Проблема в том, что я уже не очень-то хотела их наказывать, хотя, похоже, это было единственным ключом к тому, чтобы сделать последние шаги и разорвать связь с моим слабеющим телом. Я почти привыкла быть призраком, бледной тенью за их спинами — следовать по пятам, когда они идут по коридорам университета, или заглядывать через плечо, когда пишут в тетрадках обгрызенными карандашами, или наблюдать за их кривляющимися или серьёзными отражениями в зеркале, не беспокоясь, что они увидят меня тогда, когда я этого не хочу.
начало рассказа: "Мне не стыдно" (35) ... (назад к 34)
Полуживое существование изрядно спутывало сознание и я не всегда понимала, где нахожусь и зачем, но постоянно задавалась вопросом — разве хвалёная месть не должна была свершиться сама собой, без особых усилий с моей стороны? И всё медлила, как сытый паук в банке с сонным уловом. Наверное, я себя обманывала.
Чем больше Данила суетился и нервничал, тем легче было лгать и откладывать неизбежное, а Алиса уже боялась собственной тени и всё меньше походила на ненавистную когда-то девчонку, так и не ставшую сестрой.
Всё закончилось в один миг — Данила как-то пришёл к Дробычу, а тот замешкался, так что я с невольным любопытством просунула голову сквозь стену, чтобы выяснить, чего же он там застрял, ведь у призраков есть свои преимущества. В темноте полуголая девица спешно натягивала штаны, а Дробыч потянулся к верхней полке и что-то нащупал, и спустя долгое мгновение я поняла, что то была крохотная камера. Паршивец снимал всё, что они тут вытворяли, и делал это втайне от подружки.
Да, я совершенно слетела с катушек. Озверела.
История с чёртовой удачей и домовыми: "Алиса и её Тень"
Данила уже вошёл в комнату, когда я позволила Дробычу увидеть себя и насладилась, как бесследно растворяется малейшая искра надежды, но его воля к жизни была так велика, что он всё-таки попробовал банальнейший выход — бегство. Дробыч расслышал в забирающей душу песне всё то, что знает любой обезумевший заяц, попавшийся в силки, но всё же бьющийся до последнего вздоха.
У правильной мести потрясающий вкус, оставляющий на губах сладость и холод.
Каким-то чудом Данила вырвал меня из обступившей тьмы и я затаилась, выжидая удобного случая снова напасть.
Растову просто не повезло попасться на нашем пути — он сидел за тем же столиком, что и в день нашего официального знакомства, и испуганно выронил вилку, когда я вошла в зал, а никто и не шелохнулся. Надо отдать ему должное, бежать он и не думал, лишь потребовал у озадаченного официанта счёт и спокойно спросил меня, как это будет.
Я не ответила, но велела отвезти нас к моей матери.
Новость о Дробыче догнала его уже по пути к машине и он весь сжался, как от сильного удара, но взял себя в руки и не задавал вопросов до конечного пункта, только в начале перебросился парой слов с караулящим у ресторана Данилой, которому я не стала показываться — боялась завязнуть в ненужных сожалениях.
На месте Растов немедленно бросился давать указания персоналу, а я скользнула наверх, намереваясь повидаться с мамой и попросить прощения за былую резкость. Хотелось поговорить с ней без свидетелей, так что я дала Растову время чуть-чуть уладить дела.
Немного лихорадило, но теперь всё стало гораздо проще — так или иначе он был тем человеком, который лишил меня шанса на нормальную семью, а после Дробыча остановиться уже невозможно, мы оба это понимали. Меня поразило, с какой стойкостью Растов принимал прилетевший из прошлого бумеранг, но потом догадалась — ему же приходилось своими глазами отслеживать беспощадность таких, как я. Он давным-давно привык. Наверное, в глубине души Растов всегда предвидел, что этим кончится.
Слабость его оказалась в другом — он не был готов пожертвовать сыном.
Я вспомнила, с какой лёгкостью мать пожертвовала мной, чтобы быть в мнимой безопасности, выстроенной в воображаемом ею мире, и что-то окончательно надломилось внутри.
