–Шов заживает неплохо,– сообщил он, вернувшись.– Правда, есть там крошечный воспаленный бугорок, вроде нарывчика… Он увеличился чуть-чуть… Надо будет проследить.Я спросил, нельзя ли назначить маме гормоноконтролирующие таблетки – я знал об их популярности, о том, что они всегда предписываются при онкологических заболеваниях типа маминого. Но доктор Пейс покачал головой:–Без химиотерапии или радиации их не назначают…– Он повертел в руках карандашик, потом снял очки и устало протер глаза. Я видел, я знал, что он намучился с нами, с нашим упрямством, что, возможно, даже осуждает меня. Играю с человеческой жизнью, да еще с жизнью собственной матери! Отказываюсь от курса лечения, который во всем мире признан необходимым… А ведь он настаивал, убеждал…–Через четыре месяца сделаем проверку костей,– вздохнув, сказал доктор.– А пока… Старайся маму отвлекать, займи чем-нибудь. Пусть побольше будет на людях.Я кивнул. Вряд ли стоило объяснять доктору, что занимать маму не нужно, она уже нашла себе занятие, которое поглощает все ее внимание, дает ей бодрость, вселяет надежду. К ее прежним домашним заботам прибавилась самая главная – приготовление травяного настоя.Казалось бы – ну что тут такого? Высыпал в кастрюльку с холодной водой чайную ложечку травы, поставил на плиту, вскипятил – и готов настой. Так и не так. У мамы эта простая процедура превращалась в некое священнодействие…–Где эмалированная кастрюлька? Кто видел мою метрическую кружку?– У мамы, когда она начинает варить траву, лицо, наверное, такое же торжественное, как у средневекового алхимика, когда он ожидает появления в своей колбе философского камня.–Мама! Что же ты делаешь? Это же не полная ложка! Гляди…– Я отбираю у нее ложку и запускаю в мешок с травяным сбором.– Гляди – вот так надо, с бугорком!–Если столько заваривать, и на месяц не хватит!– мать снова берет ложку в свои руки и благоговейно отсыпает в мешок чуточку драгоценной травы. Затем она аккуратно закрывает мешок и ставит его на самую верхнюю полку кухонного шкафа, где он хранится вне досягаемости для внуков – на всякий случай…А священнодействие продолжается. Теперь надо терпеливо стоять над кастрюлькой: винструкции написано – «довести до кипения», значит, требуется не упустить тот момент, когда на коричневатой поверхности воды с травяным раствором начнут появляться пузырьки…Да, я совершенно убежден: этот «магический процесс» благотворно влиял на психику мамы, прибавлял ей сил для борьбы с болезнью. Выздоровление, казалось ей, совсем рядом. Вот только закончится пакет целебного сбора.Спустя четыре месяца доктор Пейс вызвал маму, чтобы сделать тест на состояние костей. Процедура эта длилась почему-то очень долго, вдвое дольше обычного. Выйдя из госпиталя, мама расплакалась.–Опять, наверно, что-то нашли… Так долго держали!Я молчал. Я и сам так думал. Даже побоялся позвонить доктору. Но доктор Пейс через неделю позвонил сам – и голос у него был бодрый, почти радостный.–Представь себе, результат отрицательный! Кости чистые, ты слышишь? Чистые! Через шесть месяцев после операции, без радиации, без химии… Такого я просто не помню в своей практике… Уж не знаю, что ты там делаешь с мамой, но ты можешь гордиться собой, Валера!Какое же это блаженное состояние – чувство облегчения! Какое-то мгновение ни тяжесть забот, ни само земное притяжение не давят тебе на плечи… Будто ты паришь в невесомости…«Ну, спасибо тебе, табиб! Спасибо, доктор Мухитдин!»– пробормотал я. И помчался домой – порадовать маму.Вскоре после этого мы снова отправились в Наманган – доктор предупредил, что ему надо видеть и прослушивать маму не реже, чем раз в 3–4 месяца. Забегая вперед, скажу, что за три года мы совершили восемь поездок к табибу. Вот так и стала наша жизнь постоянной дорогой – дорогой надежды…Вторая поездка была какой-то особенно радостной. Мы ехали с хорошим анализом, в хорошем настроении. Волновались, конечно. Но доктор – он встретил нас, как старых добрых друзей – подтвердил, что основания для надежды есть.–Печень лучше стала,– объявил он на своем небезупречном русском, прослушав мамин пульс. То есть если во время первого визита к нему Мухитдин сказал, что «уже в печень пошло», то теперь пульс показал ему, что печень очистилась. И можно надеяться, что не будет дальнейшего распространения метастаз.Новость была замечательная. Сам табиб от всей души обрадовался тому, что услышал: он постукивал рукой по столу, приговаривая: «Тьфу, тьфу, тьфу!» А что там говорить о нас!…Мне кажется, именно эта вторая поездка к доктору Мухитдину сделала нас настоящими друзьями. Он видел в нас людей, которые ему искренне верят, кому с ним и легко, и приятно, и необычайно интересно (о себе могу это сказать точно). Мы же нашли в нем не только удивительного врача, но и незаурядного человека – простого, доброго, открытого, не тщеславного. И с каждым новым нашим свиданием с ним мы находили все новые подтверждения этих качеств.Он встречал нас теперь, как родственников – и дело тут было не в пресловутом восточном гостеприимстве, мы чувствовали это по множеству мелочей, по его лучистому взгляду, широкой улыбке, радости при встречах. Он неизменно осматривал и меня, всякий раз точно определяя мои недомогания, объясняя их причину, и, конечно же, назначая лекарства. Он просиживал с нами долгие часы, то расспрашивая, то рассказывая о себе, и непрерывно дымя сигаретами. Доктор Мухитдин – неисправимый курильщик и – быть может, немного лукавя – уверяет, что не находит в этом вреда для здоровья…С каждой поездкой рос, становясь просто жгучим, неотвязным, мой интерес к той науке, с помощью которой доктор Мухитдин приносил людям помощь, а нередко и исцеление.Уже во время второй встречи я познакомился с работой учреждения – оно называлось Центром восточной медицины,– которое возглавлял доктор Умаров. В популярности этого центра сомневаться не приходилось: яувидел, сколько здесь пациентов. Многие из них приехали издалека. И все они ожидали именно его, Мухитдина – у него уже были ученики и помощники, но каждого больного непременно прослушивал он сам… Кстати, с одним из учеников – его звали Тимуром Умаровым – мы тогда же и встретились. Тимур, худощавый парень лет тридцати, оказался кандидатом ботанических наук. Попал он к доктору года три назад – и вовсе не для ученья. У него была болезнь почек, которую врачи признали безнадежной. Мухитдин Инамович вылечил Тимура – но благодарный однофамилец заболел новой болезнью: он страстно захотел стать учеником табиба. И стал…–Долго еще предстоит учиться?– спросил я.–Вообще-то учатся этому лет десять,– ответил Тимур.– Но я надеюсь лет через пять закончить.Признаться, я ему позавидовал. До чего же было обидно – ведь я жил когда-то совсем неподалеку, но даже не подозревал, из какого волшебного родника знаний могу испить, чему могу научиться… Увы – теперь я уже не имел возможности исправить эту ошибку. Но зато я стал одним из жаждущих. Уж, видимо, так устроена жизнь: утаив что-то от нашего взора, она открывает нам это много позже, пробуждая сожаления – но вместе с ними и жажду познания.