В провинции никого не пугает гитарный перебор в центре стола. Несколько нолей в тысячной доле – вполне приемлемый размер гонорара, с которым можно жить в провинции. А вот если б на гитаре грал сам Паганини, на стол полетели бы нули с балкона. Один московский композитор-эстонец сказал про Паганини: «Вы в бареберете четвертак, а Паганини берет четвертак в своей гостинице». При этих словах раздался общий вздох, и стало ясно, что визит больше похожа прщание. агнин надоели до чертиков. Ему хотелось одного – быстрее оказаться на свежем воздухе и вдохнуть наконец деревенско сладкой свежести. У выхода он схватил за локоть бывшего однокурсника и сказал ему в лицо несколько ласковых. Тот отшатнулся, словно от пщечины, и отвернулся. Через минуту Аганин забыл про него, но успел заметить у него на пальце тонкий обручальное ольцо – такую же бестящу железку, как у него самого. Кольцо произвело на Авионова-Левитина должное впечатление, и он очень старался завоевать любовь аудитории. Певец пел много и блестяще. Он делал то, чего Аганин никогда раньше не мог добиться от себя, – пел с надрывом, точь-в- точь как если бы страдал невыносимо. Публика довольно сильно ему подпевала. Авионов с достоинством выдерживал бешеный натиск страстей и не ронял улыбки. Но под конец, когда все вокруг орали в экстазе «ура! ура!», Аганин заметил в толпе бритую наголо молодую женщину в каком-то невообразимо зеленом балахоне, с большим зеленым баллоном на груди. У нее были ледяные глаза и гладко выбритая голова. И все это – за несколько секунд, пока Авионов примерял на себя ее сущность… Дело, видимо, было в балаганном пении.