Елена МАСЛЕННИКОВА – тренер, который создала невероятных Маргариту Дробязко и Повиласа Ванагаса, постановщик, который работал с блистательной Мидори Ито, когда та готовилась к своим последним Играм. И, наконец, Елена Масленникова – просто москвичка. Обычная москвичка, которую жизнь била, а она вставала и шла дальше. Чтобы побеждать.
О МОСКОВСКИХ ДЕВОЧКАХ СЕМИДЕСЯТЫХ
Они, девочки, были немного особенными. Мамы и папы учили их вкалывать, как вкалывали сами. Они гордились результатами своих трудов. И их умение работать до седьмого пота и умение гордиться работой и сделало их теми, кто вытащил страну в страшные девяностые. И сумел подняться на определенную профессиональную ступеньку, на которой они чувствовали себя уверенно и были уважаемы, во всяком случае, в своем кругу.
- Инязовская девочка… Каким образом сложился путь в хореографы в фигурном катании? Девочки, которые поступают в иняз, обычно представляют себе другой путь.
- Так в моей жизни сложилось. Я училась в немецкой спецшколе на Садово-Спасской улице. Жила напротив, в Спасских казармах. У меня оба деда – офицеры. Одному из них там дали временную квартиру, в которой мы остались навсегда. И ближайшая школа, - я была очень умным ребенком, и со мной занималась бабушка, - была английской спец. Но туда мне не суждено было попасть – школа числилась за другим микрорайоном. Поэтому пришлось пойти в немецкую школу. Меня послушал директор. Сказал, что, конечно, мы ее возьмем. «Почему ее не взяли в английскую?» Бабушка говорит: «Ну, вот, не по району». «А вы ее туда водили?» «Нет, не водила». «А, ну, тогда понятно». А одновременно я была уже вовсю фигуристка. Бабушка тоже очень серьезно занималась моим фигурным катанием. Ходила на стадион «Буревестник». Он располагался там, где совсем до недавнего времени был спорткомплекс «Олимпийский». Иногда меня водили на искусственный лед. Его надо было заслужить. Я выполняла разряды - один за одним. И в тот же период времени меня перевели в танцы на льду. Для меня перевод казался просто предательством со стороны моего тренера одиночного катания, которую я обожала. Тамара Ивановна Широкова. Но она спасала меня в фигурном катании - чтобы я вообще не бросила, она отдала меня в танцы. В танцах на льду драматично складывалось с партнерами, с переходами к другим тренерам. Но в 10-м классе я выполнила мастера спорта. Тренировалась у многих, в том числе, у знаменитой Натальи Ильиничны Дубовой. А в школе у меня шла параллельная жизнь. Училась хорошо, несмотря на то, что меня месяцами там не было. Это была очень серьезная нагрузка. Уроки делала ночью, либо в пять утра я вставала, если не было сил с вечера, но готова была всегда. Естественно, там гуманитарное всё читалось в метро или в автобусе, письменное делалось ночью. А в восьмом классе мы переехали в Измайлово. И я каждое утро с учебниками, а иногда еще и с коньками, с огромной сумищей выходила из дома, садилась в переполненный автобус, добиралась до метро, там - две пересадки, потом пешком до школы. Из школы – в Лужники, где мы катались.
- А почему иняз, а не инфизкульт?
- Потому что мне казалось, что образование физкультурного института какое-то постыдное. Это, может быть, ,звучит неправильно – море блестящих тренеров его закончили. Но по нашей семье, у нас все-таки как-то были больше творческие люди или военные, это было так. Мама у меня была прекрасной певицей, и музыкантом, она преподавала музыку и вокал. Отец у меня был хирургом. И физкультурный институт мне казался… Я знала, как учатся наши спортсмены, как подписывают им эти зачетики. Меня это не устраивало.
- А будущее свое каким видели?
- На самом деле, был туман в голове. Ясность ограничивалась отрицанием физкультурного института. Я понимала, что языковая практика, вообще язык дается мне хорошо. И что я получу, как минимум, отличное гуманитарное образование в Мориса Тореза. И буду решать, кем быть – переводчиком или преподавателем. Я не собиралась связывать себя с тренерской работой. Я просто докатывалась в спорте и собиралась замуж за своего партнера. Поэтому я шла не за профессией, а за гуманитарным хорошим образованием. Фигурное катание меня тянуло так, что я не могла себе в голове четкую картину составить, как пойдет моя жизнь. Еще когда каталась, у меня была тяга к постановочной работе. Я сама себе придумывала показательные танцы, скажем. В итоге всего сумбура, происходившего в моей голове, я поступила на вечерний. Но он у нас приравнивался дипломом к дневному, не было никакой разницы. И поэтому с нас драли три шкуры просто. И я еще первые два курса каталась. Мало того - у меня база спортивная была в Воскресенске. И я четыре раза в неделю утром рано ехала на электричке два часа до Воскресенска. Тренировалась там, ночевала в общежитии. И утром ехала в Москву в институт.
- Факультет на Метростроевской был?
- На Метростроевской. Именно, на Метростроевской. Там все курили, и преподаватели, и студенты. Я тоже курила. Были свои кружки. Девичий факультет. Потому что мужики в основном были на переводческом. А туда девочек в то время не брали. Или только очень блатных. А у нас было, наоборот, два только пацана в группе. Какие-то ущербные, совершенно никому не интересные. Училась я тяжело: у меня не было времени, и пропускала много. Потом догоняла. Но я сдавала хорошо все сессии и без всяких там хвостов, успешно закончила, с «пятерками» по языку – по основной профессии. У меня распределения не было. Меня попытались распределить в КГБ. В коридоре меня остановили. Такой приятный молодой человек в костюме. И сказал: «Девушка, вы на каком курсе учитесь?» И внешние данные были яркие. Я говорю: «На пятом, а что?» «Ну, у вас нет задолженностей?» Я думаю: и чего я отвечаю на его вопросы? Но невозможно было не отвечать. Он сказал: «У нас есть к вам интересное предложение по работе после окончания. Это будет высокооплачиваемая и серьезная работа». Дал мне такую бумажку с телефоном: «Когда закончите – позвоните, все будет хорошо». И потом я на эту бумажку, как говорится, забила. И, когда я закончила, мне был звонок с предложением интересной и высокооплачиваемой работы. Ну, я сказала: «Извините, нет, я, всё, уже трудоустроилась». Хотя я не трудоустроилась. Я просто боялась. То есть, я могла пойти по стезе работы в органах. Я уж не знаю, куда они там красивых девочек с языком подсовывают. Но мне теперь уже это неизвестно, и не будет никогда известно.
-. А где работали?
- Я работала в Гидромелиоративном институте, на кафедре, лаборантом, иностранных языков. Он был на Войковской, рядом с местом, где я замужем была уже и жила. Мне разрешили преподавать. Уже был третий курс. Я помню, я готовилась к первому уроку – я была просто готова так, будто от этого зависит моя жизнь. И, когда студенты стали записывать домашнее задание, один встал и сказал: «Девушка, с заданиями все понятно. Вот мы сейчас с ребятами пиво идем пить. Вы такая красавица, мы вас приглашаем». Я пришла обратно на кафедру оскорбленная, а более опытные и старшие коллеги – мне: никак не реагируй, да пошли они на фиг. Мне так это не понравилось! Я поняла, что никому не нужен этот язык вообще в гидромелиоративном институте. Потом я работала в научно-исследовательском институте гидромелиорации переводчиком. Вернее лаборантом, но я им делала технические переводы на немецкий язык. А потом их находила в корзинах. Не потому, что я их плохо делала, а потому что это никому не нужно было. Потом еще какое-то время я проработала в больнице в Измайлово. Тоже лаборанткой. А там я ходила между корпусами, носила бумаги, и мимо морга. И, когда мимо меня с грохотом везли тележку с покойником, она билась р стенки, потому что тяжело было толкать. Кино можно снимать. Я говорю: «Я буду поверху ходить, можно?» Они отвечают: «Охота зимой одеваться все время? Давай понизу». Это я уже доучивалась в институте.
МОСКОВСКИЕ ТРЕНЕРЫ: ПУТЬ НАВЕРХ
Наверное, нигде не было такой конкуренции, как в Москве. Начинай, поработай на дядю, потом ясно будет. К лидерству потом надо было прийти…
- А как из всего вот этого вдруг возникла профессия тренера?
- Когда я поняла, что я не могу найти место приличное, я пришла к Наталье Ильиничне Дубовой в Сокольники. У нее были уже Климова и Пономаренко, там Усова и Жулин начинали кататься, Крыканова/Платов. Она - со связями дама. И сама она закончила, кроме физкультурного, еще и журналистику. Дама образованная, прекрасно говорящая. Очень тяжелый человек. Но понимающая. Я к ней пришла и говорю: «Наталья Ильинична, мне нужно куда-то устраиваться. Я слышала, что у вас много людей в физкультурном институте. Может быть, я могу устроиться на кафедру иностранных языков?» Она мне в ответ: «Лен, насчет физкультурного института не знаю, а вот у меня есть место второго тренера. Наберешь группу. У меня школа олимпийского резерва, у тебя будет большая добавка к зарплате. Будешь работать рядом, помогать, ездить на все турниры. Ответь мне в течение недели, пожалуйста». И я, попрыгав еще там по своим каким-то каналам, согласилась. Так как я была мастером спорта, то имела право работать.
- Это был большой слом психологический? Ведь, несмотря на внутреннее сопротивление тренерскому образованию, в итоге пришли к тренерской профессии.
- Наверное, я получила уже столько обломов, пока искала работу, что здесь потянуло чем-то родным. Не знаю, как объяснить. Я решила, что начну здесь. В конце концов, взрослая девочка. Должна себя обеспечивать. Мало того, к этому времени я уже вовсю занималась бальными танцами параллельно. Я начала развиваться параллельно, это была большая отдушина, радость. Я две тренировки отрабатывала у Натальи Ильиничны. Сама я набирала детей, сама начала ставить программы. А вечером шла и еще часов четыре-пять танцевала. Набирала какой-то еще новый хореографический материал, который мне потом очень-очень пригодился, на самом деле.
- Когда в жизни появились Маргарита Дробязко и Повилас Ванагас? Фантастическая пара была
- Этот стиль, который они вели потом через свою карьеру, был заложен мной вместе с ними. И они отличались ото всех. Вот это, пожалуй, вот такой большой-большой период творчества, который меня абсолютно устраивал. Сочетание спорта и творчества. Где можно не быть в компромиссе. Я их взяла уже взрослыми. Хотя Рита маленькой каталась у меня в школе Дубовой. Я ее знала с детства. Она - москвичка. Повилас появился уже потом. Он еще в ЦСКА служил. Когда развалился Союз, у них появилась возможность сразу от Литвы выступать, без всякой конкуренции. Потому они буквально сразу и попали в Альбервилль на Олимпиаду, но с другим тренером. А следующие Игры уже все были мои. Кроме одной. Вдруг у меня появился карт-бланш - твори-выдумывай-пробуй - с очень талантливой парой. Которую никак не хотели пропускать на международной арене, потому что непонятно какая литовская федерация. Но, тем не менее, это был очень интересный период нашей жизни. В это же время у меня появились первые заказы международные на постановку произвольных программ, разных-разных. Потому что видели, что я интересно работаю. И я ставила и в Японии, и полякам. И тем же литовцам, и латышам, и немцам. И даже и голландцам. Это не совсем тренерская работа - к тебе приезжают за творчеством. У всех есть свои тренеры. Они приезжают, чтобы я сделала им программу.
- Но в это же время судьи относились к Дробязко-Ваганасу не в меру жестко…
- Они абсолютно всё понимали. Тут я даже не была им старшим наставником-психологом. Мы всё четко, на равных, с ними понимали. У нас новая федерация. Мы идем с нуля, мы раскапываем дорогу куда-то наверх. И мы можем только своим интересным стилем, интересной работой вообще заинтересовать это сообщество. Чтобы просто в нашу сторону посмотрели. У нас не было ни денежной поддержки, у нас судьи даже своего не было. Потом он появился, и пошел прогресс. Но, в целом, мы просто пахали, работали, делали. Плакали вместе, радовались вместе.
- А пахать в спорте, когда не пускают, каково?
- Надежда умирает последней. Это не фигура речи для нас была, а реальность наша, наша мотивация. Ну, а вдруг. А вот, в этот раз, а вот, на этот год мы еще что-то интересней сделаем, мы еще там чего-то добавим. Мы там возьмем на свою сторону каких-то судей. В общем, работала федерация, пытались что-то делать. И потом - это были 90-е года, безумно тяжелое время. У меня была дочь еще маленькой. Муж был практически без работы. И я была рада, что у меня есть работа, возможность зарабатывать. И мне это давало возможность в литовской ли федерации или работая с иностранными спортсменами, нормально зарабатывать и держать свою семью.
- Когда возникла Мидори Ито?
- Я только начала с Ритой и с Повиласом. Нас пригласили. Пригласил Виктор Иванович Рыжкин. Ему нужны были демонстраторы. И он повез нас туда. Как раз у Мидори Ито был последний сезон олимпийский. И ей нужны были программы. Я ей делала и на полу и на льду. Опять же меня там потом не существовало. Существовал Рыжкин, и японские тренеры. Мы там пробыли два месяца. Мы работали со всеми. Я тогда на коньках еще скакала сама. Со своим магнитофоном, около своего ученика ездишь, по-английски ему что-то говоришь. Он - ни бу-бу. Но японцы – они всё схватывают просто глазами. Потом я туда приезжала еще раз, и еще раз. Японцы очень хотели, чтобы я с ними работала. Но Рыжкин меня не отпускал, потому что он использовал мои знания и хотел за счет меня держаться. Ребята – Рита и Повилас, уже потом не приезжали, а я еще продолжала ездить. У меня даже осталась газета. Я нашла ее совершенно случайно. Мы ездили в Нагано, и ночью ставили Мидори программу. Она скрывала, что русские специалисты ей ставят…
- А почему скрывала?
- Кто их знает, этих японцев. Короче, кто-то сфотографировал, и потом в газете появилось - «сикрет трейнинг оф Мидори Ито с русскими».
- Лена, как не сломались?
- Я просто сильный очень человек. Вот и всё. А потом ко мне вернулись мои Рита и Повилас, которые уходили от меня к Елене Анатольевне Чайковской. Когда о моем существовании было забыто. Ну, просто они мне, несмотря ни на что, как дети родные. Плохо себя ведут, куда-то уезжают, плюют на родителей, творят там черт-те что, приезжают обратно. И их родители все равно прощают. Как раз к Турину дело шло. И они говорят: Елена Анатольевна всё, слилась, давайте вместе пойдем на эту Олимпиаду. Они тогда уже вроде завершили карьеру, но тогда разрешили один раз вернуться в олимпийский сезон. Пришли - квалификацию надо там пройти. И вернуться. Давайте отработаем, пойдем на эту Олимпиаду. Чем черт не шутит… И это был самый страшный год в моей жизни. Просто хуже не бывает.
- Почему?
- Это еще моя ответственность, моя терпеливость, мое тогдашнее еще неумение рвать до конца. Мы решили тренироваться. Договорились с мамой Повиласа , с которой я была очень дружна. Литовцы набрали еще кучу специалистов, кроме меня. И я как бы при них всегда, а они этих великих специалистов подгребают, платят им большие деньги. А я на каких-то просто, чтобы не сдохнуть с голоду, с ними везде езжу. Как нянька-мамка. Решаю все насущные вопросы, слежу за их подготовкой, за их нагрузками - за всем-всем. Программы, конечно, сделали. Получается, что я вроде как обслуживающий персонал, низкооплачиваемый. Но, когда, вот, домработница или няня становится членом семьи, ей можно мало платить, она от вас полностью зависит, что бросила свою жизнь. Короче, мы Олимпиаду эту отыграли шестые, по-моему. А потом за всю мою работу мне дали грамоту. Очень красивую. С янтарем. А денег – ноль.
О БРОШЕННОМ ТРЕНЕРЕ
Вы их видите за бортиком и в kiss&cry. Вы их любите и ненавидите. И немножко завидуете – шубы, повелительные взгляды. Немножко из красивой жизни про любовь, немножко из болливудского фильма. Но однажды…
- Закончили Дробязко с Ванагасом. А что осталось у вас?
- А у меня тогда не осталось ничего. Просто ничего. У меня остались мои постановочные способности. И кто-то меня периодически в Москве куда-то приглашал поставить программу. Был момент, когда я просто сидела без работы совсем. Мне позвонила какая-то мамаша, и сказала: «Елена Станиславовна, нам имярек дал номер. Говорят, вы ставите программы». Я говорю: «Ну, да, в принципе, ставлю. А вы кто, что, откуда?» «А вот, мы катаемся там, вот, на Черкизовской. Приходите, нам, пожалуйста, поставьте. Мы вам заплатим». Я думаю: черт возьми! Девочка там лет восьми, которая еле ползает. С какой-то очумелой мамашкой, которая видит в ней олимпийскую чемпионку. Какую-то музыку сами нашли несуразную. Я говорю: «Давайте я вам другую музыку хотя бы подберу». - «Ой, а ей так нравится эта, ей так нравится эта, ну, давайте поставим на эту». «Давайте поставим на эту». И поставила я ей программу. И вот тут на меня полетели эти заказы. Я стала востребованным постановщиком для этих никому не нужных детей. Потом произошел момент, два момента хороших. Первое. Одна из мамаш оказалась гораздо более крутая, и меня позвали в ЦСКА, поставить программу. Получилось мое сотрудничество с Гончаренко Инной Германовной. У нее были еще небольшие дети, но очень классные. У нее же потом Радионова Лена выросла. Собственно, она выросла вместе со мной уже. Все программы ее, там начиная с 10-ти лет, с 11-ти, я ставила ей. И там было еще много хороших девочек, с которыми я работала, и которые начали очень серьезно конкурировать на уровне Москвы. А потом в Москве был какой-то крупный турнир. Я пришла посмотреть. Мне помогли достать хорошее место. И как раз Авербух первый год запустил «Танцы со звездами». Еще не «Ледниковый период». Как раз эфир накануне прошел. И он меня поразил в самое сердце. Честно! Вот оно моё! И вдруг Илья поднимается по лесенке мимо меня. Привет- привет. Мы друг друга очень хорошо знали, потому что я ему, заразе, делала показательные, когда ему было 15 лет. Я ему свой восторг выразила. А он так сидит и смотрит на меня:«Может, поработать хочешь? Я ж тебя знаю сто лет. Это то, что надо, и тебе, и мне». И так началась моя работа в «Ледниковом периоде». Это тот год, когда была Чулпан Хаматова, Анастасия Волочкова…
НЕМНОГО ШОУ-БИЗНЕСА НА ЗАМОРОЖЕННОЙ ВОДЕ
- Дочка (Валерия Ланская-ПФ) к тому времени уже Щуку закончила?
- Щуку закончила. Она на второй год пришла к нам кататься. Я не хотела, если честно. Зато Лера очень хотела. Я-то, проработав первый год, поняла, что это такое. Мы тогда снимали на «Мосфильме», у нас был первый павильон, где был залит лед. Еще ангар отдельно тренировочный. Ледяной, холодный. Была зима суровая. Мы просто в куртках. Холодно! Я к этому времени была самодостаточным постановщиком, а оказалась девочкой на подхвате.
- В каком смысле?
- Илья ставил сам. Диалоги были примерно такими: «Лен, что бы нам тут добавить? Ой, нет, фигня! Ты вот пойди сделай начало, я потом подойду». У меня просто руки опустились. Я-то думала, что сейчас творчество начнется, а оказалось - туда подсунь, сюда подсунь. У меня злость внутренняя, какая-то такая ревность. Я что - никто? Я что, за столько лет не научилась ставить? Такое недоверие! Я уже даже поворачивалась, уходила в дверь, почти хлопала. Недохлопывала, возвращалась обратно. Всякое было… И только потом, на второй год, он начал меня все больше и больше привлекать ставить вместе. Постепенно это стало совместным творчеством, реально серьезным. И «Ледниковый период» 21-го года - это просто уже такое искусство, которое мы можем выразить при помощи наших прекрасных актеров и фигуристов. Это было просто прекрасно! Сейчас уже моя задача – режиссерская, сценарная. Мы за осень сделали больше ста номеров, полноценных, от начала и до конца. Это каторжный труд, 24 часа в сутки.
ВОЗВРАЩЕНИЕ.
Они возвращаются, эти девчонки. Воспитанные в преданности – семье и профессии, они проходят сквозь боль и возвращаются. И очень редко рассказывают, что им пришлось пережить…
- Лена, но спорт позвал?
- Спорт позвал. Я никогда на протяжении этого времени не переставала работать со спортсменами как постановщик. В том числе, в парном катании. В свое время я работала с Ниной Михайловной Мозер. Лет семь, наверное, проработали. Я поставила огромное количество программ. Еще Владу Жовнирскому. Потом мы … разошлись. Я перешла в ЦСКА, потом - «Ледниковый период». Все равно приходила и что-то ставила. У нас с ней давнишняя история творческая. Хорошая, причем. Я парников вообще люблю. Для меня парное катание внятный вид спорта. Всё логически выстроено. Поэтому сейчас, когда Нина Михайловна предложила мне поработать с ней, я очень рада. И мне кажется, что Илья, на самом деле, тоже. Кажется, он соскучился по спорту и он хотел бы тоже каким-то образом поучаствовать в организации чего-то нового, смелого. Когда я сюда прихожу, мне здесь очень комфортно психологически. То, что говорит мне Нина Михайловна, я очень понимаю и принимаю. Ее методы работы очень гуманны. Она к каждому спортсмену подходит как к личности. Как и к физическому организму тоже, что очень важно. Она понимает, что где болит, и что где надо лечить. Кроме того, что у фигуриста есть еще какая-то жизнь. Это тоже очень важно. При этом, у нее очень хорошо структурирована сама система работы. Это тоже важно. Далеко не все тренеры обладают таким четким мышлением в спорте. Вот, мне, может быть, его не хватало всегда. Я сейчас думаю, что я чему-то научусь у нее. И мне кажется, что, когда собираются творчески способные люди, вместе, и работают в унисон, из этого просто не может не получиться хорошего.
#mozerteam #фигурное катание #елена масленникова #маргарита дробязко #повилас ванагас #мидори ито #илья авербух #валерия ланская #нина мозер #ледниковый период
Если вам интересно с нами, пожалуйста, поставьте лайк или подпишитесь на канал