Окончание, начало читайте в выпуске нашего канала от 8.12.2021
Пишет Кошка В Сапогах
– А что происходит с внутренними беженцами и откуда они?
У нас внутриперемещенные лица только из Пригородного района Осетии и из Чечни. В конце 1999 и начале 2000 годов была настоящая охота на чеченцев, особенно в Москве. Людям подбрасывали оружие и наркотики, а мы старались предоставить им защиту. Это удавалось не часто и никогда не заканчивалось оправданием. Расскажу одну историю, окончившуюся относительно благополучно. Отцу четверых детей в полиции подбросили наркотики: якобы в отделении пакетик с наркотиком выпал из его кармана. Мы взяли ему адвоката, и тот сказал, что неплохо было бы иметь характеристику с места работы. Но он подрабатывал, налаживая людям компьютеры, потому что на работу его – выпускника Бауманского училища – никуда не брали. Вот мы его задним числом и оформили дворником за сто рублей в месяц и сами дали ему характеристику. На судью это произвело большое впечатление: жена с четырьмя детьми в зале, блестящая характеристика. Ну, ему и дали полгода лишения свободы условно. Судья прочел приговор, а потом обратился к нам: «Вы же общественная организация, как вам не стыдно, это же прекрасный человек - отец четверых малолетних детей, а вы платите ему сто рублей, пользуясь его тяжелым положением!» В конце концов, мы его на самом деле взяли на работу по его специальности.
– А мы сейчас слышим о Грозном – чудо-город, чуть ли не рай…
– Это видимость благополучия. На самом деле там все очень неоднозначно. Хотя, разумеется, люди счастливы, что наступил мир, и мы радуемся за них. Но там работает иерархическая структура, все подчинено Кадырову – все институты власти. Большой начальник может взять в наложницы девушку, пожить с ней какое-то время и отпустить домой. Это освящается мусульманским браком, но на самом деле это не брак. Раньше, как говорят старики, такого не было, чеченское общество традиционно демократичное, там существовал диктат семьи, но кичиться своим богатством и положением считалось неприличным. А теперь это там более чем прилично. Рамзан Кадыров считает, что мир устроен иерархически, и он сам наверху чеченской иерархии, над ним Путин, а под ним все структуры, включая их омбудсмена, которому должны подчиняться правозащитные организации. Такова его модель мира. И он может вызвать судью или того же омбудсмена и ругать за то, что они не могут навести порядок в своем хозяйстве, не понимая, что «Мемориал» не подчиняется омбудсмену. Он имеет диплом юриста и не знает, что в суде среди присяжных не может быть юристов.
Возьмите историю с осуждением руководителя офиса «Мемориала» в Чечне Оюба Титиева. Это честный, чистый, ответственный человек, рядом с которым чувствуешь себя надежно – настоящий мужчина, как любят говорить чеченцы. Когда убили Наталью Эстемирову, его мучило то, что он не смог ее защитить. Нам известно, что ему подложили наркотики. И это знали все, включая Рамзана Кадырова. Его делом был озабочен весь мир, главы государств и министры иностранных дел Европы были в курсе этой ситуации, даже ФИФА выступило с заявлением, потому что нельзя проводить Чемпионат Мира по футболу в стране, где так грубо нарушаются права человека. К несчастью, таких сфабрикованных уголовных дел множество. Независимые неправительственные организации объявляются «иностранными агентами». Возможно, это страх власти перед людьми, хотя я не вижу у нас никаких предпосылок для апельсиновых революций.
– Существует ли, на ваш взгляд, гражданское общество в России?
– Конечно, существует. В помещении, где мы с вами находимся, две организации оказывают помощь беженцам. Вокруг меня много молодых людей с гражданским сознанием, чувствующих себя в ответе за страну, где они живут. Сообщество таких людей – и есть гражданское общество. Главным недостатком советской власти для меня было отсутствие возможности реализовать это чувство гражданской ответственности. От меня ничего не зависело, и мое влияние на то, что происходит в стране, было нулевое.
Сейчас некоммерческих организаций в России больше, чем во многих других странах, они заполняют огромное количество ниш, там, где участие государственных структур недостаточно. Была бы налажена система помощи беженцам и мигрантам, у нас было бы все по-другому, как, например, в Дании, где Датский Совет по беженцам – одна из самых уважаемых организаций. Он участвует в определении статуса беженца, его сотрудников воспринимают не как оппозиционеров, а как помощь государству. Государство делегирует им свои полномочия, а население поддерживает материально, они успешно занимаются краудфандингом. Это не означает, что на Западе нет противоречий между НКО и государством. Но это противоречия естественные, необходимые. Власть нуждается в оппоненте и в контроле общества – это один из принципов демократии. Общество должно иметь контрольные функции.
– Комитет имеет статус «иностранного агента». Насколько тяжело жить организации с такой «черной меткой»?
– Нам стало сложнее по разным причинам. Отрицательная реакция населения сейчас уже прошла, беженцам и мигрантам все равно некуда обращаться, кроме нашей общественной приемной или таких же приемных НПО. Мы отчитываемся не один, а четыре раза в год и обязаны один раз в год проводить аудит организации. Последнее я считаю очень полезным, это необходимо делать всем. И еще – мы должны писать на наших изданиях, что мы «агенты». Как евреи во времена фашизма должны были цеплять на одежду желтую Звезду Давида как символ ущемления в правах. Но нам многие помогают, в первую очередь УВКБ ООН, разумеется.
Правительство Москвы предоставляет нам бесплатное помещение. Чтобы решить проблемы мигрантов, мы сотрудничаем с Уполномоченным по правам человека в РФ, Советом по правам человека, правительственными структурами Российской Федерации, Москвы, Московской области. Мы заинтересованы в сотрудничестве с государством и не пытаемся его заменить. Только государство может решать проблемы миграции. А они есть и будут всегда, это надо понимать.
– Вы достаточно отважный человек – существует ли что-то, чего вы боитесь?
– После того как националистическая организация «Русская воля» внесла меня в список приговоренных к расстрелу, я впервые подумала: хорошо, что мои дети живут за границей. Причем я в том списке была на первом месте. Как-то раз позвонил приятный мужской голос. И спрашивает: «Правда ли, что вы занимаетесь мигрантами и ярая антифашистка?» Я ответила – как можно не быть антифашисткой, когда живешь в стране, так пострадавшей от фашизма. И тут он мне сообщает, что я внесена в тот самый расстрельный список. «А зачем вы звоните? Узнать, стоит ли меня убивать?» – поинтересовалась я. «Типа того, – отвечает. – Но я вас не буду убивать – вы мне понравились». Вот такой курьезный случай. Если серьезно, могу сказать, что меня сейчас беспокоит: это национализм в России и опасность нарастающего антисемитизма в Европе. Люди из Франции, Германии сейчас уезжают в Израиль. Да, в Германии до сих пор существуют организация «Акции искупления», но бороться с химерами прошлого легче, чем с сегодняшним поднимающим голову национализмом.
– Постоянные очереди в приемной, бесконечные звонки по телефону… Люди помогающих профессий постоянно находятся под угрозой эмоционального выгорания. Как вы справляетесь со стрессом?
– На грани выгорания я балансировала в начале 90-х годов, когда к нам потоком шли беженцы из Баку, и тогда после каждого приема беженцев я думала: больше не пойду. Но мы не можем написать на двери: «Комитет закрыт, все ушли в депрессию». Сейчас я не чувствую выгорания – наше государство регулярно дает нам хорошую дозу адреналина…