Как ни парадоксально, но парты прошлого века были куда функциональнее и удобнее нынешних. За ними просидело большинство жителей планеты, они являются обязательным и одним из важнейших атрибутов образовательного процесса.
Если ученик написал контрольную на отлично, педагог относит этот успех и на свой счет. А то, что у подростка за годы обучения появились очки и сутулость, его не волнует. В конце концов, считают педагоги, мы даем знания, а не здоровье. Все дело в отношении к важнейшему предмету мебели в учебном заведении.
Европейский подход
Первый бум всеобщего обучения в России пришелся на 1860-е годы, когда было отменено крепостное право, а студенты и разночинцы пошли в народ - учить его грамоте. Количество сельских и земских школ возросло многократно. Сама школа могла представлять собой большую избу, где вдоль стен стояли лавки, на которых могли сидеть и 7-летние пострелыши, и 20-летние девки. Разумеется, в таких условиях вопрос, кто и как сидит не поднимался. Главное - обучить людей счету и грамоте.
Однако, в Санкт-Петербурге и Москве, где в то время уже существовали гимназии, к процессу обучения подходили весьма серьезно. При этом, как отмечали учителя и врачи, с ростом числа учащихся возрастало и число носителей очков. Первым, кто всерьез озадачился этой проблемой, был российский врач-гигиенист швейцарского происхождения Федор Эрис-ман. Кстати, в Россию он попал довольно необычным способом. Уроженец кантона Аргау Фридрих Гульдрейх, получая образование на медицинском факультете Цюрихского университета, познакомился с российской подданной Надеждой Сусловой. Девушка тоже обучалась медицине, так как в России высшее медицинское образование мог получить лишь мужчина. Между молодыми людьми возникла симпатия, а затем и любовь. Женившись на Сусловой, Фридрих уехал в Россию, где занялся частной практикой, принял православие и стал Федором.
Поначалу швейцарец выбрал своим направлением глазные болезни и преуспел в этом. В частности, в 1870 году он обследовал учеников 15 петербургских гимназий и выявил закономерность: чем старше ученики, тем выше среди них процент близоруких. Все это навело врача на мысли о том, что зрение ухудшается в результате напряжения глаз во время чтения. В свою очередь это являлось результатом неправильного угла обзора и посадки. Эрисман написал научную работу «О влиянии школы на происхождение близорукости». Не исключено, что швейцарец пошел проторенной дорожкой, по которой уже прошли его европейские коллеги. Ибо следующим шагом стала конструкция школьного стола или парты по расчетам другого швейцарского врача Фарнера, представившего свой учебный стол на пять лет ранее.
Парта Эрисмана представляла собой соединенные между собой скамью и стол. При этом столешница стола располагалась под углом к сидящему, таким образом, он, сидя ровно, видел текст в учебнике под прямым углом. Кстати, многие увидели в этой конструкции сходство с конторкой - стол для приказчиков и чиновников, за которым пишут стоя. Скамья у парты выдавалась за край стола, а ее спинка поддерживала поясницу, не давая сутулиться. Другим ноу-хау был упор в виде перекладины под ногами. Сидеть за партой можно было лишь в одном положении, но благодаря удачной эргономике, это было комфортно.
По высочайшему указу
Вскоре парту конструкции Эрисмана представили самому императору Александру II. Монарх уселся за нее и с удовлетворением отметил, что действительно писать за ней удобнее, чем за обычным столом. По высочайшему указу, парты Эрисмана были установлены во всех гимназиях Петербурга. Их делали из дуба и выпускали в четырех (по другим сведениям - в семи) размерах.
Разумеется, 150 лет назад в России была та же проблема, что и сейчас: денег на образование в провинции выделяли куда меньше, нежели в столице. Поэтому замысловатые дубовые парты для провинциальных гимназий были роскошью. Учитывая, что при этом они были одноместными, то в классе могло помещаться не более 15 учеников. А наполненность классов в провинции была куда выше.
Проблему решил земский учитель Петр Коротков, сосланный на Урал за революционную деятельность. Он расширил стол и скамью для двух учеников и добавил массу приятных мелочей. Например, крючки по бокам парты, чтобы гимназисты могли вешать на них сумки и портфели. На столешнице он вырезал углубление под чернильницу, а под ней устроил полку для книг. Наконец, что визуально отличало парту Короткова от парты Эрисмана - подъемная крышка. Теперь гимназисту не нужно было сбоку вылезать со скамьи, чтобы встать. Достаточно было откинуть крышку и, стоя, отвечать перед учителем. Конструкция парты была настолько хороша, что в 1887 году Коротков получил патент на изобретение и медаль на Урало-Сибирской кустарно-промышленной выставке. К 1917 году большинство учебных заведений для детей в Петербурге и Москве были оснащены партами Эрисмана или Короткова.
Большевики, несмотря на лозунг «Мы наш, мы новый мир построим», не стали отказываться от удобных парт Короткова. Они были практичны и удобны. Другое дело, что денег у новой власти было еще меньше, чем у царского образования. При этом в стране была объявлена война безграмотности. Нарком просвещения Анатолий Луначарский в 1920 году констатировал, что на один карандаш приходится 60 учащихся, а на одну чернильницу - 100 учащихся. Но ближе к 1930-м годам проблемы материально-технического оснащения в школах решили. Парта со складывающейся крышкой стала обыденным явлением в советской школе.
«Здесь был Коля»
Современные школьники, увидев по телевизору или в музее парту Короткова, недоумевают: как на них можно было писать, ведь ручки и карандаш просто скатываются вниз. Их же дедушки и бабушки лишь снисходительно улыбаются. Новые парты покрывались лаком, который передавал шероховатости грубо ошлифованной древесины. Со временем парты красили и не раз, но и их окрашенная поверхность тоже была далека от того, чтобы назвать ее гладкой.
Такие парты можно увидеть во многих советских фильмах, посвященных школе: «Друг мой, Колька!», «Весна на Заречной улице», «Дикая собака Динго», «Аттестат зрелости». А вот что увидеть в кино нельзя, так это то, что мыть пол в классе с такими партами -сущий кошмар. А еще были рутинные тренировки по тихому открыванию и закрыванию откидных крышек во время вставания. Зато в старших классах хулиганы нередко подшучивали над молодыми учительницами, одновременно хлопая 2-3 крышками. Эффект громкого хлопка заставлял вчерашних студенток пугаться, а лоботрясов - содрогаться от смеха.
Другим явлением, связанным с советской партой, являлась настольная живопись. О, сколько надписей на партах оставляли школяры - от примитивного «Здесь был Коля» до изречений Ницше и Канта! В основном, на партах рисовали на уроках, когда учитель отвернут к доске, или на переменах, когда его нет. Еще, бывало, убивали этим «творчеством» время, когда нужно тихо посидеть в классе, ибо «Марья Ивановна заболела и урока не будет». Как правило, больше всего страдали парты, начиная с третьей от доски. На первых двух рисовать было неудобно, все-таки учитель был близко.
Интересно, что шли годы и менялся характер надписей. В частности, школьники 1970-х годов писали на них названия групп вроде The Beatles или Pink Floyd, а современные - Slipknot или BTS. Иногда на партах попадались шедевры - мастерские рисунки, выполненные шариковой ручкой. Впрочем, и они безжалостно стирались теплой водой с мылом-порошком и ластиком-стеркой.
Закат эры старых советских парт начался в 1970-е годы, когда в школы (сначала для старшеклассников) стали поставлять обычные столы из ДСП на металлической раме и отдельные стулья. Поначалу старшеклассники восприняли это с энтузиазмом. Ну как же, теперь и мы посидим как взрослые люди. Однако в итоге получилось то, против чего боролся еще Эрисман -школьники стали отодвигаться от стола и менять позу, сутулились и читали, напрягая глаза. Но до этого никому не было дела. Свой последний бастион советские парты сдали в младших классах в 1990-х годах. В сельских школах, в виду скудного финансирования, они продержались и до XXI века, но и там их вытеснили дешевые столы. Зато сегодня в элитных гимназиях и лицеях установлены супер-парты с меняющимся наклоном пластиковой столешницы, во многом копирующей парту Эрисмана.