Николай Солодников: Николай Максимович Цискаридзе — что за человек?
Алена Долецкая: Это масштабнейшее существо. Это очень масштабный персонаж. Ну, во-первых, он гений, как мы знаем.
– Гений?
– Ну вы это, на балет ходили когда-нибудь?
– Ой, нет.
– Ну, вы не видели главного. В общем, он, конечно, один из последних…
– Я записи видел.
– Он один из — по всей вероятности — последних мегазвезд. И то, что он делал в балете, — это, конечно, феномен. Потом уже, когда Коля стал повзрослее — я забыла, что я с ним посмотрела — и вскоре он поехал в Париж и вскоре все произошло с ногой и так далее, и мне было страшно больно за него. Потому что, ну вы понимаете — это как ослепить художника, грубо говоря. Мы знаем Владимира Яковлева, который написал свои лучшие работы слепым, но танцовщику, конечно, танцевать с переломанными ногами очень сложно. Но Коля победил и это, что поразительно.
Есть в английском языке слово — сижу и думаю, как бы это покороче сказать: он человек-драма, человек-интенсив практически по любому вопросу. Внимание! По любому. Я даже сейчас думаю — вот по какому вопросу он не dramatic. И он живет на этих очень высоких скоростях, высоких требованиях, амбициях. Это очень сильный человек — это я вам точно могу сказать. Реально сильный персонаж. Но мучим... у него внутри костер и огонь. Просто он очень хорошо себя ведет, он все-таки актер. Настоящий актер.
Но именно его, как мне кажется, способность — поскольку мы близко общаемся, я отвечаю за свои слова — он на публике и в телевизоре, и дома, когда идет документальное кино — Коля вышивает очередной василек… Я что-то готовлю, замешиваю очередное тесто.
– Какой василек? Он вышивает?
– Коля вышивает!
– Я не знал.
– Маэстро, домашнюю работу надо делать, когда встречаетесь со звездами. Да, Николай Максимович вышивает, вышивает совершенно замечательно. Очень нежно, очень тонко. На пяльцах. Но он позволяет это себе только на отдыхе, потому что он все время либо работает — либо летит, либо едет. Но на отдыхе он все-таки это позволяет себе делать, и относится к этому с невероятным… Вот каждый стежочек. Это не как вот бабульки садились на спицах — и ля-ля-ля… Нет, это прямо такая концентрация.
Ну вот представьте себе: человек, который в два прыжка перепрыгивает сцену Большого театра и еще при этом вышивает.
Я уж не говорю о его феноменальной памяти и начитанности.
– И насмотренности.
– И насмотренность, и наслушанность грандиозная совершенно. Он из-за поездок на сапсане, конечно, успевает очень много читать. Я все равно считаю, что я читаю больше, чем он — этим мы не будем мериться с ним, слава богу.
Вот такой он персонаж.
– Последнее потрясение от балета? Вот то, что до слез довело.
– Это были истерические слезы хохота на «Тщетной предосторожности» — на Колином спектакле. Причем я даже не думала, что я могу так хохотать! Что некоторые дамы питерские аж на меня оборачивались. Если учесть мой тембр голоса — уж я хохочу так хохочу. Мне показалось, что это бесконечно легко, трогательно и безумно смешно с точки зрения хореографии. Там есть фантастически стыки вот этого, так сказать, классического балета — эти девочки-феи, мальчики все на мысиках — и вдруг! Появляется гранд-маман, так сказать — и все начинают сополагаться — это удивительно. Вот — это были слезы счастья...
Посмотрите все интервью: