Мы никогда не оказались бы в этом районе и доме, если бы не тёткино наследство. Я радовалась просторной двушке, пока не поняла, как наше семейство выглядит на фоне респектабельных соседей…
Говоря анкетным языком, происхождение у меня рабоче-крестьянское, прямо многовековая династия. А мамина сестра исхитрилась выскочить замуж за профессора – так и упорхнула в элитную высотку, по тем временам дворец. Мы, приходя в гости, глазели на архитектурное чудо – башенки, эркеры и лепнину по фасаду. Дом был городской достопримечательностью и по сей день остался в списках престижного жилья… В благополучном браке бог дал тётке лишь одного сына, в котором родители души не чаяли, из-за чего избаловали вусмерть. Увы, мой двоюродный брат давно уже на небесах: как принято деликатно говорить, пошёл не по той дорожке… Тётя ничего не говорила о намерении сделать нас наследниками, всё открылось, лишь когда она тихо угасала в больнице…
Переезд был шумный, радостный – и в то же время настоящая моральная травма для меня. Муж с друзьями бойко таскал вещи: детские кровати с обшарпанными ножками, дешёвую мебель, цветастые тюки с бытовым тряпьём, а я понимала, как всё это не соответствует величию дома - наша пёстрая цыганщина и эта бетонно-кирпичная высокомерная громадина. Дети-погодки, сын Юрик и дочка Алинка, весело галдели, носились вокруг машины. А вокруг чинно гуляли местные мамаши с отпрысками. Как выяснилось позже, всего пара-тройка мамочек утруждали себя прогулками с чадами, остальные доверили няням. Как когда-то говорили, боннам…
Новоселье
Когда мои архаровцы носились по комнатам, ликуя и топоча, я молилась, что соседи снизу – ветхие интеллигентные старички, глухие напрочь. Но скорее всего, одной вибрации хватало, чтобы их пошатывало. Тем не менее, при встрече в лифте не попрекали, лишь дружелюбно улыбались и всякий раз переспрашивали имена детишек…
А вот соседка из квартиры напротив стала головной болью. Точнее, она даже пальцем не пошевелила, чтобы ею стать, но я вечно смущалась…
Мы были ровесницами, даже похожи внешне, но какие же разные судьбы. Впрочем, чему удивляться. Аллу с пелёнок холили и нежили, престижная школа, языки и репетиторы, отличный вуз – вот и пожалуйста, в 30 с небольшим она глава какого-то департамента. Муж под стать: словно выстиранный и начищенный до блеска, с манерами как в кино, рослый красавец, обожающий жену. А вот деток им бог не дал, о чём проболталась уборщица, которая раз в неделю мыла лестницу…
И я – хвастать нечем. Обычная семья, родители на заводе, папа по пятницам «на бровях», скандалы и крики. Но тогда это казалось нормальным, вся наша округа, этакая «воронья слободка», жила в том же режиме. Рано замуж, тут же в роддом, потом на завод, фабрику или за прилавок – всё определено на века вперёд. Когда я встретила своего Серёгу, влюбилась без памяти – он был добрый и не очень-то любил пятничные посиделки с друзьями. А за доброту можно всё простить. Он и сейчас такой: если раз в месяц придёт под мухой, то непременно с цветами, сам жарит картошку на ужин и включает Стаса Михайлова – чтобы романтика. Детишек наших любит, балует… Короче, золотой мужик, пусть и без манер.
Однажды я его чуть не потеряла: проглядели лопнувший аппендицит, который мигом обернулся перитонитом, и Серёгу возвращали почти с того света…Устав от дежурства в реанимации, потеряв рассудок от бессонницы и переживаний, я не сразу узнала маму, которая пришла сменить. А узнав, уткнулась ей в плечо с горькими слезами: «А что я буду делать, если его не станет?». Мама тихонько гладила по волосам и шептала: «Растить детей будешь, а я помогать стану. Но даст бог, выкарабкается наш богатырь».
Выкарабкался. А я навсегда усвоила: когда беда, лишнего не говорить человеку, всё равно не поймёт. Просто помогать.
И всё же будь я подеревянней, было бы легче. Вон Серёга с моей мамой даже не замечают, что между ними и заносчивыми соседями целая пропасть. Будто не видят спрятанных насмешек, преувеличенной ироничной вежливости, тонко подрагивающих ноздрей. И хуже всех – Алла и её муж. Которые так маскируются, что даже я не могу уловить.
Но всё равно наверняка презирают, не может быть по-другому.
Дама в шляпе
- О, а вы и есть новые соседи? – дама в лифте не спросила, а пропела роскошным голосом. Такие бывают только у избалованных любовью и деньгами женщин.
- Смотря чьи, - я поджала губы.
- Моей дочери Аллочки, - уточнила дама.
- Тогда да, - сухо ответила я.
- Вы счастливая, деточка, - не отставала она. – Двое детишек – это роскошь. Удивительно, как распоряжаются там на небесах. Мои дочка с зятем, наверное, и пятерых бы на ноги поставили – а бог не даёт ребёночка. А вы счастливая – аж двое…
И вышла из лифта. А я дома зубы в порошок от злости стёрла. Она, эта шикарная барыня, думает, я глупая и не поняла смысл? Мол, вы такие средненькие, бедненькие, а вон двоих на божий свет произвели. А мои-то, белая кость – голубая кровь, не чета вам, но деток нет… Вроде похвалила, а на самом деле по носу щёлкнула.
С досады вечером рассказала Серёга, а он махнул рукой: «Лапуль, не заморачивайся, главное, мы счастливы. Может, она и не хотела обидеть».
И я впервые разозлилась на него за толстокожесть. Говорят, у староверов не в почёте была бедность, она означала, что человек либо ленив, либо глуп. Мы вроде не балбесы и работящие, но почему же из поколения в поколение так скудно живём?
Мы и они
Встречи и Аллой и её мужем вдруг стали настоящей пыткой, кстати, я наконец узнала его имя – Вадим. Столкнёмся у подъезда или на лестничной клетке – мне секунды хватает, чтобы понять всю разницу. Алла – холёная, в причёске волосок к волоску, на ногтях свежий маникюр, и даже спортивный костюм сидит идеально. А у меня маникюр только на Новый год и то если повезёт, волосы в «хвостик», про одежду и говорить не стоит… И вот что удивительно: даже будучи прилично одетой, на выход, я всё равно проигрываю ей – в спортивном костюме. И мой Серёга так же проигрывает Вадику: вроде в глаженых джинсах и начищенных туфлях, но всё равно что родственник из глухомани на фоне этого щёголя.
И сама жизнь у них была другой: мы на вылазку в лес, чтобы шашлыки пожарить и с детьми в мяч поиграть, а они – на теннисный корт, в кино, на футбол. Алла обычно вежливо предлагала: «Присоединяйтесь, соседи». А я угрюмо отмалчивалась…
И ещё ранило отношение Вадима к Алле – как в кино или книжках. Ну, как всё устроено в обычных семьях? До свадьбы романились, пылинки сдувал, а поженились – отрастил пузо, залёг на диван в трениках мужик, как родила сразу стал звать «мать», а там и «бабка»… А эти словно голубки, хоть и не юные, держатся за ручку, он ей сроду не даст пакеты с покупками нести.
И вот как-то выходят эти два ангела из квартиры, а у нас дверь нараспашку – пытаюсь зайти в дом, но сумки с едой не пускают. Из дома раздаётся крик: «Мама, хорошо, что ты пришла! Юрка на обоях рисует! А папа спит!»
Вот оно что…
Лето на излёте, жара в этом году стоит такая – дышать нечем. Как выходные, хватаем детей и на речку: залезем по горло в прохладную воду и блаженствуем, ещё бы мокрую тряпочку на темечко…
И как-то во всём этом одуряющем мареве я и не заметила, что давно не видно соседей. Мысль промелькнула и улетела.
А на следующий день я встретила Аллу и ахнула – словно на 10 лет постарела. Поздоровались, аккуратно спрашиваю, мол, что-то Вадима давно не встречаю. Алла еле прошелестела: «Он в больнице. Уже давно. И неизвестно, когда выйдет»… И что-то было в её голосе, из-за чего прежние мои обиды улетучились, стало по-настоящему страшно. Говорю, может помощь нужна по-соседски, так только скажи…
Вечером испекла пирог и хоть удался на славу, на душе неспокойно – отрезала кусок и понесла соседке. Да, наверняка в этом холодном высокомерном доме так не принято, но знаете что?! Не стены и лепнина будут мне указывать.
Алла открыла дверь, удивилась, но пригласила. Я зашла – не квартира, а сказка, дорогой ремонт, шикарная мебель, всюду фотографии – путешествия, свадьба, Алла-красавица, счастливый Вадим. И на всём – печать запустения. Не паутина и пыль, а словно покров безысходности. Я по-простецки ляпнула, мол, Алла, если надо помочь с уборкой или готовкой, ты скажи, я мигом. Или может Вадима в больнице навестить?
А она смотрит прошлогодними глазами и явно не понимает. Потом вроде опомнилась: «Вадика уже кормят через трубочку, терминальная стадия. Плохая наследственность, вся семья рано ушла от рака. Он постоянно обследовался, но проморгали…». А сама берёт пирог и жуёт – механически, бездумно. Не чувствует вкуса, смотрит мимо, словно кукла…
Ах ты, горемычная моя! Надо же, беда какая. Всё у людей было – и любовь, и достаток, а история вот-вот закончится – и ничегошеньки не останется. Ни детей, ни общей старости с милыми причудами – только фотографии на стенах…
Кинулась домой, гремела кастрюлями, звякала судками – и снова к Алле. Посадила за стол, заставила есть суп – свежий, только сварила, Юрка с Алинкой по тарелке умяли, хотя в жару накормить – та ещё докука. А она возит ложкой и улыбается чудно: «Со звёздочками, я такой в детстве любила…» Ешь, ешь, золотая, все его в детстве любили, бог даст, ещё будет, кому такой же суп варить…
А потом она заснула. Как ребёнок. Может, устала от переживаний, а может, наконец-то поела как следует, разморило… Я посидела и тихонько ушла к себе – читать про терминальную стадию, может, поправится красавец Вадик. А потом в церковь пойду на вечернюю службу, по себе знаю – когда веришь по-настоящему и просишь о чём-то Бога, он помогает. Может, мы и не особо образованные, и занесло в тот дом нас, как ворону в райские хоромы, но мы ребята надёжные. И когда беда, мы поможем – по-человечески, по-соседски.
А перво-наперво детям скажу, чтоб не орали и не носились, как галмоны. Тётя Алла за стенкой спит, ей силы нужны – нам всем нужны.