Кто не работает, тот… идет в писатели. Такой алгоритм (не бесспорный, конечно), но, все-таки, применим к жизненному пути многих тружеников пера и пишущей машинки. Вот, к примеру, автор «Алых парусов» и «Бегущей по волнам» Александр Гриневский (или просто Грин) работать, прямо скажем, не любил. Но честно пытался. Часто меняя работы, он набрал десяток профессий для автобиографической повести, но, по сути, нигде надолго задерживался.
На три месяца старше Блока
В августе 1880 года, опередив на квартал своего будущего тезку Блока, родился Саша Гриневский. С детских лет пацанчик был за любой "кипиш, кроме голодовки", и этим пошел в своего батю Стефана (Степана), который знатно побузил во время Польского восстания, за что был сослан за Уральские горы, а потом и осел в Вятской губернии, женившись на молодухе.
Профессия медсестры пригодилась маме Ане, поскольку ее сынок рос известным шалопаем, без которого мальчишеские проказы не обходились. Он и в чтении (а научился читать он рано) выбирал себе приключенческое чтиво - про пиратов, моряков и путешественников. В школе дела ученические шли со скрипом, поскольку кроме истории и географии, Грину (такое прозвище дали ему одноклассники) ничего в голову не лезло. Плюс ко всему, мальчуган научился бегло рифмовать слова и стал сочинять ернические стишки на учителей. Те не стали глубоко вникать в творчество юного поэта, а сообщили директору, который без долгих церемоний отчислил Грина со второго класса гимназии.
А мир прогибаться не хотел
Отец, на которого Грин в своих воспоминаниях постоянно «катил бочку», на деле всегда стоял за сына, помогая ему по жизни. Вот и с продолжением учебы отец нашел вариант, договорившись с руководством четырехклассного Вятского городского училища. К 16 годам Грин уже успел пожить отдельно, самостоятельной личностью – он ушел из дома после смерти матери, не найдя общего языка с мачехой, новой пассией отца. Саша Гриневский был готов к покорению мира, но мир об этом не знал и покоряться не собирался.
Юноша, взяв у бати четвертной, берет курс на Одессу, где планирует устроиться матросом на белый пароход, "тревожным басом гудка" извещающим об отплытии в экзотические страны. Однако на деле, корабль с философским именем "Платон" ходил по маршруту Одесса-Батуми, а в обязанности матроса Грина входила уборка трюма, мойка палубы и прочая не романтическая работа. Недели вполне хватило, чтобы Грин понял - «не моё». В своих лучших традициях ругани с начальством матрос Гриневский оскорбил капитана и был пришвартован к берегу. Морского волка из Саши не вышло. Как не вышло и лесоруба, плотника, рыбака, чернорабочего, золотоискателя (не иначе Лондона прочитал) – везде Грина хватало на неделю-другую.
Дружки-эсеры до добра не доведут
Тут ему пришла мысль пойти в армию, благо в 1902 году Россия войн не вела, а стол и ночлег солдату резервного пехотного батальона завсегда был готов. Но даже в армии надо было ходить в наряды, тренировать строевой шаг и совершать тренировочные марш-броски. Ну куда это годится?
Зато Грин нашел себе дружков-единомышленников, которые также как он не хотели ничего делать, кроме как ругать батюшку-царя, да мечтать о смене общественного строя. «Вот эта служба по мне»- решил Грин и дезертировал из армии. Дяденьки эсеры предложили ему повзрывать чиновников и городовых, но на это Грин не подписывался. А вот поагитировать рабочих и солдат, сбивая их с панталыку, - это завсегда пожалуйста. Тем паче, социалисты-революционеры на довольствие поставили, денежку хорошую платили за его говорливость неуемную, даже кличку партийную дали – Долговязый!
И Долговязый старался "на всю катушку". Только жандармы тоже не дремали и закрыли активиста-оратора в тюрьму на годик-другой, чтобы остыл немного и мысли в порядок привел. Светила Грину еще "десяточка" в сибирской деревушке, но повезло с амнистией. Манифест 1905 года вышел, государь даровал свободу политическим заключенным. Только Грину такая свобода, когда нельзя в столице жить, без надобности.
Ах, Вера-Верочка, милая шалунья
Состряпав себе поддельные документы, Долговязый едет в Питер, где успешно арестовывается полицией. Опять тюрьма, но дружки ценного кадра не оставляют. Снаряжают к нему так называемую «невесту» для ношения передач и моральной-волевой поддержки. Для таких дел социалисты дурили головы милым девушкам из состоятельных семей, и те, как крысы под дудочку Нильса, спешили в пропасть революционного безумия.
Такой была и Верочка Абрамова, дочь богатого чиновника, которая увлеклась марксистскими бреднями, но работала «невестой» столь честно и душевно, что и правда сошлась с Грином близко и полюбовно. Да так полюбовно, что даже обвенчалась с ним, и в ссылку с Долговязым укатила. Это был уже 1910 год, когда полиция (за старые дела-делишки) снова задержала неугомонного революционного труженика, который к этому времени уже нашел свою нишу в выборе профессий.
Писательский труд уж очень понравился Грину. Сидишь дома, пишешь себе, а потом гонорары получаешь – красота! Надо только тему правильную найти. А то, первые две повести цензура уничтожила, но урок дала хороший. Не надо лезть в эту революцию, а лучше придумывать фэнтези про летающих человечков или еще что, с политикой не связанное. Тут-то у Грина карта и пошла. Он с юношеского бродяжничества любил выпить, а уж, когда денежки в виде гонораров побежали, стал потреблять вкусно, долго и красиво. С Куприным и Леонидом Андреевым (а Грин с ними сошелся в издательстве Горького «Знание») алкогольные посиделки одним днем не ограничивались, переходя в длительные путешествия по окрестным ресторанчикам и рюмочным.
Не хочу быть революционером, хочу быть писателем
Вера выдержала творческие кружева Грина три года, подав в итоге на развод, но оставшись другом по жизни. Над рабочим столом Грина до конца его дней будет висеть ее портрет. Хотя рядом с ним будет не менее героическая женщина Нина Миронова, с которой Грин познакомится в 1918 году.
Революция уже к этому времени не волновала писателя, скорее, наоборот, как у большинства нормальных людей вызывала отвращение. Бесконечные убийства, террор и насилие комиссаров могли понравиться только отморозкам и люмпенам, выпущенным новой властью из околотков. Грин к таким не относился.
Более того, в периодике он печатал заметки и фельетоны, в которых осуждал жестокость и бесчинства новой власти. Он писал:
«В моей голове никак не укладывается мысль, что насилие можно уничтожить насилием».
Однако весной 1918 года оппозиционные издания запретили. Потом был призыв в Красную армию, сыпной тиф, санитарный барак, возвращение в Петроград. Шел страшный по своей жестокости девятнадцатый год, но поселившись по протекции Горького в Доме Искусств, Грин затевает свою феерию «Алые паруса». Кто-то из соседей по ДИСКу, потом расскажет, что этот угрюмый писатель в перерыве между запоями и сочинительством дрессировал тараканов. Возможно, это и преувеличение, но мрачный характер Грина отмечали все, кто его знал.
Ангел-хранитель Нина
Причем угрюмость и «бЫчка» (выражаясь языком современной молодежи) возрастали пропорционально выпитому. Современник и собутыльник писателя вспоминал, что порой Грин заходил за ним и требовал следовать в кабак, поскольку он один боялся напиваться, поскольку мог совершить самое страшное. А что может быть страшнее убийства или покушения на него. Так вот, в Грине сидела эта химера, а однажды даже выскочила наружу, когда он пальнул из револьвера в отказавшую ему в сожительстве даму-революционерку. К счастью, пуля прошла по касательной, а дама оказалась не стукачкой. Впрочем, было это давно, а кто старое помянет...
Теперь же Грина интересовала Нина Миронова, которая и стала прототипом милой Ассоль. Нина-Ассоль и Грэй-Грин распишутся в 1921 году и проживут вместе до самой смерти писателя в 1932 году.
Нина сможет понять и принять его безумные запои, буйство, болезни и безденежье. Она оставалась его ангелом-хранителем не только при жизни, но сохранила архивы и сумела открыть дом-музей писателя в Крыму.
А Крым исторически был, есть и будет наш!
Значит, и Александр Грин навсегда останется русским писателем - мечущимся, пьющим, буйным, но бесконечно романтичным.
И Алые Паруса будут приплывать к нашему берегу...