Я прохожу под словами “СЕМЕЙНОЕ ПОМЕСТЬЕ ГЕТЕ” и испытываю странное чувство беспокойства. Арку обрамляют безликие статуи, их черты разгладились от ветра и дождя. Тропинка справа от меня ведет вниз по холму, мимо рядов одинаковых надгробий, к старому монастырю. Передо мной стоит особняк Гете.
Монастырь был закрыт десятилетия назад, а Дом Гете заброшен уже более века. Единственное здание в поместье, которое все еще заселено, находится в полумиле отсюда; бывшая католическая школа для девочек, теперь превращенная в дом престарелых для больных и престарелых монахинь.
Ветерок поднимает волосы у меня на затылке. Я плотнее запахиваю куртку и иду прямо.
Я не могу определить источник моего дискомфорта. Кладбища меня не пугают, и я провел много времени в разрушающихся зданиях. Возможно, это деревья, которые растут вдоль дорожки, привезенные из далеких мест и пересаженные по приказу семьи Гете. Возможно, я чувствую, что они не чужеродные.
Дом Гете становится все больше по мере моего приближения. Он сделан из желтой штукатурки, которая выглядит неуместно в сером свете осеннего солнца Пенсильвании. Он выглядит потрепанным, с облупившейся краской и провалившимися краями, но, как ни странно, все окна целы.
Я наклоняюсь, чтобы рассмотреть монарха, пьющего из чертополоха, который пробился сквозь трещину в каменной дорожке. Сезон поздний, и неожиданная красота заставляет меня улыбнуться. Я слышу голос моей бабушки. Бабочки красивые, но мотыльки особенные. Они уносят души на Луну.
Но что происходит, когда мотылек попадает в ловушку внутри? Я спросил ее.
Тогда душа тоже в ловушке. Как ты думаешь, почему так много домов с привидениями?
Насекомое взмывает вверх и проплывает мимо окна второго этажа. Бледное лицо выглядывает из него, наблюдая за мной из комнаты, которая, я знаю, пуста. Я поднимаю руку к девушке в знак приветствия, когда костлявые пальцы обхватывают мое запястье и разворачивают меня.
Древняя монахиня приближает мое лицо к своему. Несколько одиноких зубов торчат из ее десен, как крошащиеся надгробия на забытом кладбище, а дыхание резкое и кислое. "Оно поглотило сестер, которые ходили без ног", - выплевывает она, ее глаза сверлят мои, как будто она может силой своего взгляда проникнуть своими мыслями в мою голову. Ее слезящиеся глаза наполняются слезами. “Не дайте мне умереть здесь”, - плачет она, когда рядом с ней появляются две женщины, чтобы вырвать ее сжатые пальцы из моей руки. “Не здесь, не здесь”.
Одна из медсестер уводит старую монахиню, похлопывая ее по спине и что-то успокаивающе бормоча. Тот, что повыше, остается и суетится вокруг моего запястья.
“Я ужасно сожалею об этом. Она причинила вам боль?”
“Я в порядке”, - уверяю я ее. “Я прошу прощения, если я чем-то ее потревожил”.
“Нет, нет. Сестра Агнес... нездорова. ” Она крутит мое запястье так и этак.
“Если я могу спросить, кто эти Сестры, которые ходят без ног?”
Она пожимает плечами. “Лепет слабоумия”. Когда она убеждается, что моя рука все еще в рабочем состоянии, она отступает. “Я должна был сказать вам, чтобы вы не подходили так близко к дому. Вы можете прогуляться по поместью. В это время года красиво. Просто этот дом уже не безопасен ”.
Я киваю в знак согласия, глядя на трещину, которая тянется от основания дома до всех трех этажей.
Медсестра дрожит. “Это место вызывает у меня дрожь”. Ее голос падает до шепота. “Предположительно, перед закрытием монастыря две монахини пытались сжечь его дотла”.
Восточная стена слегка изгибается. Когда-нибудь он расколется, как перезрелая туша.
Медсестра хлопает в ладоши. Шум отражается от стен дома. “Сынок, мне лучше вернуться, пока у меня не появились новых неприятности”, - морщится она. “Сестра Агнес старая, но, черт возьми, она быстрая”.
Я машу ей, когда она тащится через поле к дому престарелых. Прежде чем направиться к старому зданию монастыря, я снова смотрю на окно второго этажа. Там пусто.
Это не имеет значения; я найду ее, когда вернусь вечером.
*****
Это не первая моя встреча с призраками и не сотая, но это странное, дурное предчувствие все еще не отпускало меня, когда я спешил мимо деревьев, их силуэты казались чудовищными в лунном свете. Это преследовало меня, когда я заканчивал пешеходную часть общения с духами, часть взлома и проникновения. Я успешно взломал замок на тяжелых дубовых дверях в передней части дома Гете и проскользнул внутрь.
Теперь я стою в атриуме, желто-зеленые стены которого едва различимы в лунном свете. Это напоминает мне летнее небо перед торнадо.
Сегодня яркая луна, и мое ночное зрение всегда было превосходным. Я пробираюсь глубже в дом. Дом был разграблен, вся мебель и картины были вывезены много лет назад. Пыль покрывает каждую поверхность, как слой снега. Воздух спертый и сухой.
“Привет”, - тихо говорю я маленькой девочке на верхней площадке парадной лестницы. “Я здесь, чтобы освободить тебя”.
Я бы оценил, что ей около семи. На ней белое платье, усыпанное кружевами, а ее светлые волосы неприятного вида, которые безвольно свисают и отказываются держать локон. В комнате темно, но у нее самой пульсирующее свечение. Она надувает губы.
“ Привет, ” снова шепчу я. “Я здесь, чтобы освободить тебя, если ты сможешь взять меня на свои крылья”. Я осторожно пробираюсь по скрипящим половицам. Я опускаю правую ногу, и доска под ней раскалывается. Моя нога проходит через дыру, и я падаю вперед. Я тяжело приземляюсь и хрюкаю, когда воздух выходит из моего тела. Я чувствую, как осколки царапают мою лодыжку. Я уверен, что это пролило кровь. Морщась, я осторожно вытаскиваю ногу из дыры. Я включаю фонарик, и девочка исчезает. Я выключаю его, а она ждет наверху лестницы. Я вздыхаю и продолжаю идти к лестнице в темноте. Я тщательно проверяю каждую доску ботинком, прежде чем перенести свой вес.
Я добираюсь до перил, и луна лучше освещает мой путь. “Покажи мне, где у тебя крылья”, - говорю я. Девочка разворачивается и мчится по коридору. Я следую.
Она доходит до третьей двери слева и проходит через нее. Я догоняю и поворачиваю дверную ручку. Дверь открывается внутрь, и я вхожу. Кроме кирпичного камина, комната пуста. Я хромаю к окну. Я вижу место, на котором я стоял сегодня днем.
Я включаю фонарик и ползаю по полу, но не могу найти мертвых мотыльков. Я ищу в углах и под отворотами провисших обоев, но возвращаюсь с пустыми руками. У меня щелкает в бедре, а лодыжка пульсирует. Я сажусь у стены, массирую колени, затем выключаю фонарик. “Где твои крылья?” Я кричу.
Она появляется рядом с камином и протягивает палец. Я хмурюсь. “Я уже посмотрел на камин”, - говорю я ей. Она топает тощей ногой, не издавая ни звука и не поднимая пыли. Она настойчиво тычет пальцем. Я бегу к камину и следую за линией ее руки к черному кирпичу. Ее потусторонний блеск позволяет мне легко увидеть, что кирпич не закреплен на месте, а скорее выступает. Кирпич шершавый на моих подушечках пальцев, когда я покачиваю его взад-вперед, пока он не станет достаточно свободным, чтобы его можно было снять.
За кирпичом я нахожу маленькую коробку, перевязанную бечевкой.
Я смотрю на девочку. Теперь она в другом конце комнаты, у окна, склонив голову набок. Я достаю коробку из ниши и сдуваю толстый слой пыли, затем развязываю бечевку. Я открываю коробку и поднимаю крышку.
Внутри мертвый черный мотылек. Я не могу представить, как это попало сюда.
Думаю, не поймали. Погребена.
Я думаю об этом желто-зеленом небе.
Я поднимаю коробку к девушке. “Это твои крылья?”
Она кивает, ее глаза большие и печальные. Я легко могу представить, как она уныло сидит перед зеркалом, а ее мать теребит ее увядшие волосы, пытаясь привести их в презентабельный вид. Интересно, кем она была и что с ней случилось. Она всего лишь ребенок, запертый один в этом неуютном доме на столетие. Я помог бесчисленному множеству таких, как она.
Я улыбаюсь ей. “Мы вынесем это наружу и освободим тебя”. Ее робкая улыбка встречается с моей.
Я собираюсь закрыть коробку, когда вижу, как трепещут крылья мотылька. Это почти незаметно, возможно, просто игра света или мое дыхание, потревожившее бумажный световой труп. Затем он снова дрожит.
Я вытер пыль с коробки. Это было нетронуто много, много лет. И все же мотылек переместился.
Мои глаза скользят в сторону. Я вижу девочку на краю моего зрения. Ее лицо. В ее лице что-то есть. Что-то ... дрожит, как будто ее кожа вот-вот соскользнет.
Я бросаю на нее взгляд. Она выглядит нормально, настолько нормально, насколько может выглядеть призрак. Все еще…
“Это твои крылья?” Мой тон успокаивающий, любящий. Она энергично кивает и выбегает в коридор, жестом приглашая меня следовать за собой.
Я колеблюсь, затем светлю фонариком на коробку. Мотылек гротескный и изуродованный: у него восемь ног, когда у него должно быть шесть; его крылья жесткие и блестящие, а тело слишком длинное. Это вообще мотылек?
Это поглотило сестер, которые ходили без ног, так сказала сестра Агнес. Сестры, которые ходили без ног…
Сегодня днем я прогулялся по территории, прошел через пустой монастырь и помещения для прислуги, постоял у бывшей школы для девочек, а теперь дом престарелых. Я ожидал, что такое старое место, место с такой богатой историей, будет кишеть привязанными духами. И все же я нашел только один.
Холодный кулак сжимается вокруг моего сердца. Я выключаю фонарик. Она стоит в центре комнаты.
“Ты их съела?” Я тихо спрашиваю. “Остальные?”
Она дрожит, борется. Ее лицо дрожит.
Затем она падает. Ее руки опускаются, и свечение гаснет. Темные пятна расцветают на ее лице, расползаясь, занимая место ее глаз и рта. Они сделаны из черной жидкости, из дыма, из ничего. Ее глаза - зияющие раны тьмы, рот - черная пасть. Как будто она истекает кровью теней. На ней все еще то белое платье с оборками.
Это дрейфует ко мне.
Мое сердце колотится о ребра. Это призрак, он проплыл через дверь, он не мог сдвинуть кирпич, он не может коснуться меня. Это не может коснуться меня.
Она тянет меня за руку. Я чувствую её пальцы.
Плоть, она может коснуться.
Я улыбаюсь существу и закрываю коробку. “Хорошо, позволь мне освободить тебя”.
Я возвращаюсь по коридору и начинаю спускаться по лестнице, медленно, медленно. В одной руке я держу коробку с ее душой, а в другой - мой фонарик. Я не могу освободить её. Я не должен давать никаких намеков на то, что хочу сбежать, никаких намеков.
Огонь. Монахини пытались сжечь дом дотла.
Это рядом со мной, передо мной, позади меня. Он появляется и исчезает, кружит вокруг меня, оценивая меня. Слезы текут из моих глаз. Я не могу сказать, колотится ли мое сердце или оно совсем остановилось.
Может быть, может быть, я смогу поджечь дом. Я могу выйти на улицу, выйти на улицу без мотылька, я слышу, как он трепещет внутри коробки, он хочет выбраться-
Я нежно улыбаюсь в темноту. Я знаю, что она наблюдает за мной, хотя у неё нет глаз. “Давай освободим тебя”.
Я закрываю коробку, завязываю бечевку.
Я буду смотреть, как пламя пожирает дом, пожирает то, что внутри, я буду смеяться в свете голодного пламени-
Девочка передо мной. Она касается моей руки.
Я бледнею.
Оно знает, оно знает, оно знает-
Я ослепляю её фонариком, освещая яркостью её гротескное лицо.
Ничего не происходит. Это не исчезает. Его не пугает свет. Раньше это играло со мной, как кошка с мышью.
Я кричу и швыряю коробку в глубины темного дома. Я мчусь к щели в дверях, к пробивающимся лучам лунного света, к безопасности.
Моя нога натыкается на край дыры в полу. Моя пятка болтается в пустоте. Я почти восстанавливаю равновесие.
Крошечные, нежные пальцы обхватывают мою лодыжку и дергают.
Я слышу щелчок. Я сминаюсь. Я пытаюсь вытащить ногу из дыры, но чуть не теряю сознание от боли. Моя нога мокрая, такая мокрая, и я знаю, что у меня обильное кровотечение. Я кричу о помощи, кричу так громко, как только могу, но это слышат только мои уши.
У меня кружится голова. Я чувствую вкус меди. Я пытаюсь ползти к двери, но зазубренные куски дерева цепляются за мою ногу. Поймав меня в ловушку.
Мой фонарик выкатился за пределы досягаемости. Лампочка мигает. Мерцает. Гаснет.
В темноте я слышу хлопанье крыльев, бьющихся о коробку.
Оно стоит надо мной, выжидая. Ожидание. Оно ест только мертвых.
Ни один мотылек не унесет мою душу на Луну.
Ременную также ознакомится :