Время потеряло счет, знаю только, что наступал вечер. Мы стояли с Глебом и наблюдали, как поднимали тело. Я ничего не спрашивала, он ничего не говорил. В голове постоянно возникал образ живого Мити, где двадцать пятым кадром был труп ребенка, упавшего с высоты.
Меня отталкивали и не давали посмотреть, но я вымолила, выпросила возможность взглянуть на него. Глаза были закрыты, но это могли сделать сотрудники полиции. Он был в крови! Красная жидкость залила лицо и одежду. Я закричала, до меня только теперь дошло, что я могла жестоко ошибаться. Я потеряла его навсегда, мой сын, мой мальчик.
- МИТЯяяяяяяяяяяяя, - орала я не своим голосом. - Вставай, вставай же, - трясла я его за кофту.
Глеб обхватил меня сзади и оттащил от тела, пока полицейские быстро засовывали его в машину.
- Нет, нет, нет, - я кричала и не контролировала себя. - Отдайте, это мой сыыыын, - я толкала мужа, пинала его и пыталась вырваться. Мне хотелось прижимать к себе моего ребенка, я должна была помочь ему, он не может уйти, дети не должны уходить раньше родителей! Если я потеряю гаденыша, я не смогу вернуть настоящего Митю! Когда закончится этот ужас?
- Митяяяяяяяя, - орала я истошно, словно это могло помочь, а на руках была кровь, его кровь!
- Смотри, смотри, это кровь, - мои руки тряслись, когда я разглядывала пальцы, - она настоящая? Скажи, что нет, она не может быть настоящей!
Его просто взяли и увезли на ужасное слово: судмедэкспертиза. И село солнце: в душе и на небе, и мы погрузились во тьму.
Мы сидели на том самом месте и чувствовали себя опустошенными. Сколько слов в языке, но ни одно не сможет описать, что творилось в душе. Если бы я знала, если бы я только могла знать, как все выйдет, я ни за что бы не отпустила их. Еще вчера я готова была сама убить гаденыша, но, когда осознала, что он смертен, поняла, что могла полностью ошибаться. Я, поехавшая с катушек мать, способна была убить собственного ребенка, видела в нем зло и готова была сама толкнуть его под машину! Неужели я просто спятила и заигралась? Как теперь жить, как унять боль и заполнить пустоту? Нельзя никем заместить дитя, он - часть матери, он вышел из меня, он не должен был умереть.
Я снова разрыдалась и плакала долго, Глеб нарушил молчание, глядя в даль, которая потемнела и была неразличима. Его голос звучал хрипло и треснуто.
- Он сам попросился сюда, ты же знаешь, ему нравится здесь бывать, - он поперхнулся словом. - Нравилось.
Мы немного помолчали. Обычно здесь можно встретить ни одного человека, но это днем, зеваки разошлись, торопясь разнести сплетни по домам. Сейчас было безлюдно и тихо, лишь ветер шевелил наши волосы, а до ушей доносился шум воды.
- Я был зол на тебя, мне не хотелось домой, поэтому я повез его сюда.
- Он был счастлив?
- Что?
- Он был счастлив в последние минуты?
- Думаешь, это важно?
Я пожала плечами. Не знаю, зачем я это спросила, очередная глупость.
- Он улыбался и кричал мне: Смотри, папа, я нашел божью коровку!
Глеб замолчал и сглотнул, крепко сжал скулы и кулаки, чтобы справиться с очередным наплывом слез. Я не торопила, он такой же его ребенок, как и мой.
- Я не думал, что он стоит на краю, я не...
Глеб в очередной раз замолчал, я различала его дыхание, знала, что у него красные от слез глаза. Кого жалеть в такие моменты? Того, кто ушел, или того, кто остался?
- Мне казалось, до края пара метров. Он вытянул руку и стал читать детский стишок. Божья коровка...
- Полети на небко, там твои детки кушают конфетки, - продолжила я тихо.
- Это были его последние слова, - Глеб повернулся ко мне, в сумерках я больше различила это по шелесту одежды. - Он упал, Лиза, упал, я подбежал к краю, а он лежал там и не двигался. Это я виноват, я не думал, что там обрыв. Это все я, я, понимаешь? - голос стал громче, Глеб почти перешел на крик.
Я не могла сказать ничего в оправдание, сама винила его, родители всегда виноваты, если гибнут дети.
- Думаешь, мы потеряли его навсегда? - спросила я, хватаясь за последнюю надежду, что это все же был не он. Душу рвало, я не чувствовала сына, не ощущала его рядом с собой, проще думать, что это был не Митя. Или Митя? Нет, пусть это будет не он, пусть все будет не так, пусть все закончится!
Не знаю, откуда брались слезы, они просто были. Последний день в его жизни мы провели порознь. Когда его не стало, я поняла одну вещь, теперь до правды мне никогда не докопаться. Я заревела в голос. Искала недостатки, когда он был рядом, но вот его не стало, и мне невыносимо больно.
- Я не верю в Бога, - покачал головой Глеб. - Сегодня, еще меньше, чем вчера.
- Нельзя не верить.
- Почему?
- Так наша смерть теряет всякий смысл.
- Нельзя верить в то, чего нет.
- При жизни этого не узнать.
Двадцать четыре кадра веселого живого Мити и двадцать пятый - тело. Мозг играл со мной, опрокидывал в реальность, не давая забыть. Я включалась вспышками. В памяти были провалы. Не помню, как оказалась дома, последнее, что всплывало в сознании истерика, накрывшая куполом на том обрыве.
Кто-то позвонил в дверь, кажется, это был мужчина, я не уверена, реальности не существовало. Надо уходить, пора идти туда, где есть мой мальчик, я не могу без него, мы должны быть вместе. Он не мог умереть! Надо мной нависли тени, и я почувствовала укол в вену, но меня это совершенно не заботило. Пусть это будет последнее, что я почувствую.