– Джонни?

Решив, что перегорели пробки, Сара сделала осторожный шаг, и из темноты, прямо перед ней, вдруг возникло жуткое лицо из ночного кошмара. Оно светилось каким-то потусторонним зеленым светом. Один широко открытый глаз смотрел на нее со страхом и болью, второй, прищуренный, пялился плотоядно и зловеще. Левая половина лица – та, что с открытым глазом, – с виду казалась нормальной, зато другая, перекошенная, не походила на человека: из-под толстых губ торчали кривые зубы, и они тоже светились.

Испуганно вскрикнув, Сара отшатнулась. Но тут включился свет, и она поняла, что находится в квартире Джонни, а не в загробном каземате: на стене фотомонтаж с Никсоном, торгующим автомобилями, на полу – плетеный коврик, сделанный матерью Джонни, и пустые бутылки, превращенные в подсвечники. Лицо перестало светиться, и Сара догадалась, что это дешевая маска на Хэллоуин. В открытой глазнице блестел голубой глаз Джонни.

Он стянул маску и весело улыбнулся:

– С Днем всех святых, Сара!

Ее сердце бешено колотилось. Джонни не на шутку напугал ее.

– Очень смешно!

Она повернулась к двери. Ей не нравилось, когда ее так пугали.

Джонни остановил Сару.

– Извини. Я не хотел напугать тебя.

– Думать надо! – Сара смерила его холодным взглядом, но злость уже проходила. Дело в том, что она не могла долго сердиться на Джонни. Сара не знала, любит ли Джонни, но не могла долго таить на него обиду или злиться. Сама мысль, что кому-то удавалось долго дуться на Джонни, показалась ей такой нелепой, что Сара невольно улыбнулась.

– Вот и славно! А то я уж решил, что ты собираешься меня бросить, приятель.

– Я – не приятель!

Он окинул ее взглядом.

– Я заметил это.

Джонни имел в виду ее просторную меховую шубку из искусственного енота или чего-то столь же сомнительного, и его простодушная откровенность снова вызвала у нее улыбку:

– В таком наряде не видно.

– А мне еще как видно!

Джонни обнял и поцеловал Сару. Сначала она не хотела отвечать на поцелуй, но, конечно же, ответила.

– Извини, что напугал тебя. – Он шутливо потерся носом о ее нос и, отпустив, взял маску. – Я подумал, тебе понравится. Хочу появиться в ней в пятницу в школе.

– Джонни, ты же сам провоцируешь нарушение дисциплины.

– Как-нибудь справлюсь. – Он усмехнулся. – И, черт возьми, не без оснований!

Сара каждый день приходила в школу, нацепив большие «учительские» очки и стянув сзади волосы в такой тугой пучок, что они, казалось, пищали от боли. В разгар лета она носила юбки почти до колен, тогда как у большинства учениц они едва прикрывали трусики. Сару это возмущало, ведь ее ноги были куда красивее. Она рассаживала учеников в алфавитном порядке, что – хотя бы по закону больших чисел – должно было развести главных смутьянов в разные стороны, и решительно отправляла нарушителей порядка к заместителю директора. Сара справедливо полагала, что тот должен отрабатывать пятьсот долларов в год, которые ему в отличие от нее приплачивают за «воспитательную» работу. Ее работа в школе была постоянной борьбой за дисциплину против сущего бича всех учителей-первогодков, именуемого Хулиганством. Особенно тревожил Сару своеобразный «суд присяжных» – общественное мнение учащихся, оценивавших всех новых учителей. В отношении ее они вынесли не слишком лестный «вердикт».

Джонни, казалось, не имел ни одного из тех свойств, которыми должен обладать хороший учитель. Он постоянно витал в облаках и неторопливо перемещался из класса в класс, часто опаздывая на урок из-за того, что с кем-то заболтался на перемене.