Масло - в норме. Омывайка залита. Шины - в порядке. Фары проверены. Топливный бак полон. Дворники ходят мягко. Порядок в багажнике: лишнее убрал, нужное загрузил. Любимая может ехать спокойно.
Она выскочила из подъезда. Яркая, легкая, слегка взъерошенная - опаздываю, опять опаздываю! - расхохоталась, чмокнула его в щеку, небрежно бросила сумочку на пассажирское сиденье, пристегнулась, резво тронулась, привычно поморгала аварийкой на прощанье… Блеснули стекла, отражая еще не проснувшееся солнце, машина выехала из двора и слилась с потоком таких же ярких и спешащих…
Он опустил руку - то ли махал вслед, то ли благословлял? - вздохнул, оглядел двор, прибрал с дороги упавшую ветку…
Вот так всегда и бывает: он - просто живет, она - постоянно куда-то летит, он - знает наперед, что произойдет в его жизни через день, через месяц, через год, она - понятия не имеет, что с нею будет через час, и даже через пять минут, его жизнь логически выстроена, математически выверена, она - сгусток эмоций и спонтанных решений. И как прожили вместе почти двадцать лет?
Он уже и не помнит, как жил без нее. Кажется, она всегда была рядом. Юная и свежая, она смотрела на него влюбленными глазами, ловила каждое его слово, тихонько соглашалась, со всеми его решениями. Потом жизнь стала ускоряться, ускорялась и она – менялся ее характер, статус, отношение к жизни. Менялось окружение, менялись события. Ему же было просто хорошо рядом с нею – с любой. И он никуда не спешил, просто жил – любовался, наслаждался, растворялся в ней…. Воспоминания закружили, он залюбовался женой - той, которая двадцать лет назад… и десять… и пять… и сегодня…
… Была середина рабочего дня, когда телефонный звонок погасил свет во всем мире:
- Остановилась на обочине, вышла из машины, фотографировала облака... Пьяный водитель не заметил… Тело можно забрать, вот время и место… Машина не пострадала, тоже можно забрать…
Потом были какие-то дни, какие-то люди, какие-то события… Он все время падал в пропасть - холодно, больно, и невозможно даже дышать - легкие пробиты насквозь, разорвано сердце - скорее бы долететь и умереть уже навсегда. Но так не бывает. Всегда погибает кто-то один, а второй - он остается жить в состоянии вечного умирания. И нет конца этому холоду и боли.
***
… Масло. Омывайка. Шины. Фары. Топливо. Дворники. Багажник.
Ее машина давно заняла свое прежнее место во дворе их высотного дома. Раз в неделю он обязательно поднимался пораньше, чтобы осмотреть автомобиль и подготовить его к дальней поездке. Он знал, что никто не поедет. Там, на небесах, не нужны машины, а сюда, на землю, она не вернется. Но те несколько минут, в которые он занимался осмотром, давали ему ощущение, что все, как прежде, и, кажется, вот-вот она выскочит из подъезда, и, как всегда, будет спешить и хохотать, и так же поморгает аварийкой на прощание…
Но она не выскакивала, не спешила, не хохотала. Каждый его день был наполнен беспросветной болью, тяжестью и тьмой. Он жил в мире, где нет света и воздуха, где нет спасения, нет выхода, нет сил все это выдержать и выбора нет - жизнь продолжала свой ход, и нужно было просто жить. Что-то делать, куда-то приходить, кому-то на что-то отвечать, создавать иллюзию живого человека.
И только иногда по ночам можно было с нею поговорить. Знать бы, когда она придет – но это случалось всегда внезапно.
- Ну что, долго собираешься так жить? - они сидят на пепелище своего высотного дома, вокруг, насколько хватает взгляда – выжженная земля, черный пепел, нет воздуха, он задыхается, тяжесть давит на плечи, сжимает желудок… А она - она так легка и свежа, такая живая, такая родная.
- Что ты имеешь ввиду? - во сне язык всегда плохо слушается, он сказал совсем неразборчиво, но она поняла.
- Спрашиваю тебя, долго ли собираешься жить так, как будто ничего не изменилось? Утром - на работу, вечером - с работы, омлет на завтрак, картошка на ужин, раз в неделю - осмотр моей машины. Чашку мою со стола не хочешь убрать?
- Зачем? Мне хорошо с машиной и чашкой. Как будто ты скоро вернешься. Мне надо тебя любить. Иначе жить я не умею.
Она глубоко вздохнула. А потом расхохоталась, нырнула в машину, подмигнула аварийкой и умчалась прямо в бездонное небо.
***
… Масло. Омывайка. Шины. Фары. Топливо. Дворники. Багажник.
Ему было бесконечно одиноко. Казалось, весь мир умер вместе с нею, и он остался совсем один на выжженной земле.
Но миру не казалось, что он умер - в высотном доме продолжалась жизнь. Пожилые соседки, глядя в окошки на одинокого мужчину, ухаживающего за машиной погибшей жены, утирали слезы. Молодые незамужние соседки приводили себя в боевую готовность…
- Доброе утро. Поможете омывайку залить? Не достаю, не могу, не получается… - владелица зелененькой Тойоты двумя руками держала пятилитровую бутыль, и с первого взгляда было понятно, что это непомерный груз для нее и без сильной мужской руки она, конечно же, пропадет.
Он молча поднял голову. Любимая часто смеялась, что ленивцев в “Зверополисе” писали, безусловно, с него. Он всегда думал медленно, но сейчас его медлительность растянулась до бесконечности. Зелененькая Тойота непременно должна была обидеться на такую откровенную невежливость с его стороны, но так легко сдаваться она не собиралась, поэтому повторила:
- С омывайкой поможете?
Он помог с омывайкой. Заодно проверил уровень масла и давление в шинах. Послушал, как работает двигатель. И разное там по мелочам.
Потом у Зелененькой Тойоты внезапно оказался лишний грибной пирог (Я одна все равно не съем, а вдруг вы здесь голодный сидите).
Потом у нее вдруг сломался кран и затупились ножи.
Потом понадобилось повесить полочку.
А давайте сходим в театр.
Нам на сальсе так нужны партнеры – потанцуете со мной?
Потом была Синенькая Мазда.
Оранжевая Шкода.
Серебристый Мерседес.
Стиральная машина.
Окна на балконе.
Сгорела проводка.
Выставка современного искусства.
Конный спорт.
Духовные практики.
***
Выжженная долина неуловимо изменилась. Местами видны зеленые травинки, а иногда – и целые островки свежей зеленой травы. Все так же нет воздуха, но иногда уже можно попытаться сделать вдох. Они катаются на разноцветных маленьких машинках, как в детском аттракционе. Машинки переворачиваются, разбиваются, они перепрыгивают из одной в другую, и летят, летят по выжженной земле… Она хохочет, и хочется верить, что все это правда, и не нужно будет просыпаться.
- Нормально тебе так жить?
- Они во мне нуждаются.
- А ты?
- Мне надо кого-то любить.
- Но ты же их бросаешь через неделю-другую.
- Я отдаю столько любви, сколько у меня есть. Получаю столько, сколько могу взять. Как только чувствую, что начинаю мерзнуть – ухожу.
- Сколько ты собираешься так жить?
- Сказал бы – пока ты не вернешься. Но ты не вернешься. Значит – всегда.
- Тебе что больше нравится – серфинг или горные лыжи?
- Ни то, ни другое.
- Зачем тогда гонял на Бали и в Куршевель?
- Пыжик любила волны…
- Да, знаю, а Шевроле – снежную пыль. А ты?
- Я любил Пыжика на Бали и Шевроле на лыжах. Я хочу любить только тебя. Я не могу найти вторую такую.
- Меня ли ты любишь? Или свою привычку любить меня? Не отвечай. Помолчим.
- Но мне надо кого-то любить, я не могу без любви.
- Начни с себя.
***
Цепь. Шины. Тормоза. Больше у велосипеда и нечего проверять. Закинул рюкзак за спину и покатил по улицам. Мышцы быстро вспомнили привычные движения. Драйв, огонь, кровь побежала по телу, настроение беспричинно улучшилось. Почему же так мало катался, любил же раньше? Что случилось потом? Почему стал скучным занудой? Быстрее, быстрее, ветер в лицо, ACDC в наушниках – почему не слушал раньше? Когда отказался от себя? Люди. Почему все люди такие симпатичные и улыбчивые? Что изменилось в мире?
Он крутил и крутил педали. Вот уже кончился город, промелькнули домики пригорода, начались холмы, леса, поля -- и зелень, зелень вокруг, трава пробивается из-под черной земли. Он ехал вперед и вперед, музыка звучала громче и светлее – в наушниках? В сердце? Он мчал навстречу рассвету. А она…
Она хохотала на все небо.
И тихонько,
Тихонько
Растворялась
В облаках.