Предыдущая глава
Осторожно, словно боясь спугнуть осенившую его мысль, Сергей передвинул на шахматной доске ладью. Еще один ход, и Кедрову будет поставлен мат, только бы он не разгадал эту хитрую комбинацию. Машинально сминая в пепельнице докуренную папиросу, Андрей смотрел на фигуры сосредоточенным взглядом. В это время на столике, стоявшем позади него, громко зазвонил телефон. Не оборачиваясь, он снял трубку:
- Слушаю, санитарный дежурный четвертой эскадрильи Кедров.
Сергей поднял смеющиеся глаза на Андрея, который критического положения на своем игровом поле явно не видел, но после первых же слов командира перестал улыбаться, потому что понял: эта, заведомо победная для него шахматная баталия сегодня доиграна не будет.
- Бежим, срочное санзадание, - Кедров положил трубку, повернулся к Сергею. – Вылетаем на север, на метеостанции Леприндо' какое-то ЧП.
«Антон», окрашенный в оранжево-белый цвет, стоял на санитарной стоянке готовый к вылету. Стаскивая с капота утеплённый чехол, возле двигателя возился авиатехник.
- Ну, пока медицина подтянется, можно и перекурить, - командир достал папиросы. – Ты с подбором площадок с воздуха садился когда-нибудь?
- Никогда, - отрицательно покачал головой Сергей. – До тебя я с Проценко летал, у него допуска к таким посадкам нет.
- Значит, сегодня увидишь, как это делается. Садиться в тайге придется на снег или на лед озера. Так что будь готов.
Сергей задумался. Чувство тревоги холодком проникло в душу. Такая посадка требует высокого мастерства от пилотов, и допуск к подобного рода работе имеет далеко не каждый. Голос Кедрова вернул его в реальность:
- Пошли в кабину, чего тут нос морозить? Хотя постой, вот и врачи прибыли.
Сергей оглянулся. В раскрытые ворота КПП въезжала машина «скорой помощи». Видимо, водитель был здесь не впервой, он сходу подъехал к стоянке самолета санитарной авиации, развернулся у левой плоскости. Дверца раскрылась, из машины вышел мужчина лет пятидесяти, невысокий, с тонкими чертами интеллигентного лица. Он подошел к пилотам, протянул руку Кедрову:
- Здравствуйте, Андрей Васильевич. Вот мы и снова, так сказать, в одном экипаже. Давненько не работали вместе.
- Приветствую, Всеволод Ильич, - зарокотал Кедров, вбирая руку доктора в свою огромную пятерню. – Знакомьтесь, это мой новый второй пилот Сергей Романов.
- Панов Всеволод Ильич, хирург, - доктор подал Сергею ладонь и тот ощутил крепкое энергичное рукопожатие.
- Запомни этот день, Серега, - широко улыбнулся Кедров. – Ты с уникальным человеком сегодня познакомился, – и не смотря на протестующее движение врача, закончил. – Он хирург и гинеколог, стоматолог и уролог… Легендарная личность на забайкальском севере.
- Да будет вам, Андрей… - отмахнулся Панов, но было заметно, что такая характеристика пришлась ему по душе. Он повернулся к машине, из которой одна за другой вышли две девушки, скомандовал. – Женя, Наташа, быстро грузитесь, времени у нас мало, - и пояснил, обращаясь уже к пилотам. – На преждевременные роды летим, какой-то тяжелый случай…
Они взлетели, и на высоте метров триста окунулись в сплошное молоко морозного тумана. Некоторое время самолет шел в этот белесом сумраке, сквозь который едва обозначалось белое пятно солнечного диска. Потом «Антон» пробил туманный слой, и густая синева зимнего неба окутала маленький самолетик.
Ровно и монотонно гудел тысячесильный двигатель. Воздушный винт, вращаясь, словно наматывал на себя незримые километры небесного пути. На сотни верст, сколько видел глаз, под самолетом расстилался однообразный ландшафт зимней тайги, покрывшей своей черной щетиной склоны лобастых сопок. Лишь изредка проплывали под крылом крошечные, едва заметные с высоты деревушки в несколько дворов, расположенные как правило по берегам извилистых горных рек.
Через час самолет вошел в горы, скалистые пики которых были лишены какой-либо растительности. В безмолвии высились монолитные хребты, покрытые девственными снегами. Их подножия окутаны туманом, и это создавало впечатление, что горы невесомо парят в воздухе.
- Красиво? – Кедров качнул штурвалом, принимая управление. – Давай я покручу, а ты погляди. Такое чудо только в Забайкалье можно увидеть.
Сергей снял руки с шершавых рукояток, переставил ноги ближе к креслу, разминая суставы, потянулся, насколько это позволяла теснота кабины.
- Красиво, командир. Такого я еще не видел.
- А мы что, не бывали с тобой в этом районе?
- Нет.
- Ну, тогда смотри, - Кедров улыбнулся, его глаза потеплели, широкое доброе лицо просветлело. – Это, брат, такая красота, что не налюбуешься. Сколько летаю, а все не привыкну.
- Да-а-а, уж… - кивнул Сергей, не отрывая взгляда от кремнистых зубчатых отрогов.
- Вот тебе и да! - Кедров согнал с лица улыбку. – А какая сейчас температура масла в двигателе, давление топлива и обороты винта? Ответь-ка, товарищ помощник.
Сергей с удивлением посмотрел на него, потом перевел глаза на приборную доску, туда, где находились приборы контроля работы двигателя. Но увидеть ничего было нельзя, огромные подошвы командирских унтов закрывали почти всю панель. Сергей растерянно пожал плечами:
- Не знаю, командир.
- Плохо! Вот наступил я ногами на приборчики, а ты уже и поплыл, не имеешь понятия, какие параметры. А их положено знать постоянно, невзирая на все пролетаемые красоты. Поэтому надо почаще на приборы смотреть, уловил?
- Уловил.
- Ну, то-то же, - строгий взгляд Кедрова смягчился. – А теперь покажи на карте наше место?
- Минуту… - Сергей склонился над планшетом, напряженно всмотрелся. - Сейчас определюсь и доложу.
- Э-э-э, так дело не пойдет! Ты обязан постоянно знать свое местонахождение. Видишь самую высокую вершину на местности? Во-о-он ту?
- Вижу, - Сергей проследил за его рукой.
- Ищи ее на карте, - командир лишь несколько секунд глядел на зеленое поле десятивёрстки. - Вот она! Усек?
- Вроде бы…
- Не вроде бы, а точно нужно работать! Теперь прикинь, сколько до нее будет километров?
- Сейчас, - Сергей приложил к карте масштабную линейку.
- А вот это лишнее, привыкай на глаз определять дальность. Можешь меня потом проверить: двадцать километров до горы. Вот оно, наше место, - отточенный кончик карандаша поставил на карте крестик. - Так и приучайся вести постоянную детальную ориентировку: местность – карта, местность – карта. Отговорка: не был в этих местах - не принимается. Я тоже бывал не везде, но «пузыря» еще ни разу не пустил.
- Как это, «пузыря»? – не понял Сергей.
- Ориентировку еще ни разу не потерял, - объяснил Кедров.
- Понятно.
- А, чтобы еще понятнее было, запроси-ка место, пусть база подтвердит наши расчеты.
Сергей послушно утопил в рукоятку штурвала кнопку радиостанции:
- Горноозерск-контроль, я тридцать два сто, сообщите место.
- Тридцать два сто, - тут же отозвался диспетчер, - ваше место: удаление двести километров, азимут тридцать градусов. Идете правее трассы, введите в курс поправку.
- Вас понял, - кивнул Сергей, как будто диспетчер находился рядом. После этого он довернул самолет влево. А Кедров удовлетворенно проговорил:
- Вот теперь можно лететь спокойно: место свое знаем, параметры двигателя контролируем, связь с базой поддерживаем, - он засмеялся и ободряюще толкнул второго пилота в бок. – Ничего, прилетаешься со временем, а потом на левую «чашку»[1] пересядешь… А сейчас покрути малость, я курну'.
- Есть! - Сергей принял управление, поставил ноги на педали, сверху, на округлые носки унтов, набросил страховочные ремни.
Они долго молчали, потом Кедров приказал:
- Прикинь направление и скорость ветра, рассчитай время прибытия в точку и определи заход солнца в этом районе.
- Понял, возьми управление, командир.
Достав из планшета таблицу Шаркевича, о которой пилоты язвительно говорят: «Солнце всходит и заходит – а по Шаркевичу темно», Сергей отыскал по сеткам дат нужное число данного месяца, путем интерполяции высчитал время захода солнца в точке посадки. Потом взял навигационную линейку, сделал ряд вычислений, определил угол сноса самолета, направление и скорость ветра. Проделав эти операции, нажал кнопку переговорного устройства:
- Командир! Ветер сорок градусов, скорость семьдесят километров в час, угол сноса плюс пять, исправленный курс десять градусов, заход солнца в точке посадки в двенадцать ноль восемь Москвы, последний срок вылета с расчетом успеть на базу до наступления темноты, пятнадцать ноль-ноль. Времени на стоянку пятьдесят минут. Снижение через полчаса, вертикальная скорость два метра с секунду.
- Ох и наговорил, - усмехнулся Кедров. – Привыкай выражаться лаконичнее: вертикальная – два, точка снижения – двадцать и так далее.
- Понял, товарищ командир.
- А теперь притянись-ка ремешком поплотнее, сейчас кидануть должно.
- Как кидануть?
- А так. В турнике'т[2] войдем и посыплемся. Меня здесь как-то раз уже бросало, за минуту триста метров потерял, думал, конец, на взлетном режиме едва ускрёбся.
Сергей опасливо посмотрел вниз. Черная тень самолета неслась по близким белоснежным скалам, причудливо изламывалась, перескакивала со склона на склон. Солнце спускалось к закату, и нимб вращающегося пропеллера переливался в его лучах всеми спектрами радуги. Смотреть на сверкающие девственной белизной скалы было нестерпимо больно, резало глаза, но Сергей все никак не мог оторвать взгляда от этой дикой необузданной красоты северной природы.
Такого он еще никогда не видел. Все в этом сказочном мире поражало чистотой, нетронутой свежестью и суровостью. Отдельные самые высокие пики гор стремительно уходили ввысь, в вымороженное до прозрачности голубое небо, за отвесные склоны цеплялись редкие, похожие на комочки ваты кучевые облака. Зубчатые пики вершин курились – это дикий ветер срывал с них космы снега и уносил в бездонные ущелья, отчего горы напоминали крепостные башни с развевающимися на них белыми флагами.
Самолет вдруг резко встряхнуло, и он начал плавно проваливаться. Стрелка вариометра, показывающая вертикальную скорость, пошла вниз и замерла на делении с цифрой десять.
- Все, Серега, прихватило! – Кедров коротко глянул на второго пилота, изучая, как видно, его реакцию на опасность. – Теперь держись!
- Что надо делать? – с тревогой спросил тот.
- Пока ничего. По моей команде установишь номинальный режим.
- Есть!
Самолет продолжал плавно падать на скалы, они приближались с каждой секундой. Широкие ущелья словно затягивали машину в свои гранитные объятья. Сергею вдруг стало не по себе, под комбинезоном, между лопатками, зазмеилась щекотливая струйка пота. «Антон» резко встряхнуло – отошли автоматические предкрылки. Это говорило о том, что самолет вышел на критический угол атаки крыльев, и до срыва в штопор осталось совсем немного.
- Номинал! – Кедров проговорил эту команду спокойным голосом, но Сергей заметил, что его лицо напряглось, глаза сосредоточенно сощурились. Второй пилот вывел двигатель на повышенный режим, но предкрылки не прижимались к крыльям, создавая дополнительную подъемную силу, они удерживали самолет от срыва в штопор.
- Взлетный, быстро! – Кедров чуть-чуть отдал штурвал от себя, обеспечивая машине поступательную скорость, но рискуя при этом потерять последние метры драгоценной высоты. Острые кремнистые гребни скал мелькали уже буквально под колесами машины. Сергей двинул рычаги газа и винта вперед до упора. Мотор заревел протяжно и мощно, но самолет продолжал неумолимо снижаться.
- Все, командир, взлетный режим, - Сергей почувствовал, как сорвался его голос.
- Вижу, так держать! - крутой лоб Андрея просекла глубокая морщина, лицо еще больше напряглось. Самолет швырнуло влево, потом вправо. Командир энергично парировал броски рулями. – Держись, Серега, прихватил восходящий! – он повернул ко второму пилоту искаженное азартом борьбы со стихией лицо. – Сейчас вверх попрет!
И точно, самолет неудержимо повлекло ввысь, прямо возле оранжевой консоли-законцовки правого крыла промелькнула зазубренная кромка гранитного утеса.
- Ставь режим набора, - Кедров облегченно выдохнул. – Теперь только не мешай, сам затащит на безопасную.
Самолет выходил из зоны турникета, скорость медленно нарастала. Сергей оглянулся в фюзеляж. Глядя в иллюминаторы на уходящие вниз скалы, медики нервно посмеивались, видимо, спадало напряжение.
- И не холодно! – Кедров подмигнул второму пилоту. Тот в ответ едва усмехнулся, губы еще были непослушными, словно чужими.
- Минут через пять можно начинать снижение, командир, - сказал он, прикинув на карте расстояние.
- Понял, - Кивнул Кедров и тут же двинул штурвал вперед. На удивленный взгляд Сергея ответил:
- Я пораньше начал, чтобы скорость разогнать, время на этом сэкономим, - он помолчал, а потом спросил, чуть улыбнувшись. – Струхнул малость, а, пилотяга?
- Не то, чтобы струхнул, просто не по себе стало, когда на скалы посыпались, - признался тот.
- Не по себе… И мне тоже не по себе, да ничего тут не поделаешь: турникет, это, брат… - он прервался, сосредоточенно закусив губу, довернул самолет на восток, продолжил уже без улыбки. – Тут главное – без паники, тогда все будет в порядке.
Голубой лед бесконечно длинного озера, расположенного в узком скалистом каньоне, показался вдали. Кедров прибрал обороты двигателя, гася скорость, самолет зашелестел винтом, вписываясь в крутой вираж над метеорологическим поселком в несколько домиков, стоявших на прибрежном крутояре.
- Сядем поближе к жилью, - Кедров внимательно изучал глазами лед озера, подбирая место для посадки.
- А торосы? – Сергей тоже всматривался вниз.
- Да вроде не видно… - командир вдавил в рукоятку газа кнопку выпуска закрылков, и самолет будто приостановился в воздухе. Кедров медленно потянул штурвал на себя, «Антон» плавно коснулся льда и заскользил вдоль берега. Тормозить было бесполезно: лед сверкал идеальной, словно отполированной поверхностью. – это был результат постоянной работы дикого северного ветра, выдувающего из каньона каждую снежинку. Потеряв скорость, машина остановилась. Кедров поставил ее на стояночную защелку, расстегнул привязной ремень и повернулся в салон:
- Всеволод Ильич, - окликнул он Панова, - у вас в распоряжении максимум час. Давайте побыстрее – светлое время кончается, а на нашем «лайнере» ночью не летают. Сергей поможет вам, я остаюсь здесь, надо будет разок-другой прогреть двигатель, за бортом минус сорок семь, масло в момент застынет.
- Я вас понял, Андрей Васильевич, - кивнул врач.
***
На берегу озера стоял рослый бородатый мужчина. На нем был короткий полушубок и мохнатая шапка, на ногах высокие унты. Сергей первым вскарабкался наверх, и встречающий подал ему руку.
- Матвей Скубьев.
- Романов Сергей.
- Быстрее, доктор! – умоляюще попросил Скубьев, глядя на Панова и по каким-то признакам определяя, что врач именно он. Прилетевшие поднялись на крыльцо крайнего домика. Внутри просторной комнаты было чисто и тепло, большая печка-каменка потрескивала горящими дровами. Возле стены на кровати лежала молодая полная женщина, с бледным лицом. Мучилась она страшно, по лицу пробегали судороги дикой боли. Случай произошел незаурядный.
Утром она вышла из зимовья и направилась за дровами. Набрав охапку поленьев, хотела уже идти назад, когда услышала позади себя возню, как ей показалось - собаки. Она повернулась и обмерла: перед ней стоял тощий облезлый медведь. Закричав, женщина упала и лишилась чувств. На ее дикий вопль выбежал муж. Увидев эту картину, он опрометью бросился назад в зимовье и через секунду выскочил оттуда, на ходу досылая в ствол карабина патрон.
Свой сбивчивый рассказ Скубьев закончил словами:
- Помогите, доктор! Столько лет ждали ребенка, а тут такое…
- Срок беременности? – нетерпеливо прервал его врач.
- Девятый месяц пошел, - пояснил метеоролог.
- Все ясно, - Панов присел возле постели и стал внимательно осматривать женщину. Не оборачиваясь, озабоченно произнес, обращаясь к медсестрам. - Так девочки: вероятнее всего мы имеем неправильное положение плода и серьезную кровопотерю. Нормальные роды исключены, возможно, придется кесарить. Здесь это невозможно, нужно лететь в Чарск. Готовьте носилки, капельницу поставим на борту, - и повернувшись к Сергею, уточнил. – За час сможем долететь?
- Конечно, здесь всего сто сорок километров.
- Прекрасно… - кивнул Панов вставая. И обращаясь к мгновенно побледневшему Скубьеву, продолжил. – Да не волнуйтесь вы так. Преждевременные роды, ничего уж такого экстраординарного. Главное, что мы успели.
***
- Вот тебе и работа четвертой эскадрильи во всей ее красе, - задумчиво проговорил Кедров, когда они заняли безопасную высоту и перевели машину в горизонтальный полет.
- Что? – не понял Сергей, занятый штурманской документацией.
- Я говорю: работа у нас с тобой такая – людям помогать. Где беда – там и мы.
- Это уж точно…
Они ненадолго замолчали, каждый занятый своими обязанностями. Отложив заполненный бортжурнал, Сергей, помявшись, спросил:
- Андрей, у тебя отношения с комэском вроде хорошие?
- Да, а что?
- Попросись у него двести седьмым рейсом на послезавтра.
- В Соболиный… А зачем? – удивился Кедров.
- Я Инге обещал прилететь…
- О-о-о, зацепило! - Андрей оживленно засмеялся. - А что, девушка красивая, да еще и снайперша – всегда защитит. В такую грех не влюбиться.
- Ну при чем здесь это? – смутился Сергей. – Просто на концерт самодеятельности пригласила… Тебя, кстати, тоже.
- Да уж, без меня-то, старого клапана, там точно не обойдется… - все смеялся Кедров. – А вот тебе – в самый раз поприсутствовать. Добро, я поговорю с Михалычем насчет твоего Соболиного…
Их разговор прервал резкий голос, раздавшийся в наушниках:
- Борты, у кого есть связь с Горноозерском ответьте сто девяносто один тридцать пятому!
- Юдин, что ли? – Кедров вопросительно посмотрел на Сергея. Тот подтверждающе кивнул.
- Что хотел, тридцать пятый? – нажал Андрей на кнопку радиостанции.
- Передай «контролю»: взлетел из Сотниково в десять минут, занимаю две семьсот, посадка в Дойгуре через час.
- Понял, тридцать пятый, подскажу.
- Спасибо, борт! – еще раз ударил по ушам голос Германа. Кедров снова покосился на Сергея:
- Ваш пострел – быстро поспел: год всего отлетал, а уже командир! Соображает, мальчик…
Сергей ничего не ответил. Он вспомнил, как был неприятно удивлен, когда после заседания училищной комиссии по распределению узнал, что Юдин тоже попал в Восточно-Сибирское Управление Гражданской авиации, куда была направлена большая группа пилотов-выпускников.
Герман устроился в Забайкалье основательно. Не прошло и двух месяцев после окончания училища, а он уже снял двухкомнатную благоустроенную квартиру в авиагородке, завел мотоцикл «Чезетта» и постоянно носился на нем. А вскоре уже был назначен кандидатом на ввод в строй командиром самолета. Сказать, что он отличался чем-то особенным от своих однокашников, было нельзя, в сложном летном деле все росли равномерно, вырваться вперед Юдину помог случай. В полете командир экипажа Олег Рогозин почувствовал резкую боль в нижней правой части живота. Он передал управление самолетом Герману, сам, согнувшись в три погибели, выполз в фюзеляж и упал там на моторный чехол. Шли без пассажиров, рейс был специальный, для доставки взрывчатки геологам. Оказать помощь Олегу было некому, и Герман развернул самолет в сторону базового аэродрома. Не имея возможности оставить штурвал, он только взглядом мог определить, что состояние командира ухудшается. Установив двигателю повышенный режим работы, Герман перевел машину в пологое снижение, разгоняя скорость до максимальной. Доложив диспетчеру о случившемся, потребовал вызвать «скорую помощь».
Когда самолет вошел в зону аэродрома, Герман понял, что произвести посадку будет трудно: разгорался морозный день и стал наползать приземный утренний туман, плотно закрывший взлетно-посадочную полосу. Видимость была минимальная, около километра, и Герману, не имеющему опыта захода на посадку в сложных метеоусловиях, пришлось туго. Но понимая всю меру ответственности, свалившейся на него, Юдин принял решение садиться в базовом аэропорту, уход на запасной исключался категорически из-за больного командира.
На что надеялся Герман, сидя в кабине самолета один и снижаясь на приводную радиостанцию? О чем думал, коряво и неопытно разворачивая машину и выводя ее на посадочный курс? Эти минуты были самым высшим взлетом его человеческих и профессиональных качеств. Надо было посадить на затянутую туманом землю самолет, ставший неожиданно тяжелым, нервно рыскающим по курсу и тангажу. Борясь с непослушной машиной, Герман плохо реагировал на команды с вышки. То и дело отрывая взгляд от пилотажных приборов, он смотрел на землю, стараясь зацепиться взглядом хоть за какой-нибудь ориентир. Его правая рука судорожно сжимала рукоятку штурвала, левая лежала на рычаге газа, готовая в любой миг послать его вперед, до упора, чтобы вывести двигатель на взлетный режим и уйти на второй круг.
С высоты ста пятидесяти метров стал просматривать землю. Машину притер к земле блестяще, с низким подводом, с трехточечным касанием, без малейшего отхода от полосы, словно только и тем занимался всю жизнь, что заходил на посадку в сложняке.
Именно тогда его и заметили в первый раз. Когда из рваной нижней кромки густого тумана вывалился «Антон» и, гася скорость, плавно коснулся бетонки, командир летного отряда Волков, экстренно вызванный на вышку руководителя полетов, сказал, обращаясь к командиру четвертой эскадрильи Фролову, стоявшему рядом:
- Отличный заход и отличная посадка! Молодец ваш Юдин. Пусть остается на полосе и
выключается, тормозной гашетки на правом штурвале нет, рулить невозможно, «скорая» подъедет туда. И мы все пойдем, встретим героя!
Да, Германа Юдина заметили, отблагодарили, наградили почетным знаком «Отличник Аэрофлота» и еще долго ставили в пример. Потом это стало традицией, к этому привыкли: Юдин - прекрасный специалист, Юдин активный общественник - редактор эскадрильской стенгазеты «Угол атаки», Юдин – это почти готовый командир самолета, равняйтесь на второго пилота Юдина!
И вот так, по крупице, по зернышку, опираясь, впрочем, на уверенные теоретические знания и хорошую технику пилотирования, Герман в течение года заметно обогнал в летном становлении своих однокашников и был назначен в командиры. В то время остальные только-только подходили к этому заветному рубежу. Отлетав положенное количество тренировочных часов с летчиком-инструктором, уверенно завершив программу ввода в строй, Герман пересел в левое пилотское кресло, получил в свой экипаж опытного второго пилота и стал выполнять задания в качестве командира самолета.
[1] «Чашка» - (авиасленг), кресло со спинкой и сиденьем в виде квадратного углубления, где при выполнении экипажем особо-опасных заданий размещается ранец спасательного парашюта С-4, на котором сидит летчик. Во время пассажирских полетов парашют как правило не используется, вместо него в «чашку» устанавливают объемистую кожаную подушку.
[2] Турнике'т – мощный нисходящий поток воздуха в горах, крайне опасная среда для полетов.
Продолжение
