Где-то в середине 90ых Томский Институт Точного Приборостроения готовился к ответственным испытаниям камеры эпитаксиальной кристаллизации особо чистого нитрида галлия. Испытания венчали многолетний проект большого прикладного значения. Полупроводники высокой чистоты применяются в множестве полезных изделий, от мобильников до боевых лазеров, поэтому каждый новый кристалл выводит отечественную, да и мировую, науку и технологию на новый уровень.
Камера кристаллизации нитрида галлия представляет собой сложное инженерное устройство, где в строго контролируемых условиях нагнетается сверхвысокое давление при нагреве до высоких температур. Томские химики были лучшими российскими специалистами в этих процессах и такие камеры строили давно. Камера, которую они сейчас испытывали, являлась венцом их достижений и должна была работать хорошо и надёжно. Увы, испытания уже второй раз срывались из-за одной маленькой, но неприятной поломки.
Два года назад, в самом начале проекта, директор Томского Института дал слабину и согласился вставить в камеру предохранительный датчик давления, изготовленный головным Московским Институтом Точного Приборостроения. Датчик можно было сделать и в своей мастерской, но москвичи пригрозили нажать по линии Академии и перекрыть проект, если им не дадут кормушки. Томский директор, человек недостаточно конфликтный, отдал москвичам работы по датчику в надежде, что в такой малости они сильно набедокурить не смогут.
Девяностые вообще были непростым временем, когда люди старались держаться вместе и создавать круговые обороны, как когда-то американские переселенцы ставили свои фургоны в круг, защищаясь от индейцев, бандитов, койотов, да и вообще от всего плохого, что снаружи. А снаружи же всегда есть что-то плохое! Очень важно было иметь побольше надёжных фургонов в своём круге. Томский директор решил, что Московский Институт — это достойный фургон, пусть и со столичной гнильцой, но вполне договороспособный.
Поначалу всё шло штатно, но вдруг полгода назад, на первом государственном испытании камеры, московский датчик отказал. При выходе на плановое давления он вместо того, чтобы подавать сигнал приближения к пороговому значению, просто отключился. Согласно технике безопасности в этом момент полагалось эксперимент остановить, потому что пять тысяч атмосфер при полутора тысячах градусов Цельсия никого не оставляют равнодушными. Эксперимент остановили и потребовали объяснений у москвичей, которые без секунды промедления сообщили, что техник томского института нарушил режим эксплуатации высокоточного устройства. На восстановление датчика потребуется четыре месяца. Москвичи явно репетировали эту речь.
Через полгода на втором испытании произошло то же самое. Тогда москвичи сообщили, что томский техник в принципе недостаточно квалифицирован для поддержания высокоточного устройства в порядке. Техник вежливо ответил, что это устройство состоит из двух пластинок металла в пластмассовом корпусе — он готов сделать такое же на коленке за два часа и немедленно продемонстрировать его работоспособность. Москвичи ответили, что к их прискорбию московский датчик уже внесён головным институтом и министерством во всю нормативную документацию и заменить его на томский аналог совершенно невозможно. Уехали на месяц.
Вернулись и сообщили, что для подлаживания высокоточного московского устройства под невыносимые томские условия работы требуется годовая программа разработок с повышенным финансированием, премиальными и суточными. Попросил Томского директора подписать документы на программу. Тут томичи поняли, что попали. Поняли, что москвичам полупроводниковые кристаллы вовсе не нужны, а нужны москвичам премиальные и суточные. А фургон москвичи плохой. Стали думать, что делать. Попросили всё-таки провести ещё одно, третье, решающее испытание. Даже не попросили, а потребовали, иначе москвичи бы отказались.
Перед началом третьего испытания всё было как обычно. Самоуверенный и напыщенный замдиректора московского института, член-корреспондент и ловелас, с царственной улыбкой хлопал томичей по плечу и рассказывал байки из министерской жизни. По построению его фраз было понятно, что и в этот раз томичи явно не смогут соблюсти тонкий режим эксплуатации высокоточного устройства, но он, москвич, приложит все усилия, чтобы обучить их тонкостям и секретам мастерства в течении высокооплачиваемого года.
У пульта управления камерой кристаллизации встали лично главный инженер томского проекта и замдиректора московского института. Насосы загудели, приборы замигали, начался набор давления и температуры. Как и в прошлый раз сразу после входа в рабочую зону московский датчик отключился. Москвич с прискорбием хмыкнул и отправился к выходу. Подергал ручку двери, но она не открылась. Спросил, как открыть дверь. Главный инженер стал отчаянно хлопать себя по карманам и бормотать что-то о том, что ключ он куда-то потерял. А давление в камере росло и температура тоже. Главный инженер хлопал себя по карманам ещё яростнее и уже со слезами на багровом лице сообщил, что аварийный ключ от установки он тоже куда-то потерял. Вот если москвич знает какой-нибудь секрет про датчик давления, то датчик можно запустить и тогда он спасёт установку от взрыва, а инженера и москвича от печальной гибели.
Москвич побледнел и всем телом бросился на дверь — ломались ногти и трещали швы пиджака. Дверь не поддалась. Инженер сосредоточенно наблюдал за борьбой и иногда напоминал, что можно попытаться что-нибудь сделать с датчиком. Ведь это же вы его разработали, вам и карты в руки! Москвич, бледный как полотно бормотал, что это был не он. «А кто?» — спросил инженер. Москвич раскололся на самой границе критических значений. Чтобы он говорил быстрее, установку не выключали, а рассказ записывали на диктофон.
Оказалось, что москвичи никогда не умели разрабатывать датчики давления. Они вообще мало чего умели, кроме написания красивых бумаг и рассказывания баек о министерской жизни. Датчики разрабатывал некий умелец в городе Перми, который даже не был вписан в план работ. Умельца мгновенно вызвали в Томск, он мгновенно запустил установку и датчик отработал отлично, позволив точно управлять критическим давлением.
В общем, история закончилась хорошо. Томский институт научился делать кристаллы, которые кроме него умели делать только выдающиеся японцы и американцы. Умелец из Перми, а также ключевые сотрудники-томичи получили большую премию, чем были абсолютно восхищены. Особенно, умелец из Перми, который никогда не видел таких деньжищ. Он купил себе машину и ушёл в преподавание. А директор томского института через несколько лет разделил с директором московского института государственную премию за создание особо чистых полупроводниковых кристаллов.
Когда корреспонденты центральных газет писали материалы о выдающемся изобретении, они брали личное интервью у москвичей, а потом быстренько говорили с томичами по телефону. Директор томского института не обижался. К этому моменту он уже приватизировал институт, изготавливал полупроводниковые приборы, ездил на белом мерседесе и мог рассказать журналистам только о трудовых буднях, которые читателям были неинтересны. А вот москвичи на различных ток-шоу зажигательно показывали дырявые карманы и вещали о том, как им не хватает финансирования на продолжение перспективных разработок в стратегических отраслях науки и техники. Политики и зрители ломились на это шоу и неизменно получали от него удовольствие.
Если вы дочитали до этого места, то Вам точно (гарантированно) понравятся мои книги «Регулятор» и «Компилятор» — приобретайте на замечательном "Лабиринте"! Ну и не забывайте подписываться на этот мой канал в этом самом Дзене!