Мотоцикл нёсся по узким дорожкам Шокинских закоулков, прыгая на ухабах и рытвинах не тронутой человеком земли. Природа хороша, когда она первозданна, иначе это уже не природа, а жалкая декорация, пародия на природу! Неожиданно «Урал» выскочил на асфальт. Горячий ветер обдал лицо Петра Авдеева, активизировав мыслительно-вычислительные функции, как у актуария, входящего в тройку самых лучших актуариев Европы. Пульсация в висках пошла на убыль. По обе стороны дороги возвышались жилые строения, дворы и хозпостройки. Мотоцикл пронёсся мимо Светкиного продовольственного вагончика, возле которого стояла серая иномарка с затемнёнными окнами. «Хозяин, наверное, приехал с проверкой», - подумал Пётр и почему-то глянул в левое зеркальце на руле мотоцикла. В нём на мгновение мелькнули какие-то люди, и, как показалось Петру, сама Светка. Пётр затормозил и обернулся, так, на всякий случай.… Чуть ли не в ту же секунду он резко вывернул руль влево, накренив «Урал» на сорок пять градусов, и выжал муфту скорости до отказа. Мотоцикл захлебнулся от неожиданного вплеска горючего, но справился и, обретя второе дыхание, заюжал так, как не южал, наверное, всю свою неожиданно долгую жизнь.
Иномарка набирала скорость, но вдруг затормозила и свернула на бездорожье, вглубь Шокинских кущерей. Когда Пётр оказался на тропе, то «серого кардинала» он уже не увидел. Слишком много поворотов и развилок. Сразу же включилось направленное внимание, работающее как луч прожектора. Пётр вцепился в наезжающий грунт как клещ, как бульдог, мёртвой хваткой, но.… К сожалению, отпечатков протекторов иномарки на грунте утоптанной травы не высветил.
Вот резкий поворот в заросли. Стоп. Авдеев соскочил с седла мотоцикла и припал ликом к траве, которую могли бы примять протекторы иномарки. Пётр замер. Несколько секунд он сосредоточенно смотрел на вмятую на тропе траву. Он превратился в глаза, в уши, в луч, в увеличительное стекло, во всё сразу и заметил то, что хотел заметить. Небольшой стебелёк пожухлого пырея, основательно впечатанный в грунт, медленно, едва заметно, распрямлялся. Есть! Тогда почему не слышна сама машина? Она уже на приколе. Значит они где-то совсем рядом. Заводить мотоцикл – себя выдать. А в нашем деле девяносто процентов успеха – внезапность. Пётр побежал лёгким спортивным бегом, стараясь успокаивать дыхание и расслаблять перед схваткой мышцы. Чему только не научат в школе специальных агентов ФСБ. Но вот чему они не учат, так это быть искренним с самим собой, когда дело касается дел сердечных. Тропа вильнула налево. Авдеев замедлил бег и прижался к кустам. Около древнего когда-то жилого строения в ветвях деревьев притаилась иномарка, словно огромная серая мышь. На жалком подобии крыльца стоял амбал с битой в руках и нервно постукивал ей по своей коленке. Стоять, Казбек. Чуть не засветился. Только теперь Пётр осознал, что Кинг Конг жив, и что голыми руками его не возьмёшь. Взгляд заскользил под ноги. Здесь когда-то были прилегающие к дому постройки, а теперь - прах, остатки былой роскоши: осколки чугунков и красного кирпича, видимо, составляющего некогда основу печного отопления. Глаза нашли, а руки подобрали. Действовать нужно быстро и решительно. Не откладывать же на завтра то, что можно сделать сегодня, сейчас, и, главное, не теряя темпа, куража, как любит слэнговать вся боевая братия.
Амбал услышал, как кто-то двигался в его сторону. Из-за поворота вышел человек нехилого телосложения и непринуждённой походкой направился к крыльцу. Его истинных намерений разобрать было нельзя, так как он держал руки в кармане, смотрел себе под ноги и насвистывал мелодию неопределённого происхождения.
- Эй, братан, тормози! - гаркнул громила и переложил биту в правую руку.
Человек поднял голову и весело глянул в глаза охранника. Не прекращая движение, он стал нести какую-то лабуду:
- Слушай, богатырь, давай поиграем в Давида и Голиафа. Я Давид, а ты Голиаф. Я бросаю, а ты ловишь. – С этими словами мужчина вынул из кармана увесистую половинку кирпича, игриво подкинул её в ладони, прицелился и резко взмахнул рукой. Голиаф по инерции дёрнулся в сторону, но в последний момент увидел, что половинка летит не так быстро, как этот тип изобразил сам бросок. Её, эту половинку, можно было бы даже отбить битой, а если изловчиться, то и ниспослать её ударом в того, кто её запулил. И если бы не первое обманчивое движение, то у Голиафа хватило бы силы и резкости произвести этот сокрушительный пинг-понг. Но секунды были упущены, и ему ничего не оставалось, как зациклиться на траектории полёта кирпича. Голиаф резко выпрямился и снова пригнул голову, делая замах битой и выдвигаясь вперёд. Придурок, этим он хотел спасти свою задницу, а лишился глаза. Следом за первым отвлекающим броском Давид произвёл второй, принципиально прицельный и убийственно убойный. Этот летящий обломок чугунка громила увидел в виде стремительного серого пятна, летящего как поезд с экрана, замедляясь и увеличиваясь во времени и пространстве. Яркая вспышка и резкая боль опрокинули Кинг-Конга с крыльца и, падая, он затылком ударился обо что-то очень жёсткое и угловатое, отчего сознание покинуло его на неопределённый срок.
Пётр ястребом взлетел на крыльцо. Его руки с бешеной силой сжимали вражескую биту, будто он хотел из неё выжать влагу или скрутить в жгут. За дверями явно что-то происходило. Оттуда доносились приглушённые голоса, сдавленные звуки, гулкие стуки и скрипы одновременно. Лёгким движением стопы он приоткрыл дверь, не привлекая к себе внимание тех, кто находился в комнате. В полумраке двое подонков расправлялись с бедной девушкой. Она лежала на голой сетке кровати, её тело билось как в конвульсиях, но сопротивление было бесполезно и, скорее всего, было продиктовано диким ужасом и отчаяньем. Один подонок сидел у неё на ногах, а другой грубо приматывал скотчем руки к железной гредушки кровати. Её рот был наискось запечатан клейкой лентой, и комната была наполнена стенаниями, мычанием, шипением и сопением, перемежёвывавшимися время от времени смачным отборным матом и грязными бесстыдными ругательствами.
Авдеев в мгновение ока превратился в зловещую до отказа сжатую пружину. Скрипнув зубами и испепелив подонков взглядом, он подскочил как мячик к месту пыток, и, сделав пару молниеносных взмахов, сопровождаемых звуками треснувшего бамбука, освободил путь к истинной свободе, правде и справедливости. Спаситель, не дожидаясь, пока оглоушенно-отрешённые от жизни тела отвалятся на пол, бойко поспихивал их с кровати, и, сорвав скотч со Светкиного рта, прижался к нему своими иссушенными от негодования и любви губами. Потом, взметнув своё отвоёванное сокровище на руки, вылетел на крыльцо.
- Ты - моя роковая женщина, - задыхаясь, проговорил он, нежно опуская Светку в люльку.
- Не женщина, а девушка, - всё ещё дрожа, как осиновый листок, сострила Светка.
Пётр на секунду задержал свой взгляд на Светкиных голубых, полных невысказанной благодарности и бесконечно преданной любви, глазах.
- Ну, я думаю, с этой-то бедой мы как-нибудь справимся, - ласково проговорил он и завёл мотоцикл.
«И навёл Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из рёбр его, и закрыл то место плотию. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привёл её к человеку» (Библия, Бытие, Глава 2, Стихи 21,22)
Антипкин безуспешно названивал Овечкину. Трубку никто не брал. «Чертовщина какая, а? Тут, понимаешь, магазин средь бела дня грабят, а участкового днём с огнём не сыщешь. Ну, что делать, куда ещё звонить? Где Збруева, где все?»