. А она в трубу к ним влетела и оттуда смотрю, девчонку тащит. Кажись, первой была Олька. Девка-то мне рукой помахала. А я крестится начала. Птица тотчас исчезла. Я только вставать, а она опять появилась. Ольки в когтях уже не было. Опять в трубу, а оттуда сразу двух пацанят. Как я бежала домой, сама уже не помню… Оглядывалась, боялась, что и меня подцепит. Слава богу, обошлось…
— Да ты что, а мой говорит, убили их. Слышал он ночью голоса и выстрелы. А пойти на помощь я не дала. Ну и правильно сделала. Кто кормить будет детей? Если до выстрелов дошло, то там помощь уже не нужна. Не пустила я его. Теперь не разговаривает со мной уже полгода. А когда рот открывает, то винит меня в том, что не пустила его туда. Мне-то оно понятно, чего он рвался. Катьку спасти хотел.
Алексей пошёл дальше. Медленно приближался к Олиному дому.
Теперь он был безлюдным. Кто-то выбил окна. Дверь висела на одной петле и поскрипывала. Во дворе валялся сломанный стул и несколько глиняных горшков с отбитыми горлышками. Не успела Оля их расписать…
Из всего, что слышал Алексей, на правду было похоже только то, что семью погубила неисправная печь. Во все эти крылья, выстрелы и прочие выдумки юноша не верил.
Отец вернулся в мае. Похвастался проданным товаром и засобирался опять.
Мать по-прежнему на него ворчала. Просила задержаться и женить уже Алексея.
Тот согласился. Отец договорился быстро. И через два месяца Алексея и Марфу венчали в местной церкви.
Когда юноша остался с молодой женой один в комнате, то как будто прозрел.
Присел на кровать и схватился за голову. Всё словно не с ним происходило.
Жена присела рядом. Начала расплетать косу.
Долго так сидела. Алексей на неё не смотрел.
Разделся и лёг спать. Проснувшись утром, обнаружил жену сидящей на стуле у окна. Она повернулась к нему. Лицо было заплаканным. Волосы растрёпанными.
— Что же мне теперь делать? — спросила она неожиданно.
Так Алексей впервые услышал её голос.
— Я вроде как жена тебе, а ты на меня даже не смотришь.
— А я жениться не собирался, — сообщил Алексей. — Мой и твой отец это придумали, вот и иди к ним, пусть они решают.
— Да ты что, — Марфа заплакала. — Это же позор какой!
Алексей махнул рукой.
— Если жена, значит, смирись. Если не хочешь, значит, катись отсюда. Я никого не держу.
Марфа заплакала ещё громче.
— И как мне быть-то... — всхлипывала она.
Алексей оделся и вышел. Когда открывал дверь, заметил мать.
Она улыбалась, теребила в руках фартук.
— Алёшенька, — произнесла она ласково. — Пора бы и завтраком накормить невестушку.
— Кормите, — пробормотал сын. — А будете подслушивать, накажу.
Мать тут же изменилась в лице.
— Да ты глянь какой! Жених! Взрослым стал! Да смотри не промахнись, когда наказывать будешь. Ты только погляди на него!
И завелась. Алексей уже ничего не слышал. Он шёл к дому Оли.
Продолжение тут