Роман Карцев родился в Одессе. Где же он мог еще родится? Но в 1979 году он стал москвичом. И не просто москвичом, а нашим с вами соседом…
Нет, конечно, до конца жизни он чувствовал себя одесситом, ибо и Ленинград, где он прожил часть жизни, работая в труппе Райкина, и Москва, куда перебрался из Одессы, в которую вернулся из Ленинграда после ссоры с Аркадием Исааковичем, были для него любимыми городами. Но никогда не были ни Родиной, ни первой любовью… Как, впрочем, и кино. Карцев всегда говорил, что кино для него – только хобби. Но всем бы иметь такое отношение к своему хобби и такой успех на этом поприще…
Но перейдем к делу. Как я уже говорил, в самом конце 1970-х годов Карцев окончательно переезжает в Москву. И становится соседом Валерия Золотухина – поселяется в одном с ним доме. Я уже писал про этот дом, но повторюсь:
«Он жил совсем рядом от метро «Академическая», в большом шестнадцатиэтажном восьмиподъездном доме по адресу Профсоюзная ул., 8 корпус 2. Он был построен в 1975 году на месте небольшого сквера, а два таких же рядом – в 1976 году (это «посольский» дом вдоль улицы Дмитрия Ульянова) и 1977 году (вдоль улицы Ивана Бабушкина) – на месте снесенных старых домов первых строителей Черемушек. Все три дома находятся на «второй линии» – чуть в глубине квартала, замыкая его с трех сторон.»
Сам Роман Карцев в своей книге «Малой, Сухой и Писатель» так вспоминает историю получения этой квартиры:
«Вернулись в Москву, работаем, выступаем, ищем связи для обустройства. Семья в Одессе, дети растут, я их не вижу, что потом скажется на их воспитании - я имею в виду отцовскую руку! Это уже был 1979 год, накануне Олимпийских игр. Получить квартиру, даже кооперативную, за свои деньги, и прописку было очень сложно. И вот в одной из поездок по Подмосковью мы работали с Иосифом Кобзоном, и на обратном пути Витя (наш атташе) разговорился с ним о наших трудностях.»
«...Параллельно занимались поисками квартиры, пропиской.
И теперь опять надо вспомнить Кобзона. Мы подавали заявление на трехкомнатные квартиры, а поначалу нам дали разрешение на двухкомнатные, хотя у нас уже были разнополые дети. И снова мы обратились к Иосифу, который вместе с нами пошел в Моссовет к Коломину. Огромная очередь ожидающих в коридоре, а нас вызвали через десять минут, без очереди, и мы, краснея, вошли. Коломин встал, поздоровался:
- Какие вопросы?
Мы стали объяснять, а в это время Кобзон на столе увидел наши учетные карточки, вычеркнул собственноручно - двухкомнатную и вписал - трехкомнатную! Коломин посмотрел и сказал:
- Ну вот! Иосиф Давыдович ваш вопрос решил! Клянусь, это правда!
Одновременно за нас хлопотали работники горкома партии Владимир Есин и Валерий Шадрин. В общем, дело сдвинулось: нам предложили одну квартиру, на улице Профсоюзной, стоила она 12 тысяч тех еще рублей, трехкомнатная, чешский проект, на первом этаже, а что было делать? Мы с Витей бросили жребий, и она досталась мне. Витя въехал в свою квартиру, тоже на первом этаже, через полгода и мы стали москвичами, с одесским акцентом. И когда я в ресторане заказывал «жидкое», никто не понимал, что это такое. Долго совещались, и официант говорил:
- Извините, сейчас у нас этого нет!»
Об устройстве после новоселья Карцев вспоминает кратко:
«...Я сделал в новой квартире ремонт, купил мебель, семья приехала, дочку устроили в школу с английским уклоном...»
Насколько я понимаю, семья Романа Карцева и Виктории Кассинской (менять фамилию после замужества она не стала) прожила в Черёмушках все 1980-е годы. Жили, они, конечно не слишком бедно, но сталкивались со всеми проблемами излета советской эпохи. К примеру в книге «Приснился мне Чаплин…» Роман Андреевич вспоминает:
«Между прочим, и в Москве в восьмидесятые годы я приходил к своему мяснику в магазин через черный ход, потому что на прилавке лежали одни кости, да и за теми стояла очередь. Мясник был интеллигентным человеком, любил театр, эстраду, и пока он рубил мне биточки, я рассказывал всякие байки, иногда выпивал с ним. Дефицитную колбасу, сахар, маслины я тоже получал из-под прилавка – и все это из любви к искусству!..»
К сожалению, больше никаких воспоминаний о жизни на «Академической» от самого Романа Карцева мне не попалось, но есть много воспоминаний его детей, в первую очередь сына Павла Кассинского (он носит фамилию матери), в которых раскрывается не только дух эпохи, но и что в нашем случае важнее – отношения в семье, «погода в доме»:
«Не устаю удивляться, как эти два совершенно не похожих друг на друга человека - из разных социальных слоев (дед со стороны мамы был полковником), с разным образованием, интересами, бытовым укладом - смогли прожить вместе полвека. У отца, например, была усвоенная с детства «еврейская» привычка: каждое блюдо он ел из отдельной тарелки. Стоит на столе пять салатов - пять раз надо сменить посуду. По рассказам мамы, поначалу это ее бесило, но «потом привыкла и смирилась».
Готовить папа не умел совершенно, и когда однажды маме пришлось уехать на неделю к больной родственнице в Читу, мы все семь дней на завтрак, обед и ужин ели яичницу в его исполнении. Каждый раз блюдо оказывалось или подгоревшим, или пересоленным. Про папу-кулинара можно было снимать комедию.
Примерно так же, как готовил, он водил автомобиль. Первой машиной была «Ока», и когда мы отправлялись куда-то вместе, я от ужаса зажмуривался: отец перед маневром не смотрел в зеркала, мог развернуться через двойную сплошную, поворачивал под «кирпич» - в общем, вел себя так, будто один на дороге. Правил не знал совершенно, но хмурился, когда я подкалывал: «Скажи честно, ты права купил или ГАИ в знак уважения к таланту подарила? Не дай бог столкнешься с мощным джипом - твою кроху расплющит как консервную банку!»
В ту пору Москву уже начали наводнять иномарки, и «ну о-о-очень бюджетная» «Ока» интереса для гаишников не представляла. Останавливали редко, и если такое случалось, папа откупался своими книжками и дисками, которые возил в бардачке.
Мама ездила с ним только в случае крайней необходимости - говорила, что «нервная система не выдерживает». И вот на нее Рома обижался...»
В этих воспоминаниях брату вторит и сестра – дочь Романа и Виктории Елена Кассинская:
«Отец отыгрывал концерт или спектакль и мчался домой, где его всегда она ждала с супчиком, с едой, теплом, уютом. То есть мама – это тыл. То понятие, которое это слово вмещает. Именно тот тыл, который она ему дала на протяжении 50 лет, которые они были вместе.»
Еще несколько воспоминаний сына о житье-бытие в семье:
«Мама всегда была щедрым и добрым человеком, но не терпела несправедливости, а уж если кто решался обидеть мужа или детей - могла и прибить. Ленка училась в младших классах, когда директор школы начал доставать ее придирками: не так причесана, не поздоровалась, пролетев мимо на переменке. Останавливал и читал нотации, доводя девчонку до слез. Почему именно Ленка была выбрана мишенью, непонятно - может, из зависти к известности отца? Когда сестра пожаловалась, наша «Победа Павловна» тут же рванула в школу - влетела в кабинет директора, заперла дверь изнутри и пригрозила: «Еще раз подойдешь к моему ребенку - убью!» Хорошо, инвалидом не сделала. Директор понял, что приехала одесситка, конфликтовать с которой - себе дороже. И все у Ленки стало не просто хорошо - замечательно! Ее назначили командиром звездочки, потом старостой класса, комсоргом школы.
Дед-футболист Аншель Зельманович был левшой и передал мне это по наследству. В первом классе учительница попыталась заставить писать правой рукой, но мама предупредила: «Еще раз об этом услышу - пеняйте на себя!» И меня оставили в покое.
Отец, узнав об очередной маминой битве, сокрушался:
- Вика, что ты делаешь?! Тебя ж посадят!
- Ну и что? - был ответ. - Отсижу. Где наша не пропадала...
Из своих школьных времен помню сцены ревности, которые отец закатывал маме. Стоило ей задержаться, дома ждали мрачное молчание или допрос с пристрастием: где была, с кем, почему опоздала? Случалось, он даже ходил проверять, правда ли Вика сидит у соседки или живущей неподалеку подруги. Мама к «приступам ревности» относилась с юмором, мы с Леной тоже хихикали, а у него это было больше, чем всерьез, хотя и совершенно беспочвенно.
Не знаю, что отец дарил любимой Вике в первые годы совместной жизни, когда заработки были не ахти, а на моей памяти это были золотые украшения с каменьями. Разглядывая сережки, браслеты, кольца, мама ворчала: «Лучше бы деньгами отдал... Знаешь же, что не охотница до этих побрякушек. Да и куда я их надену? На дачу - грядки полоть?»
К слову, папин гардероб мать содержала в идеальном порядке: только ей известным способом выводила-выпаривала солевые разводы от пота, тщательно утюжила, закрепляла пуговицы. Отец не то что это не ценил - ему было все равно.
Единственной его слабостью среди одежды и аксессуаров были галстуки, которые покупал сам - и в дорогих магазинах, и на дешевых развалах. Цена не важна - главное, чтобы подошли рисунок и расцветка.
Ему было все равно, из каких тарелок есть - дорогущих из подаренного на очередной день рождения сервиза или керамических за два рубля. Если бы я в свое время не поменял телевизор - так бы и пользовался древней моделью, вручную переключая каналы. По примеру своего отца-футболиста Роман Андреевич не расставался с магнитолой, настроенной на два канала - спорт и новости. Если радиотехника начинала барахлить, убедить не отдавать ее в ремонт, а купить новую стоило большого труда. Привыкнув к вещи, он очень трудно с ней расставался.
…папа мог безоглядно потратить всю зарплату или гонорар за несколько концертов... На книги! В магазине «Москва» у него была знакомая продавщица, которая оформляла любимому актеру все подписки: на энциклопедии, словари, русскую и зарубежную классику. Мать ругалась, что теперь не на что купить еду, - Рома покорно ее выслушивал, но вскоре опять появлялся на пороге со связкой книг. По-моему, и гонорар за единственную рекламу, в которой снялся (это был какой-то банк), полностью спустил на книги.»
Ну и еще несколько ярких «мазков» из воспоминаний Павла Кассинского:
«Он меня из детского сада приехал забирать на велосипеде. А там ну такой багажничек… Я вроде бы уцепился. Наш дом, потом улица, потом детский сад. На велосипеде – ну три минуты, четыре, пять езды, меньше даже… И он поехал. И что-то на какой-то кочке подпрыгнул, я руки разжал, головой, значит – в асфальт, цепляюсь ногами за какую-то железку и волочусь, а он не видел, он себе едет спокойно… Но через какое-то время он почувствовал, что велосипед как-то притормаживает…
Всегда ему дома было уютно, комфортно. Поэтому и дома принимались люди. Поэтому и в гости очень много приезжало людей. И он любил гостей – принять, посидеть, поговорить.
Мата отец не выносил даже в быту: если рассказывал анекдот с ненормативной лексикой, плохое слово не произносил даже шепотом - его можно было только прочитать по губам.
Он приезжал домой уставший, ложился на диван смотреть по телевизору спортивные передачи или просто отгадывал кроссворды. Еще любил разбирать шахматные партии: помните, раньше печатали их в газетах?»
Прожив в квартире на «Академической» довольно долго, в начале 1990-х семья Карцевых перебралась в центр (в своих воспоминаниях Роман Андреевич писал, что квартиру на Цветном бульваре ему подарили одесситы, но шутка это или нет – я не знаю), а на склоне лет переехали в загородный дом по Москвой…
Давайте же и мы теперь посмотрим на дом, где жил один из самых знаменитых московских одесситов. Собственно его фотографии я уже показывал в рассказе о доме Валерия Золотухина – Золотухин жил в квартире 131, а Карцев – в квартире 450. Мне остается добавить лишь фото его бывшего подъезда ну и снимок всего дома с высоты птичьего полета…
Стоит заметить, что как и в случае с Владимиром Высоцким, Зиновием Гердтом, Геннадием Шпаликовым и Инной Гулая, как и с Валерием Золотухиным, которые жили в нашем районе, о Романе Карцеве никаких официальных воспоминаний не сохранилось. Я имею ввиду знаки памяти в виде мемориальных табличек…
Но закончить я хочу не этим, а еще парой слов из воспоминаний сына об отце:
«Про Швондера в фильме Бортко «Собачье сердце» говорил: «Мне легко было его сыграть - я столько лет выходил на сцену в образе таких долбодубов. К сожалению, и Швондеры, и Шариковы в нашей жизни неистребимы».
Что касается актерской работы, то «...у него было несколько правил. Первое: «Не выпендриваться!» Второе: «Относиться к актерской профессии без пафоса». Отец часто повторял: «Это наша специальность, работа, которую можно делать хорошо, а можно - из рук вон плохо. Тут мы мало чем отличаемся от таксистов, пекарей и врачей...»
#москва #академический район в кино #история москвы #кинолокации #кино #советское кино #черемушки #черёмушки #академический район