«От Архангельска до Колы – тридцать три Николы. Знаете, почему так говорят? Потому что у нас, поморов, главный защитник – Никола Угодник. Он помогает в море рыболовам и зверобоям. Ему ставят церкви и часовни. Раньше, перед тем как уйти в море, шли на службу в Никольский храм у нас в Койде. Мой дедушка, Иван Афанасьевич, тонул однажды в Белом море. И стал молиться Николе. У деда были такие высокие сапоги на петлях, мы их бахилами называем, он сбросил их. И спасся, выплыл. Никола помог, так у нас в семье говорили», – рассказывает Александра Котцова, жительница деревни Койда, расположенной у самого Белого моря.
Текст: Зинаида Курбатова, фото: Леонид Арончиков
Деревянная Никольская церковь стоит в центре Койды, у дороги, которая идет от аэродрома к зданию правления рыболовецкого колхоза «Освобождение». Церковь – из бревен, посеревших от ветра и дождя. Ее возвели в 1843 году, лес для строительства возили издалека – с верховьев реки Койды. Вероятно, она была украшением деревни, как все северные церкви. Во всяком случае, место для нее выбрано идеально: церковь видна отовсюду.
В 1930 году церковь закрыли, главки срезали, сделали дополнительные двери и лестницы – сначала устроили в ней хранилище картофеля, потом клуб. То есть постройку изуродовали до невозможности. За последние годы удалось укрепить крышу, поставить новые окна. Несколько икон подарили местные жители. Священник Николай Табашников приезжал сюда на службу из райцентра Мезень несколько раз. Освятили храм в 2018-м. Но постоянного батюшки нет. «Кто поедет в такую глушь?» – сокрушается Александра Котцова, которая занимается историей родной деревни.
Рядом с церковью стоит единственная в своем роде Никольская часовня. В 2014 году заместитель председателя колхоза Александр Титов шел по морю на катере мимо пустынного берега, увидел старый заржавевший маяк. Он отслужил свое, так что Титов перетащил его в деревню. Теперь это часовня, на которой укреплены памятные доски. В марте 1946-го в результате пожара на ледокольном пароходе «Седов» погибли 20 зверобоев, четверо из них были койдянами – юноши и девушки 18–22 лет. 1 декабря 1945 года попал в шторм и погиб малый бот «Каганович», на нем было 15 человек, никто не выжил. На одной доске надпись: «Морем они жили, море их взяло». Этот список погибших можно было бы продолжать бесконечно. Считается, что погиб в море во время ловли рыбы и отец Михаила Ломоносова, Василий Дорофеевич. Во всяком случае, прозаик Борис Шергин пишет, что отец великого ученого утонул около острова Моржовец, что неподалеку от Койды.
ИЗ АРХАНГЕЛЬСКА В КОЙДУ
Мы приехали в Койду в июле. Готовились заранее, ведь это пограничная зона, для пребывания там нужно разрешение, которое выдают в Архангельске. Самолетик Ан перевез нас из архангельского аэропорта Васьково в Койду. Обычно самолет по дороге останавливается в райцентре Мезень или в поселке Ручьи.
Шумят моторы, пассажиров укачивает, в иллюминаторы виден пейзаж с бесконечными небольшими озерами. И вот уже самолет заходит на посадку в Койде, делает полукруг над голубыми и синими крестами на местном старообрядческом кладбище.
Аэроплощадка и небольшой деревянный домик с двумя комнатками – вот и весь Койдинский аэропорт. Здесь работает Мария Вылко – она и диспетчер, и кассир, и начальник аэропорта, и метеоролог. Погода здесь часто меняется, тогда людям звонят по телефону и сообщают, что рейс перенесли или отменили. Май и июнь были жаркими, но затем резко похолодало. В конце июля было 13 градусов тепла – типичное северное лето. Вот отрывок из «Северного дневника» Юрия Казакова, который побывал в 1960 году в Койде: «Туман... Он волнами идет с моря, и где лето, где тепло, куда девалась июльская истома? Будто кто-то там, на Севере, наклонил слегка исполинскую чашу с холодом, и холод полился, потек по островам, по морю, по тундре…»
Пассажиров здесь достаточно: летом к родителям в Койду приезжают дети – порыбачить, собрать морошку. Самолетом в Койду везут и почту, и все нужные жителям товары.
ПУТЕШЕСТВИЕ К ТОНЯМ
Переночевав в гостинице рыболовецкого колхоза, мы поднялись рано утром. Нас торопили. Предстояло путешествие в местечко Кеды (ударение на последний слог). На Кедах – рыбацкие тони, то есть участки, где рыбу ловят неводами. Почему нужно было торопиться, мы поняли позже: вся жизнь здесь зависит от воды. Вода ушла или вода пришла – за этим наблюдают из окон, многие имеют бинокли.
Когда утром в реке Койде вода поднялась, мы погрузились в большой карбас – просмоленную лодку. Его прицепили к катеру, и мы двинулись в путь. С нами в карбасе были молодые рыбаки – помор Александр Малыгин и ненец, внук оленевода Григорий Вылко. Саша и Гриша направлялись в Кеды, на смену. Обычно рыбаки две недели работают на тоне, потом дня на три едут домой отдыхать.
Около часа мы шли на карбасе по реке. Потом – по морю. Нас высадили на островке Вострило. Здесь ждал грузовик. Из кузова в карбас переместили мешки с выловленной рыбой. Она поедет в Койду, оттуда в Архангельск.
Остров зарос карликовыми березами, берег покрыт серым плавником, отшлифованным морем, эти сучья и корни выглядели как арт-объекты. В непогоду можно укрыться в маленьком домике с двумя кроватями, столом, лавками и печкой-буржуйкой. Здесь же пережидают, если вода поднялась или, наоборот, ушла. Ожидание может занять три, а то и пять часов.
Мы разожгли на берегу костер, воображая себя Робинзонами. Наконец вода ушла. Мы забрались в грузовик и поехали в Кеды по белому песку пляжа. И вот уже впереди устье речки Большая Кедовка, впадающей в Белое море. Первое, что мы увидели, – это большой поклонный крест. По традиции их ставили те, кому удалось спастись в шторм.
На одном берегу реки – рыбацкая тоня. Домик с банькой, дизельный генератор. На тоне одновременно живут и работают четыре-пять человек.
Коренастый черноглазый Валерий Титов много лет трудится бригадиром. Он не только ловит рыбу со всеми и следит за дисциплиной. На его долю выпало самое нудное дело: заполнение дневников о количестве выловленной горбуши и семги. Вечерами рыбаки собираются в комнате, где стоит большой стол. Смотрят телевизор. Бригадир в это время в своей комнате пыхтит над отчетами. В домике – невероятная чистота, трудно поверить, что хозяйство здесь ведут мужчины. Сами готовят, стирают, убирают.
В окно видна речка, это необходимость – нужно следить за водой. Вместе с рыбаками на тоне живут собаки – черная Найда и рыжая Дамка. Нередко сюда наведываются пограничники, выполняющие и функции рыбнадзора. За лето колхоз «Освобождение» может выловить только 25 тонн горбуши и 5 тонн царской рыбы – семги.
СЕМГА И ГОРБУША
На Кедах три тони. Когда мы приехали, люди работали только на одной. Этот год был хорошим, путина была мощная. Почти все квоты исчерпали уже в конце июля.
Раньше рыбаки ходили в море на карбасах. Сейчас ловят с берега. Не так романтично, зато безопасно для людей. Поперек береговой линии от угора – так называют высокий берег – в море уходят неводы, всего в длину это 300–400 метров. Получается этакая «стена» из сетей, в середине которой есть хитроумная круглая ловушка. Во время подъема воды рыба идет вдоль «стены» и заходит в ловушку, из которой уже не может выбраться. Вода уходит – и живую рыбу берут руками. Неводы проверяют два раза в сутки – днем и ночью, ведь отлив длится около шести часов. При нас неводы проверяли в три часа дня, а потом в три ночи. Никакой разницы мы не заметили – ночи-то белые. Из ловушки достают рыбу, аккуратно грузят в пластмассовые ящики. Чем меньше при этом рыба повреждается, тем лучше хранится. Разумеется, речь идет только о горбуше и семге. Попавших в сети бычков отпускают. «Эти бычки на Черном море считаются промысловой рыбой, а нам они ни к чему», – поясняет Титов. На тоне в отдельном домике рыбу промывают и чистят, затем взвешивают и отправляют в морозильник. В Архангельск она поедет замороженной.
Сети нужно каждый раз чистить, ведь река приносит много разного мусора естественного происхождения. Скажем, во время полнолуния приливы очень большие, вода поднимается до угора и несет с берега в море сучья, траву, листья.
Саша Малыгин рассказывает про свою бабушку Елизавету. Много лет она была бригадиром здесь, на Кедах, работать начала девчонкой, в конце войны. Тогда бригады были женскими. Вообще, поморки всегда ловили рыбу наравне с мужчинами.
«Труд на море требовал от каждого помора не только физической силы, выносливости, закалки, сноровки, но и отличного знания морского дела, морского пути, навыков в промысле рыбы и зверя. И все это помор освоил. Еще далеко было до рождения формулы «человек и биосфера», а те, кто осваивал Беломорье, с первых шагов испытали на себе ее силу, на протяжении столетий на опыте постигали ее тайны. Еще не ведая ни о какой экологии, которая в наше время признается одной из важнейших для прогресса ветвей биологической науки, поморы копили наблюдения за окружающим их миром, учитывали связи явлений и их взаимодействие и создали свою формулу: у моря и земли все в один узел связано, развязать не развяжешь, а не зевай, встревай, отличай, да и отвечай», – пишет в книге «Сказ о Беломорье» биолог и этнограф Ксения Гемп.
ЗВЕРОБОИ
Первые упоминания о тюленьем промысле на Белом море относятся к XV веку, а поселение Койда впервые было отмечено на карте в 1471 году. Сюда бежали крестьяне из разоренных шведами земель. Иван Малыгин и Семен Корельский первыми купили участок реки Койды и поселились здесь для сального и рыбного промысла. Ловили семгу в прибрежных водах, зимой ходили на зверя. До сих пор в Койде большинство жителей носят фамилию Малыгин. С конца XIX века Койда была самой крупной базой зверобойного промысла на Белом море. В 1920 году в Койде образовалась трудовая артель, с 1927-го она называлась «Гарпунер» и специализировалась на добыче морского зверя. В феврале 1930 года был основан колхоз «Освобождение».
Сейчас это один из трех переживших 1990-е колхозов в Архангельской области. Он считается миллионером. Правда, деньги зарабатывают не только за счет вылова семги и горбуши в Белом море. Основной доход приносит траулер, на котором добывают треску в Баренцевом море. Траулером очень гордятся – он куплен колхозом на свои деньги. За счет колхоза ремонтируются дороги в деревне, поддерживаются школа и местный клуб. Однако расцвет колхоза – в прошлом. Он был связан прежде всего с добычей морского зверя.
Промысловики-зверобои делились на «гарпунеров», то есть стрелков, и «чернова» – подсобников. Опытные гарпунеры били зверя с одного выстрела, подсобники снимали шкуры с убитых тюленей. В 1926 году в помощь зверобоям начали использовать самолет, базой для него стала Койда. Тогда появление такой машины вызвало небывалый интерес у койдян, о летающем чуде слышали только из рассказов солдат, воевавших в Первую мировую. В 1960-х экспедиции уже были снабжены ледоколами, авиацией, радио. А до того зверобои выходили за добычей на дрейфующий лед, тащили за собой деревянные лодки. Такую показала нам в музее Александра Котцова. «Это лодка-семерик, так как в нее семеро зверобоев садились. Все по парам, один на носу. Вот петли, за которые ее тащили по льду, – объяснила она. – Внизу два полоза, обитых железом, это для устойчивости. Зверя убивали, снимали шкуру и сворачивали ее в так называемый юрок. Все это происходило на льду. Койдяне уходили добывать гренландского тюленя в сторону острова Моржовец. Тюлень в воде, только голова видна. Надо было подкрасться осторожно… Очень важно было, чтобы льдина не оторвалась и ее бы не унесло в море. Очень суровая, тяжелая это работа. В руках у зверобоя всегда багор. Без этого орудия не выходят на промысел. С помощью багра перебираются через трещины, идут по битому льду».
В книге Ксении Гемп «Сказ о Беломорье» рассказывается, что зверобои жили на льдинах весь период промысла. Спали под лодками, обогревались у костра. Старожилы вспоминают знаменитые поморские «побежки» по дрейфующим льдам. Это было жизненно важное мастерство: не прыгать, не топтаться, а пробежать по ненадежной льдине, едва касаясь ее поверхности. Говорят, именно койденские промысловики задавали тон на зимних зверобойках и на рыболовецких сейнерах в летние навигации. Это были моряки особого класса. Ходили на промысел тюленя не только мужчины, но и крепкие койдянки. В 1952 году 62 работницы колхоза «Освобождение» били тюленей. Из Койды шкуры тюленей отправляли в Казань, там из них шили модные в свое время сапожки. Постепенно добычу тюленя стали сокращать, а теперь и вовсе запретили охоту на морского зверя.
МОРОШКА ЛЮБИТ НОЖКИ
Известно, что перед смертью Александр Сергеевич Пушкин попросил морошки, это была его любимая ягода. Еще в Михайловском няня Арина Родионовна готовила для Пушкина моченую морошку. Растет она в северных наших краях, на болотах.
В конце июля в Койде начинается сбор морошки. Собирают ее в промышленных количествах все – от мала до велика. Когда мы ждали подъема воды на Востриле, мимо один за другим ехали мотоциклы с «морошечниками», которые допоздна наполняют пластмассовые ведра ягодами.
Даже наши друзья-рыбаки на тоне – Саша Малыгин и Гриша Вылко – после работы перебирались на другой берег Кедовки, чтобы собирать ягоды. Ведь на нашем берегу ягоды были частично съедены лебедями и северными оленями, для последних это вообще лучшее лакомство.
Собранную морошку сдают в местном магазине по цене 600 рублей за килограмм. В Архангельске морошка стоит уже вдвое дороже.
Кстати, собирать ее невероятно сложно. Это не черника, которая растет на кусте. Тут каждой розово-желтой ягодке надо поклониться. «Морошка любит ножки и спинку», – смеется жительница Койды Зинаида Васильевна Малыгина.
МАЛЫГИНЫ
Зинаида Малыгина – красивая статная женщина с аккуратно уложенными каштановыми волосами. Ей чуть за 50. Она поит нас чаем, угощает пирогами с морошкой в столетней избе своих дедушки и бабушки.
«В 1990-х морошка была нашей главной кормилицей. Сюда приезжали приемщики. И мы им сдавали ягоду. На эти деньги можно было что-то купить, ведь в колхозе не платили. Детей собирали в школу благодаря морошке. А в колхозе выдавали бензин, муку, сахар в обмен на морошку. Я молодая была, собирала много, сорвала себе спину. Сейчас уже не езжу в лес», – рассказывает Зинаида Васильевна.
Фотографии хозяев избы по северной традиции висят над окном. Так получилось, что папу и маму маленькой Зины лишили родительских прав, и она оказалась в детском доме. И тогда бабушка Зинаида Константиновна собралась, поехала за ребенком в райцентр и вернулась домой с внучкой. Стали они жить в этой избе, бабушка научила Зину вести хозяйство. Потом, уже парализованная, объясняла внучке, как готовить в русской печке. Бабушка умерла, когда Зина ходила в первый класс, и тогда ее воспитанием занялась тетя Александра.
Зинаида Васильевна говорит, что ее дед был из старообрядцев, жил в «кельях». Как мы поняли, часть старообрядцев, которые пришли на берег Белого моря из Новгорода, еще в ХХ веке жили не в самой Койде, а на заимке, в лесу – в нескольких десятках километров от деревни. Здесь построили избы, которые и называли «кельями». Когда-то и в самой Койде жили старообрядцы-беспоповцы. От них остались только полуразвалившийся молельный дом и кладбище.
Зинаида Васильевна толком о староверах ничего не знает. Сама она воспитана в атеистическом духе. Всю жизнь трудилась поваром в столовой колхоза. Готовит Зинаида Васильевна действительно здорово. Она показала нам, как варить уху. Поморская уха, оказывается, не терпит никаких добавок. Много рыбы, вода и немного соли. И главный секрет: рыба должна быть свежая, «трепещущая». Показала нам Малыгина, и как готовится любимое здесь блюдо – «скороспелка». Семга нарезается на кусочки, смазывается солью и – через пару часов ее уже можно есть!
Сейчас в избе бабушки иногда останавливаются родственники, а Зинаида Васильевна с мужем Сергеем живут в новом доме. Здесь огромные сени, стоят ведра с морошкой – дети только что пришли из леса. Сыновья у Зинаиды и Сергея давно выросли, так что супруги взяли опеку над тремя девочками-сестрами, которые оказались сиротами при живых родителях. В детском доме Наташу, Дашу и Таню не заставляли мыть посуду и убирать. Зинаида Васильевна быстро обучила их всему.
А морошки девочки набрали в этом году немало. Старшая на вырученные деньги купила смартфон, средняя – велосипед.
ЗДЕСЬ ХОЛОДНАЯ ВОДА, КАРБАСА И НЕВОДА
В колхозе «Освобождение» есть и свое стадо коров. Самым сложным вопросом остается заготовление кормов. Не растет в Койде хорошая высокая трава, на покосы нужно ездить вверх по реке. Там и косят, и стога ставят. А осенью их сплавляют в Койду на карбасах.
Шитье карбасов испокон веков доверяли только тем, кто на деле доказал свое умение. В XIX веке в Койде строили шхуны, клиперы, галиоты, зверобойные лодки. Евлампий Акинфович Малыгин для себя и братьев построил гальяш «Охотник» и куттер «Современный». Из документов известно, что в 1898 году здесь построили двухмачтовую гафель-шхуну «Иоанн Богослов». Койденские корабли ходили в Архангельск и Норвегию.
В последнее время новые карбасы в Койде не шьют. Но карбасы есть и у жителей, и у колхоза. «Недавно вышло распоряжение, что пользоваться можно только зарегистрированными плавсредствами промышленного производства. Моторную лодку надо купить и зарегистрировать в Мезени, – говорит председатель колхоза Сергей Тучин. – А карбас, получается, вне закона, потому что руками сделан. А он и удобнее, и надежнее». Действительно, недавно койдянин Филипп тонул на своем карбасе. Лодка перевернулась, но осталась на воде, как поплавок. Филипп забрался на нее и дождался помощи.
Поморы расстраиваются: подобные стремления чиновников привести все к единому знаменателю бьют по поморской культуре и традициям. Еще их беспокоит история с аукционами на вылов рыбы. Раньше за рыболовецкими компаниями на пятнадцать лет закрепляли квоты на вылов наваги, трески и прочей рыбы. Сейчас действуют аукционы, где удача в большинстве случаев на стороне крупных предприятий. Например, дали колхозу квоту, а он не смог выловить положенное количество рыбы. И квоту отнимают. Сергей Тучин надеется купить второе траловое судно для лова трески в Баренцевом море. Ведь всем здесь понятно: не будет колхоза, и деревня Койда просуществует недолго.