Начало воспоминаний читайте в статье: https://zen.yandex.ru/media/vounb/lager-7150-vospominaniia-nemeckogo-voenoplennogo-61822b7234a95a47b74f5c1a
... В начале января 1946 года внезапно и совершенно неожиданно 80 человек из нас отправили дальше из лагеря. Упаковав свои небольшие пожитки, кружки, одеяла и другие вещи в пустые наволочки от соломенных тюфяков и закинув их за спину, мы отправились при сильном морозе, гуськом, по узкому санному пути в новую неизвестность. К вечеру мы достигли своей цели. Это была деревня Огарково. От переводчика мы узнали, что должны прорубить просеку, выкорчевать и спланировать предварительные работы для прокладки дороги. Тем временем сопровождавшие нас солдаты освободили несколько домов, где нас и разместили.
На следующий день мы уже корчевали в лесу, а к вечеру построили себе трехэтажные нары и набили матрацы соломой из колхозного сарая. Наши квартиры оказались ужасно тесными, но, по крайней мере, теплыми. По этому поводу вспоминается старая поговорка пленных, которая гласит: "Некоторые уже замерзли, но никто еще не погиб от вони". Согласно этой поговорке у нас была надежда выжить.
После восьмичасовой, очень тяжелой работы, и скудной еды мы получали, на удивление, большую свободу. Мы могли свободно передвигаться по деревне и вокруг нее, а по выходным дням даже часто уходили в соседние деревни, расположенные от Огаркова на расстоянии десяти и более километров. Мы вели меновую торговлю с жителями, настроенными по отношению к нам миролюбиво. Отношение военнопленных к деревенским жителям, состоявшим почти исключительно из женщин и детей, также становилось постепенно все более дружелюбным. Замечу, что вскоре мы знали всех по именам и дружески приветствовали друг друга при встрече. К нам стали, относиться с известной долей уважения, так как мы оказывали людям различную маленькую и большую помощь. Дело в том, что в нашей рабочей команде были представители самых различных специальностей. Вскоре в округе заговорили: "Немцы могут все". И, действительно, помощь мы оказывали в различных областях, начиная от приема родов, лечения болезней у людей и животных и кончая ремонтом часов, швейных машин, кладкой печей и других ремесленных работ в доме и во дворе, включая забой больных быков. За оказанную помощь нас вознаграждали картошкой, луком, огурцами, молоком и творогом.
Вплотную к нашему дому, в котором вместе со мной жило сорок человек, стоял маленький, полуразвалившийся, бедный домик, в котором жила старая супружеская чета с шестнадцатилетней дочерью, коровой, теленком и двумя овцами. Хозяин, высокий, все еще представительный пожилой человек с седой бородой, ходивший зимой в старой овечьей шапке и валенках, а летом в сапогах, был единственным мужчиной в деревне. Мы часто пытались вступить с ним в разговор, однако, это было не таким уж простым делом. Он совсем не понимал по-немецки, а мы знали по-русски лишь несколько слов. Но даже и эти немногие знакомые нам слова оставались непонятными, так как им с трудом удавалось пробиться сквозь его густую бороду, закрывавшую почти все лицо. Постепенно мы все же кое — что узнали о нем. В молодости он совершил какое — то преступление и был сослан в эти края. Почему, за что — теперь это нельзя было установить, да, пожалуй, он и сам уже не знал точно, за что. Сначала он жил и работал в соседних деревнях, а потом женился на невзрачной девушке и поселился в ее доме в Огаркове. А еще у него была удивительная дочка, шестнадцатилетняя Вера. Девушка с несколько полноватым, но все же красивым .лицом, белокурыми волосами, скрытыми большей частью под платком, и прямо-таки восхитительными округлостями на подобающих местах. Да, она была удивительно красива, и я не знаю, на какие бы глупости мы были способны, если бы не такая скудная еда и не такая изнурительная работа. Вот таким был наш дорогой сосед и его семья. Его мы называли "вечным ссыльным".
Вспоминаю, что одним августовским утром, часов около шести, когда мы уже приступили к работе, из уст в уста, от одной группы пленных к другой передавалось известие, опечалившее всех нас: ночью умер "вечный ссыльный". Как незаметно и скромно он жил, так же незаметно, тихо и не побеспокоив никого, ушел он из жизни. По пути на работу и во время работы мы говорили только об этом печальном событии. Я работал вместе со своим другом Гельмутом Хансеном, капитаном, которому так же, как и мне было тридцать лет. Мы говорили о судьбе, глубокомысленно рассуждали о жизни и смерти. Мы работали на том месте, где старая проезжая дорога проходила рядом со вновь строящейся автомобильной дорогой.
Было, наверное, часов около восьми, когда мы увидели траурную повозку. Скрипучая телега, впереди "верблюд" — так называли мы самую старую, кривую и костлявую колхозную клячу — а рядом жена "вечного ссыльного". Она беззвучно плакала, наклонив голову, и время от времени погоняла лошадь, ударяя ее хлыстом, чтобы та не заснула от слабости. Женщина прошла мимо, не заметив и не поприветствовав нас. В десять часов, как всегда, мы были на получасовом перерыве. Лежа в тени дерева рядом с рабочим местом, мы вновь увидели жену "вечного ссыльного", возвращавшуюся с повозкой. Теперь на телеге стоял грубо сколоченный гроб. Женщина снова прошла мимо нас, погоняя лошадь. Слез уже не было видно. Дойдя до нас, женщина вдруг посмотрела, узнала, ненадолго остановилась, вероятно, что-то обдумывая, потом удалилась от повозки и подошла к нам. Мы неловко и смущенно поднялись, а женщина монотонным голосом сообщила, что ночью умер ее муж. Хотя мы были мало сведущими в языке, мы поняли женщину, но не знали, что ей ответить, как по-русски выразить соболезнование. С печальными лицами мы сказали только "да —да —да —да", вложив в это "да —да" все соболезнование и всю печаль, на которую были способны. Женщина продолжала рассказывать, что у нее очень много работы, что дочь Вера занята сейчас на уборке урожая в колхозе, а ей хотелось бы похоронить своего любимого мужа в освященной земле у церкви, но у нее нет ни времени, ни сил, чтобы самой вырыть могилу. Потом она с мольбой посмотрела на нас своими красными от слез глазами и спросила, не сможем ли мы помочь ей. Мы тут же согласились, не зная даже, разрешат ли нам это сделать. Перед лицом такой беды мы не могли сказать "нет”. Итак, мы пообещали прийти к ней после работы. Женщина пошла дальше, с опущенной головой, не оглядываясь, погоняя лошадь ритмичными ударами по костлявому заду...