Спанчев приехал на «Последний звонок» на новеньком скутере. Он его приобрел на деньги Вена, что тот сунул ему при расставании на Волчьих воротах Сингеля. Скутер был сразу же включен в «оборот» праздника, который шел, что называется, как по маслу.
В начале линейки выступил тот самый депутат, которого Борис пародировал еще на линейке 1-го сентября. Он долго всех поздравлял с окончанием учебы в «лучшей школе России», а в конце под крики и аплодисменты объявил, что на деньги его фонда он приобрел опять же для «лучшей школы» инструменты для школьного ансамбля. Это было как нельзя кстати, и отлично укладывалось в сценарий «Прощальной гастроли Бременских музыкантов».
Вот уже и Максим Петрович отыграл свою роль, причитая над незадачливой Принцессой-выпускницей и вручив ей подарок в виде школьного звонка. Потом все перипетии бегства, погони, похищения звонка, встречи с разбойниками…
И вот она – грустная, даже немного щемящая кульминация. К обретшим свободу и счастье музыкантам в квадрат асфальтированной площадки, по периметру которой стояли все классы школы, выезжает скутер со Спанчевым во главе и Митькиным на заднем сидении. (Саша так и не захотела выйти с ними.) Митькин при этом привез с собой только что подаренную депутатом электрогитару. Так и состоялось «благословение» нового поколения массовцев от старых. Митькин им передает гитару и под заранее записанные слова фонограммы: «Храните Двадцатую школу и служите ей, как мы ей служили…», они со Спанчевым садятся на скутер и уезжают, сразу после чего звенит и «последний звонок»…
В это же время на площадке перед Дворцом профсоюзов проходил концерт в честь открытия «Дома дружбы». В его начале состоялся небольшой митинг с выступлением руководителей города. Собранный из разных учебных заведений народ успел уже поулыбаться и пошушукаться по поводу многочисленных «тэков» руководителя управления образования города Перцова Константина Георгиевича. Но это скрасилось эмоциональным выступлением знаменитого «Исрапила» - Курбатова Исрапила Ивановича, заместителя главы города. Размахивая левой, свободной от микрофона рукой, он, поворачиваясь всем туловищем в разные стороны, вещал:
- Кто сказал, что у нас в городе есть межнациональная рознь?.. Кто!?.. Нет никакой розни…. А есть только провокаторы, желающие эту рознь вызвать… Но мы этого не допустим!.. Мы не допустим, чтобы на этом асфальте (он прямо и указал на асфальтовую площадку, по периметру которой стояли люди) лилась чья-либо кровь – хоть русского Ивана, хоть украинского Петро, хоть черкесского Мусы… А то, что парни дрались, дерутся и будут драться друг с другом ради красивой девушки – так что ж тут поделаешь. Се ля ви, так сказать, – такова жизнь!.. И только мерзавцы могут играть на этом…. А мы!?.. А мы будем дружить друг с другом. И наш Дом дружбы открывается сегодня именно для этого…
Потом начались выступления многочисленных фольклорных коллективов. Особая изюминка концерта заключалась в заранее продуманной «перверсии», когда национальные коллективы танцевали танцы других народов. Вот армянские девушки, сложив соответственным образом руки, медленно закружились под русскую «Во поле березка стояла…» Вот греческие танцоры стали выдавать немыслимые прыжки, танцую украинский гопак…. А вот и русские парни в вышитых рубахах стали заламывать чечетку вокруг медленно движущихся с раскинутыми по бокам руками девушек в русских народных платьях…
Дядя Камиль стоял в толпе зрителей на небольшом бетонном возвышении. Отсюда ему было хорошо видно место, откуда должен был появиться Марат и отсюда же он должен был звонком телефона осуществить его подрыв. Сам он был без «пояса шахида» - его невозможно было пронести сюда ни на теле, ни в сумке. Проход на площадку осуществлялся только через рамку металлоискателя. Он это предполагал заранее и принял решение сначала подорвать Марата, а потом в развитие возникшей панике подорваться и самому в каком-нибудь людном месте.
Выступление «Казбека», как самого прославленного и профессионального коллектива, было оставлено на «закуску» мероприятия. Оставалось только ждать…
Линейка «последнего звонка» уже заканчивалось, когда Полатиной Люде пришла неожиданная и странная SMS-ка от Марата:
«Люда, прощай! Прими последний привет дружбы из Дома дружбы».
И сразу же – набухающее чувство сердечной боли… Она не могла ничего думать, было только одно ощущение – ощущение надвигающейся непоправимой беды…
Первое что она сделала – тут же набрала телефон Марата, который оказался заблокирован.
Она тут же бросилась к Сашке, помогающей Котику выстраивать первоклашек для заключительных стихов, адресованных выпускникам.
- Сашка, доведи линейку…. Я… – с Маратом что-то….
И больше ничего не сказав на недоуменное лицо Саши, бросилась тут же искать Спанчева. Тот уже балагурил с собирающимися уходить с линейки выпускниками, и поначалу хотел отделаться от Люды шутками, но видя ее не шуточное волнение, все-таки сдался на ее уговоры - тут же отправиться к Дворцу профсоюзов. Она была в курсе открывающегося там Дома дружбы, и сердце не могло ее обмануть, что и Марат будет там.
Скутер оказался как раз кстати. Может быть, поэтому Бориса не пришлось долго уговаривать. Они так и «сревели» с линейки – Спанч впереди, Люда сзади…. Стоящий под стойкой флага Митькин Вовчик только грустно проводил их глазами…
Он почти всю линейку так и простоял под стойкой, и только, когда надо было выехать со Спанчевым для «благословения», покинул на это время свой пост. Теперь по окончании линейки надо было снова лезть наверх и снимать трехцветное полотнище флага России.
Как-то так повелось, что он это делал уже лет пять или даже шесть – с тех пор, как перешел из начальной школы в среднюю и попал в массовку. Это было его обязательным «поручением», которое он выполнял всегда с неизменной охотой. Хотя на самом деле это было довольно рискованное «предприятие», требовавшее значительной физической подготовки.
Сначала надо было подняться по вертикальной четырехметровой стальной лестнице, и лишь от нее начинался ржавый железный штырь, поднимающийся еще на трехметровую высоту. И лишь там, к его кончику, был прикреплен специальный шкив с колесиком, через которое и продевался шнур с закрепленным на нем полотнищем. Уже давно ставился вопрос, чтобы приварить этот шкив метра на полтора пониже, но у организаторов линеек как-то руки все не доходили. Тем более что Вовчик всегда выполнял свое поручение с видимой легкостью, так что и сознание «опасности предприятия» стало тихонько притупляться.
Слегка озабоченная Саша, разговаривая с последними уходящими с линейки детьми, подошла к Митькину.
- Ну что, Вова, снимай… Там с Маратом что-то – Людка мне сказала, они и уехали с Бором… Пойду, попробую ему позвонить…
- Саша, ты это, прости меня, если что…. Может, я когда обидел тебя чем… - неожиданно выдал Митькин, щурясь на яркое майское солнце, ослепительной вспышкой выглянувшее из-за тучи.
- Ты что, Вова?.. Очумел тут, на солнышке?.. Давай, снимай и подходи тоже…
Она забыла свой телефон в массовой и теперь, вернувшись туда со спортплощадки, долго искала его в разных местах. Но никак не могла найти. Это была какая-то мистика – телефон нигде не находился. Она перерыла все в предбаннике, кильдиме, по пять раз перетряхнула собственную куртку, повешенную в шкафу. Даже, слегка морщась от «досадной необходимости» постучала по карманам соседних курток и плащей. Может, с запарки сунула его в чужую куртку…. Но нет, телефон не находился. «Может, знак, что звонить не надо?.. Почему?..» - пришла ей в голову мысль. И она, прикусив себе губу, совсем сузив свои глазки, превратившиеся в щелочки, замерла у раскрытого шкафа…
Вовчик стоял под лестницей и с какой-то тупой отрешенностью дергал намертво застывший в колесике шкива шнур. Произошло именно то, от чего он всегда предупреждал всех «поднимальщиков флага» - не надо было доводить его «до упора». Теперь ткань флага вошла в паз шкива и застряла там, и чтобы освободить его, нужно было снова лезть наверх.
Он каким-то чудом не сорвался рано утром, когда первый раз залез туда, чтобы просунуть шнур в колесико; так надеялся, что снять флаг можно будет просто развязав два конца шнура и выпустив его через колесико обратно…. Но случилось худшее – надо лезть снова…. А флаг ведь поднимали именно Сабадаш и Спанчев, так как были действующими «Человеками Лагеря». Это была многолетняя традиция Двадцатой. Все-таки пришлось Саше оказаться со Спанчевым в паре в самом начале линейки, когда звучал гимн России. Она, правда, больше стояла рядом и просто касалась шнура. Спанч тогда великодушно взял на себя основную работу по подъему флага, но именно он и завел его до того самого «упора»…
Собрав в руки все свои силы и мужество, Вовчик все-таки дополз до верха штыря и выдрал из шкива застрявшее в нем полотнище флага. Полотнище сначала, было, расправилось в воздухе, но потом под тяжестью шнура, резко спикировало вниз. Однако у самой земли флаг вновь развернулся почти во всю длину и покрыл собою неровности земли и травяные кустики у вкопанной стальной лестницы.
И в этот момент последние силы Вовчика были исчерпаны. Он резко вскинул лицо к вновь ярко вспыхнувшему солнцу, которое ослепило его, но когда он инстинктивно зажмурился, эта ослепительная вспышка никуда не делась. Она словно продолжала взрываться и опалять мозги изнутри. При этом лицо его задрожало вместе со всеми, где светло-фиолетовыми, где темно синими полосками и пятнами, оставшимися от ожогов. Руки сами собой стали разжиматься, а ноги поехали вдоль шеста, пока не уперлись в сварочный шов. Если бы удалось их чуть разжать, он бы так и съехал по шесту вниз до лестницы, с которой, конечно же, упал, ну, может, сломав что-нибудь…
Но мышцы уже не повиновались Вовчику. Из-за рокового ножного упора медленно оторвавшись от шеста и описав дугу вокруг этой точки опоры, его тело уже головой вниз рухнуло на распластанное у подножия лестницы трехцветное полотнище…
* * *
Последнюю перед подрывом ночь Марат почти полностью проплакал. Он провел ее не дома, а в маленьком пыльном помещении с прямым выходом на площадку перед Дворцом профсоюзов. Это была единственная возможность выйти беспрепятственно прямо на место подрыва – ту самую площадку, где будут выступать концертные коллективы, в том числе и сам «Казбек». Это укромное место было разведано одним из «братьев», работавшем в бригаде технического обслуживания Дворца, который и провел накануне вечером в эту подсобку Марата.
Снаружи, кстати, ничего не было видно – сплошной ряд отражающих свет зеркальных пластин. Тут собственно даже и двери не было, просто изнутри одна из таких заранее подготовленных пластин снималась с металлического каркаса.
Марат проплакал, потому что читал полученную накануне вечером, распечатанную и предусмотрительно захваченную с собой поэму «Посланец. Трансформы». Читая под свет свечи и карманного фонарика, он то и дело бросал, скрежетал зубами, ходил между пыльными кульками с каким-то техническим поролоном, но вновь принимался за чтение. Особенно его поразила последняя приписка на последнем листе поэмы: «Любой из вас»…
Он почти физически чувствовал, как словно тает и разрушается та внутренняя крепость и твердыня, которую он выстроил, готовясь к теракту, или, как он это называл, «возмездию». В какой-то момент его почти неудержимо потянуло выйти наружу и сдаться первому же милицейскому наряду. Потом его поглотил проект «одинокого самоподрыва». Да, здесь же, среди этих поролоновых кусков, чтобы никому больше не повредить… Он даже игрался какое время металлическими клеммами, едва не поддаваясь искушению немедленно их не соединить.
Утром, уже слыша подготовку, а затем и сами выступления концертных коллективов на площадке, он и отправил SMS-ку Люде. Было желание отправить что-то и Митькину, но подумав и поскрежетав зубами, Марат не стал этого делать. Странно, но после послания Люде, Марат снова почувствовал себя уверенно. Виртуально точка была уже поставлена, осталось поставить ее и в реале.
Голос ведущего под свист и аплодисменты присутствующих на концерте объявил о выступлении «прославленных посланцев дружбы на всем Северном Кавказе танцевального коллектива «Казбек»…. И сразу же застучала дробь усиленной уханьем ударной бочки лезгинки. Пора!.. Они так и договаривались с дядей Камилем, что он выйдет после объявления «Казбека».
Марат встал со своего ложа из двух подсунутых под себя кусков поролона. Какое-то время он стоял словно бы в раздумье, держа в руках пачку листов поэмы, затем осторожно разведя на груди полы куртки, он засунул эти листы под пояс «шахида». Он был сделан в виде плотного жилета цвета хаки с едва выступающими наружу неровностями. Марат осмотрев себя, снова свел полы куртки, затем, подойдя к стене, осторожно снял зеркальную пластину и вышел наружу.
Его выход остался незамечен для большинства публики, так как отверстие в стене образовалось прямо за одной из колонн, поддерживающих широкий балкон Дворца профсоюзов. Он вышел из-за колонны и на мгновение зажмурился от яркого солнца ударившего его в лицо и на какое-то время ослепившего отвыкшие от света глаза. Но он продолжил движение по направлению к вертящимся в забойной лезгинке танцорам.
Он почти уже подошел к ним, как раскрывая дрожащие и режущие от светового шока глаза, еще не понял, но почувствовал «что-то не то». Слишком маленькими ему показались вертящиеся перед ним фигурки. В это время солнце было поглощено быстро ползущим по небу облаком, и Марат к своему ужасу увидел, что перед ним танцевали дети. Этого невозможно было предположить заранее: кто же знал, что в начале своей программы «Казбек» выпустит свою детскую группу!..
Особенно бросилась в глаза Марата крайняя к нему маленькая девочка, одетая мальчиком-джигитом. Она лихо крутилась в воздухе, падая после прыжка на колени, и снова вскакивая. При этом небольшой треугольный башлык, не поспевая за ней, после прыжка хлестал ее по лицу, закрывая его наполовину. Марату показалось, что она заметила его во время своих круговых вращений и, когда башлык синим треугольником закрывал ей после приземления один глаз – словно подмигивает ему…
Сейчас будет взрыв – и эту девочку разнесет в клочья… Это невозможно!.. Марат дернувшись на месте, резко развернулся назад и почти бегом, затаив дыхание и каждую секунду ожидая взрыва, бросился назад к колонне. А со стороны это выглядело, словно к выступающим маленьким артистам подходил то ли один из участников ансамбля, то ли тренер и дал какие-то указания танцующим детям. Видимо, дядя Камиль не дал звонок на подрыв по тем же соображениям – надо было дождаться взрослого состава ансамбля…
Марат стоял за колонной, бессильно прислонившись к ней спиной, почти оглушенный звенящими ударами своего сердца и безумно поводя выпученными глазами из стороны в сторону…
Сначала Спанч пробовал шутить, пока они неслись на скутере с Людой по Кавалерийской улице сначала вниз, а затем истошно ревя молодым мотором – вверх на гору. Однако, почувствовав на своей шее сдутые ветром слезы Люды, размазанные следом ее волосами, притих. Ее «неадекватное» волнение почему-то передалось и ему.
Оставив скутер на стоянке пред Дворцом профсоюзов, они пробивались в толпе зрителей от одного ее края к другому, почти потеряв надежду где-то здесь разыскать Марата.
- Да, вон он!.. – неожиданно выдохнул Борис, вытянув руку на площадку, где крутились в забойной лезгинке дети. И тут они увидели Марата. Это был как раз тот самый момент, когда он выходил к ним из-за своей колонны.
Не сговариваясь, они тут же стали пробиваться к нему. Выскочив из толпы, оббежали ряды зрителей, снова внедрились в их толпу, чтобы пробиться к колонне, и наконец, вырвались опять из толпы под балкон Дворца, где находился Марат.
Вон он – стоящий за третьей от края колонной!.. Люда и Борис рванулись к нему, словно подхваченный какой-то невидимой силой.
- Марат!.. Марат!.. – закричала Люда, успев заметить, что он повернул к ним голову… И в этот момент с ней произошло что-то непонятное.
Она споткнулась…. Причем так, как невозможно было себе представить, непонятно обо что и с неожиданными последствиями. Она не просто упала на бок, но еще и перекатилась через голову, да еще и с каким-то «боковым ускорением», описав дугу, закатилась под вторую от Марата колонну…
Саша, наконец, нашла свой телефон…. Причем, даже поразилась от изумления, как она могла забыть, где он находился. Она же ставила его на подзарядку на столе у Котика, у Светланы Ивановны…
Чувствуя, что все это слишком необычно, чтобы быть случайным, она осторожно взяла пластинку своего сенсорного телефона и все с той же непонятной опаской нашла номер Марата. Он высветился на небольшой зеленой планочке, которая некоторое время подрагивала вверх вниз от движения пальца, вытащившего ее на средину слегка залапанного экрана.
Саша какое-время словно чего-то ждала и колебалась: звонить – не звонить, нажимать – не нажимать…
Ей вдруг как-то совсем неуместно вспомнилось, что именно он, будучи «паханом» на игре «Коридор страха», настоял на том, чтобы она тоже прошла его…
И она прижала палец к зеленой планочке…
Нет, это показалось Марату чем-то совсем невозможным… Вдоль колонн к нему навстречу бежали Люда и Спанчев»!.. А ведь каждую секунду может поступить звонок, и грянуть взрыв. Скорее вырубить настройку за номер дяди Камиля!..
Впившись в вырванный из нагрудного кармана телефон и, только краем глаза заметив шумное падение Люды, Марат, спешно переводил регистры своего телефона… Он не мог его вырубить полностью – последовал бы взрыв. Так было предусмотрено технически в виде возможной подстраховки от «трусости». Но можно было телефон переключить…
Это было только мгновение, даже доля мгновения, какая-то доля секунды, когда от смены регистров, его телефон становился доступен для всех входящих звонков…. Только доля секунды!..
Но именно в эту долю на его телефон поступил звонок от Саши Сабадаш…
Раздался взрыв, отбросивший назад почти подбежавшего к Марату Спанчева, хлестанувший мелкой дробью гвоздевых головок по зеркальным стенам Дворца профсоюзов и разметавший под его балконом листы изрешеченной, местами окровавленной, бумаги…
Потом тщательно собранные оперативниками, эти листы новой поэмы станут материалом следствия и одним из доказательств «изуверского мистицизма» тщательно подготовленного террористического акта.
(продолжение следует... здесь)
начало романа - здесь