В 1847 году военный отряд команчей захватил мальчика по имени Макарио Леаль на окраине города Ларедо, Техас. Макарио прожил с команчами до весны 1854 года, когда он сбежал от них во время их очередного набега в Мексике. Он пришел в Асьенду-дель-Галло, штат Дуранго. Оттуда власти отправили его в город Монтеррей, штат Нуэво Леон, где военные власти расспросили его о жизни среди индейцев. Его показания проливают свет не только на культуру команчей, но и дают знания о повседневном существовании пленников среди них. В последние несколько лет ряд ученых подчеркивают важность плена, как фундаментальной практики в межэтнических отношениях на всем юго-западном фронтире. Относительно команчей некоторые авторы подчеркивают важную роль, которую пленные играли в их экономике, в их отношениях с другими группами и в этногенезе самих команчей. Показания Макарио Леаля дополняют рассказы других пленников команчей в том плане, что исходят они от испаноязычного жителя Техаса (техано) и зафиксированы в виде официальной дачи показаний в Мексике сразу после освобождения, а не как воспоминания после многих лет.
Команчи и другие независимые индейцы на протяжении большей части 19 века захватывали в плен много людей различного этнического и географического происхождения по обе стороны Рио-Гранде. Притом, что основную массу пленников составляли лица испанского происхождения, большинство дискуссий о плене среди команчей охватывают англоязычных пленников и написаны англоамериканцами (есть истории нескольких испаноязычных пленников в книге Hugh D. Corwin, Comanche and Kiowa Captives in Oklahoma and Texas и в книге J .J. Methvin, Andele, the Mexican-Kiowa Captive: A Story of Real Life among the Indians).
Истории испаноязычных пленников остаются малоизученными, несмотря на обилие документальных свидетельств на испанском языке, имеющихся о них (Cuauthemoc Velasco Avila, En manos de los barbaros. Testimonios de la guerra indianen el noreste Mexico D.F.: Breve Fondo Editorial, 1996)
Сами команчи делали различия этих пленников: испаноязычных и других евроамериканцев они называли «ютайбо», то есть, «обычный не индеец»; а англоамериканцев они называли «паботайбо», что означало «светлокожий не индеец» (Карни Саупитти старший Хоакину Ривайе Мартинесу, 14 июля 2005 года).
Макарио Леалю было тринадцать лет на момент его похищения в 1847 году из Ларедо, Техас. Свою мать он идентифицировал как донью Рейес Дельгадо. В его истории много сходств с историями некоторых англоязычных пленников, но, возможно, рассказ Макарио является более точным изложением фактов, чем обычно бывают рассказы о неволе. Обычно рассказы англоязычных авторов, в подавляющем большинстве, представляют собой литературные произведения, которые были написаны с целью получения доходов для авторов или издателей. С 1820-х годов публиковались самые ранние рассказы о плене среди команчей. Чтобы гарантировать свои продажи, авторы этих повествований обычно воспроизводили сюжетные линии, применяя стилистику, свойственную жанру, что часто приводило к некоторому искажению фактов. Следовательно, некоторые рассказы о плене среди команчей (и не только) просто недостоверны, в то время как другие содержат такое количество фиктивных пассажей, что трудно отличить правду от вымысла.
Наиболее достоверными рассказами о плене среди команчей являются следующие истории: «T. A. Babb, In the Bosom of the Comanches: A Thrilling Tale of Savage Indian Life, Massacre and Captivity Truthfully Told by a Surviving
Captive; Gelo and Zesch, “’Every Day Seemed to be a Holiday’: The Captivity of Bianca Babb”; A Narrative of the Captivity of Mrs. Horn and Her Two Children
with That of Mrs. Harris by the Comanche Indians; Rachel Plummer,
Rachel Plummer’s Narrative of Twenty-One Month’s Servitude as a Prisoner Among the Comanche Indians; Benjamin Dolbeare, A Narrative of the Captivity and Sufferings of Dolly Webster Among the Comanche Indians in Texas with An Account of the Massacre of John Webster and His Party As Related by
Mrs. Webster.
Документ, содержащий показания Макарио, не является литературным произведением, написанным с целью получения финансовой выгоды. Это официальное свидетельство: юридически и политически выверенный текст, написанный в госучреждении. Вскоре после того, как Леаль бежал от команчей, генерал Педро де Ампудиа, главнокомандующий вооруженными силами штата Нуэво Леон, приказал лейтенанту Фелипе де Алькальде, действующему командиру Эскадрона Улан (копьеносцев) из Лампасоса провести официальное расследования случая в Монтеррее, столице штата. 12 мая 1854 года, в присутствии Хуана Маричилара, второго сержанта роты уланского полка Монтеррея, был проведен опрос и были произведено нотариальное заверение показаний. Вопросы Алькальде касались получения точных знаний о команчах, что позволило бы мексиканским властям повысить безопасность своей страны от вторжений команчей. Также он попытался установить личность опрашиваемого, чтобы возвратить его семье, - как это было обычно принято с выкупленными пленниками.
Нет никаких очевидных причин, по которым Макарио мог бы солгать следователям, кроме, возможно, отрицания своей причастности к военным действиям команчей, что он, тем не менее, открыто признал. В принципе нет никаких оснований сомневаться и в точности его транскрипции. И Макарио, и его следователи разговаривали на испанском языке. Макарио, попавший в плен в тринадцатилетнем возрасте, хорошо помнил родной язык в отличие от пленников, захваченных в их раннем детстве.
Более того, рассказ Макарио был записан вскоре после его успешного побега, когда воспоминания о плене были еще свежи в памяти, в отличие от многих других повествований о плене, написанных много лет спустя после событий, о которых в них рассказывается. Достоверность рассказа Макарио подтверждается еще и тем фактом, что многое из него можно проверить с помощью других источников. Его показания содержат богатейшие этнографические и исторические данные, в том числе многочисленные ссылки на обычаи, военные действия и социальную организацию команчей, а также на имена их личностей и географические названия, и даже на некоторые слова из языка команчей, которые Хуан Маричилар перевел с использованием испанских фонем (единица языка, несущая смыслоразличительную функцию). Например, имена Табе-пит, Текунет. По этим причинам показания Макарио Леаля являются важнейшим свидетельством межэтнического пленения на юго-западном фронтире и должны заинтересовать всех, кто интересуется этой темой и культурой команчей до их поселения в резервации.
Следователи Макарио были очень заинтересованы в получении свежих свидетельств о команчах и их вторжениях. На протяжении всего 19-го века, особенно в в 1850-х и 1850-х годах, команчи, кайова, апачи и другие независимые племена опустошали северную треть современной Мексики, непрерывно совершая набеги, захватывая скот, пленных и другую добычу. Налетчики с выгодой для себя использовали политическую, социальную и экономическую нестабильность в Мексике, из-за чего жители мексиканского севера вынуждены были защищать себя сами, не надеясь на военную помощь от центрального правительства. Их грабительские экспедиции достигли своего апогея в 1840-х и 1850-х годах, когда отряды до нескольких сотен воинов проводили месяцы напролет к югу от Рио-Гранде.
Ссылки Макарио на характерные обычаи команчей, его упоминания и известных команчских личностей, таких, как Табепит и Бахо-эль-Соль, а также его знание команчской терминологии не оставляют сомнений относительно этнической принадлежности его похитителей. При этом нигде в его показаниях конкретно не упоминается этническая принадлежность похитителей Макарио. Вместо этого только слова «индиос» (индейцы) и «барбарос» (варвары, независимые индейцы). Тот факт, что этноним «команчи» ни разу не упоминается в документе, указывает на то, что к 1854 году присутствие команчей к 1854 году к югу от границы стало настолько распространенным, что термины «индиос» и «барбарос» могли использоваться как синонимы термину «команчи».
Похитители Макарио доставили его с окраин Ларедо в свой базовый лагерь, который они достигли «в начале дня», на третий день его пребывания в плену. Оттуда они отправились в Сан-Антонио, и оттуда в свой основной лагерь, который, по словам пленника, располагался «на берегу реки Хила». Эта географическая привязка является очень большой загадкой в показаниях Макарио. Это не могла быть река Хила в Аризоне и Нью-Мексико, которая течет слишком далеко к западу от известной в то время территории команчей. Возможно, «Хила» здесь было попыткой Макарио (или, скорее всего, нотариуса) фонетически воспроизвести на испанском языке название какой-то реки с команчского языка. Налетчики привезли Макарио в свой основной лагерь «примерно через полтора месяца», вероятно, прошедших с момента, когда они миновали Сан-Антонио, что наводит на мысль о каком-то отдаленном месте в Льяно-Эстакадо на северо-западе Техаса. Макарио назвал имена только двух команчей: Табепит и Бахо-эль-Соль. В 1840-х и в начале 1850-х годов это были одни из самых активных команчских лидеров на севере Мексики.
Исходя из свидетельств немецкого журналиста Юлиуса Фробеля, кто посетил Чиуауа в 1850 году, историк Ральф Смит предположил, что эти два лидера были южными команчами, то есть, пенатека (едоки меда), но какая подгруппа, осталось невыясненным. Макарио идентифицировал Табепит (далее Табепете, от табе, означающее солнце, и, возможно, пету, или дочь), как индианку, которая мучила его больше всех после того, как его похитители отвезли его из Ларедо в их мексиканское убежище. Ее испанское имя было Арриба-дель-Соль (Над Солнцем). Нативидад Лухан, уроженец Сан-Карлоса (ныне город Бенавидес Мануэль в Чиуауа), согласно его показаниям, видел Аррибу-дель-Соль много раз, когда он был мальчиком, и считал, что она была матерью Бахо-эль-Соля. Он определил ее как «капитана» (женская форма испанского слова «капитан» для руководителя), которая часто отдавала команды команчским воинам «с колокольни церкви перед плазитой (небольшой площади) в Сан-Карлосе». Согласно свидетельству Фробеля, «когда полковник Ландберг прибыл с визитом к южным команчам в степи под названием Больсон-де-Мапими, племенем командовала пожилая женщина, которую мексиканцы называли генералессой». И на самом деле, мексиканские источники упоминают Табепете как «профетису» (пророчицу) и «генерала» (сленговая форма употребления испанского существительного «генерал»), тем самым, ставя ее выше других лидеров военного отряда команчей, известных под терминами «капитансильос» (младшие капитаны) или «капитаны». Всё это служит указанием на то, что Табепете играла важнейшую роль в набегах, вероятно, как «пухакату» (обладатель сверхъестественной силы) со способностью предсказывать будущее. Мексиканские источники охарактеризовали ее как «старуху», а известно, что статус пухакату был открыт для команчских женщин только после менопаузы. Также известно, что Табепете была убита мексиканскими войсками в каньоне Эспириту-Санту на юге штата Чиуауа 13 февраля 1854 года. В ходе этого сражения команчи потеряли 73 человека убитыми, включая пятерых лидеров, около 23 других человек были ранены. Также мексиканцы захватили 280 мулов и лошадей и 44 головы крупного рогатого скота. Кроме того, мексиканцы (у которых, согласно сообщению, было только шестеро раненых) освободили из плена двадцать шесть соотечественников и девушку мескалеро-апачей (Francisco Narvona to the comandante general del departamento de Durango, Feb. 19, 1854, in El Registro Oficial, Mar. 10, 1854). Генерал Нарбона сообщил, что было убито 72 команча, но капитан Симон Морено представил 73 команчских скальпа в качестве доказательства в городе Хименес, штат Чиуауа (José Andrés Luján to the secretario del gobierno del departamento de Chihuahua, Feb. 16, 1854).
Как ни странно, но память о Табепете всё ещё сохранялась в 1970-х годах в устной традиции команчей, несмотря на скептицизм собирателей фольклора Элис Марриот и Кэрол Рахлин, которые писали: «Говорят, что где-то в Сьерра-Мадре в штате Чиуауа, Мексика, был «команчский Вест-Пойнт», куда отправляли молодых воинов для обучения. Якобы, комендантом этого военного объекта была женщина, но это маловероятно».
Хосен Андрес Лухан обозначил Бахо-эль-Соля (Под Солнцем) его команчским именем Таве Тук, но в большинстве мексиканских документах Бахо-эль-Соль имеет команчское имя Тавету (от «табе» - солнце, и, возможно, «туа» - сын). Он, очевидно, был самым могущественным лидером индейцев равнин, из действовавших в Мексике в середине 19-го века, несмотря на то, что количество его последователей колебалось от нескольких десятков до нескольких сот человек. В декабре 1852 года официальная газета правительства штата Чиуауа написала, что группа команчей появилась в Сан-Карлосе с сообщением, что Бахо-эль-Соль убит апачами. Они просили помощи у местных жителей, чтобы отомстить за смерть своего лидера. Согласно Нативидад Лухану, Бахо-эль-Соль погиб в бою с апачами, сражаясь с ними в одиночку в Сьерре-дель-Кармен, штат Коауила. Американский офицер Уильям Эмори. который обследовал американо-мексиканскую границу в 1840-х и в 1850-х годах, охарактеризовал «Бахо Соля (так в оригинале) как «смелого команча, который утверждает, что он является хозяином всего сущего под солнцем». Лухан также идентифицировал брата Бахо-эль-Соля как Мауэ. Это была еще одна известная и влиятельная фигура, обычно упоминавшаяся в мексиканских источниках как Магуэ (возможно, от слова на языке команчей «макве» - тыльная сторона ладони) или Мано (рука). Этот Макуэ мог быть Маувэем, знаменитым лидером котсотека-команчей (едоки бизонов) в более поздние времена, кто, якобы, погиб в сражении при Эспириту-Санту. Однако 22-го сентября 1857 года «капитансильо» по имени Мауа миновал Сан-Карлос во главе отряда из шестидесяти воинов на пути в Дуранго. Похоже, что Магуэ унаследовал руководство воинами после смерти Бахо-эль-Соля. Мексиканские источники указывают на него как на «главного капитансильо», что означает главный лидер (Francisco Narvona to the comandante general).
Если имена Магуэ, Мауа и Мауэй обозначают одного и того же человека, то Бахо-эль-Соль и его люди могли принадлежать котсотека-команчам, а не пенатека. В некоторых источниках Табепете идентифицирована как бабушка Бахо-эль-Соля, а Магуе как его родной брат (El Registro Oficial, 10 марта 1854 г.). Также есть упоминание, что Бахо-эль-Соль и его брата по имени Мауве называли «лысыми или стрижеными», потому что они коротко стриглись в отличие от остальных индейцев, носивших на голове длинный скальповый локон (Williams’ Stories from the Big Bend by Samuel Myres).
Макарио заявил, что его Бахо-эль-Соль и его люди с осторожностью совершают набеги в Нуэво Леоне, потому что тамошние мексиканцы неотступно преследуют их. В основном они предпочитали действовать в Дуранго и «на западной границе». В действительности, в апреле 1851 года власти Чиуауа заключили договор с команчами в лице Бахо-эль-Соля, Табепете, Магуэ и еще одного лидера. Согласно этому договору команчи могли беспрепятственно пересекать штат Чиуауа, что привело к увеличению числа набегов в восточных и южных районах Чиуауа и Дуранго.
В 1851 году, находясь в Пресидио-Эль-Норте (ныне город Мануэль Охинага в Чиуауа), американский офицер и пограничный инспектор Уильям Эмори узнал, что военный отряд команчей в четыреста человек во главе с Бахо-эль-Солем недавно беспрепятственно пересек Чиуауа на своем пути на юг. К тому времени положение в Дуранго стало настолько тяжелым, что местные жители стали покидать даже самые богатые асьенды. Команчи и их союзники кайова много времени проводили в набегах и торговле к югу от Рио-Гранде, часто действуя из своих базовых лагерей, находящихся в самой глубине неприступного горного массива Больсон-де-Мапими. Лухан писал: «Бахо-эль-Соль и его последователи часто наведываются в Мексику, ежегодно приходя через перевал Лахитос в Сан-Карлос при свете сентябрьской луны. Они остаются там до тех пор, пока досыта не награбят. К этому времени у них скапливается так много пленных людей, захваченных лошадей, мулов и даже крупного рогатого скота, что они вынуждены перемещаться медленно. Возвращение через Лахитос означает, что им придется приблизиться к войскам из Пресидио-дель-Норте в пределы шестидесяти миль, поэтому они отклоняются на восток и переправляются через реку в сорока милях дальше. Здесь имеется тропа на восточной стороне гор Чизос, и этот перевал известен как Пасо-де-Чизос».
По словам Макарио, возвращаясь из набега, команчи обычно проходили мимо Лагуны-дель-Жако (ныне Камарго, штат Чиуауа). Это место Эмори назвал «местом встречи и сбора команчей и кайова, которые ежегодно грабят Дуранго и другие мексиканские штаты, расположенные по соседству». В действительности, отдаленный район Лагуна-дель-Жако возле границы между Чиуауа и Коауилой, служил команчам и их союзникам базой, откуда они совершали набеги в западном, восточном и южном направлении, и где они накапливали скот, пленных и другую добычу до того, как принять решение о возвращении на север. Показания Макарио также ясно показывают, что около 1850 года торговые сети команчей были гораздо более сложными, чем обычно принято считать. Набеги команчей в Мексике стали весьма прибыльным делом не только для индейцев, но и для некоторых мексиканцев и американцев. Макарио сообщил, что налетчики большую часть своей добычи продают в Сан-Карлосе и что их коммерческая зона охватывает Пресидио-эль-Норте, Сан-Карлос-де-Коайме и даже город Чиуауа в штате Чиуауа, а также Нью-Мексико. По словам Пабло Лопеса, кто попал в плен к команчам в десятилетнем возрасте и оставался с ними примерно десять следующих лет, пока те не потерпели «безоговорочное поражение» в битве с мексиканцами при Эспириту-Санто, индейцы продавали скот Хосе Кордеро, губернатору Чиуауа (José Andrés Luján to the secretario del gobierno del departamento de Chihuahua, Feb. 16, 1854, in El Registro Oficial, Mar. 10, 1854). В ходе сражения у каньона Эспириту-Санто мексиканские войска убили двух торговцев из Сан-Карлоса и одного из Пресидио-дель-Норте, которые находились в лагере команчей с торговым визитом. Еще десять мексиканцев из Сан-Карлоса и Санта-Терезы покинули лагерь за день до нападения. По словам Лопеса, все эти люди получали от команчей скот в обмен на порох и продовольствие, а затем продавали этот скот десяти американцам в Аламо-Чапо. Санта-Тереза, вероятно, относится к нынешнему городу Эль-Грито в муниципалитете Камарго на северо-востоке Чиуауа. Менее вероятно, что это может иметь отношение к поселению Санта-Тереза недалеко от современного города Сьюдад-Хуарес, или к деревне Санта-Роза не далеко от города Хименес, на юго-востоке Чиуауа.
Эмори охарактеризовал отношения между несколькими городами в районе Пресидио-дель-Норте, особенно Сан-Карлоса, и индейскими налетчиками, как «странные и заслуживающие внимания правительств США и Мексики» Точно так же Фробель считал «нортеньос» – жителей Пресидио-эль-Норте – «союзниками техасских команчей, их шпионами, поставщиками пороха и скупщиками краденого». Согласно Эмори, команчи «превратили Сан-Карлос в оружейную базу снабжения для их ежегодных вторжений в Мексику». По словам Макарио, команчи также приобретали наконечники для своих копий и винтовки не только в Сан-Карлосе, но и в Нью-Мексико и на реке Колорадо. Скорей всего, Макарио имел в виду реку Колорадо, которая протекает через Остин в Техасе, хотя испаноязычные люди в 19 веке иногда так же называли Ред-Ривер и реку Канейдиан. В середине 19-го века по берегам этих рек функционировали американские торговые посты. Основными торговыми постами в середине 19-го века, где англо-американцы обслуживали команчей, были два форта Томаса Джеймса на реке Канейдиан, пост Огюста Шуто в Кэмп-Холмс и другие фактории на юго-западе Оклахомы; несколько постов братьев Бент на реках Арканзас и Канейдиан, пост Коффи и Уоррена на Ред-Ривер, а также несколько постов, принадлежащих братьям Торри, включая их основной пост на ручье Теуакана, недалеко от реки Бразос. Это предположение подтверждается свидетельством Македонио Пералеса из Сан-Буэнавентуры, Коауила, кто прожил с команчами с 1849 по 1851 годы. Его похитители посетили два торговых поста, расположенных, соответственно, в «Лос-Педерналес» (вероятно, небольшое немецкое поселение примерно в семи милях юго-западнее Фредериксбурга, Техас) и у реки Колорадо. К сожалению, Макарио не уточнил, посещали ли команчи какие-то конкретные торговые посты на Колорадо или торговцы сами приезжали в лагеря команчей, подобно команчеросам из Нью-Мексико далее на северо-запад.
Мексиканские лошади (коневодство было сильно развито в Мексике на середину 1850-х годов, в отличие от США, где ставка делалась на скупку краденого, от тех же команчей – прим. пер.) были главным товаром в коммерческой деятельности команчей. Например, осенью 1851 года Эмори наткнулся в Команчи-Спрингс на группу из тридцати пяти команчей и кайова, которые на своем обратном пути в Мексику гнали перед собой почти тысячу лошадей, «разделенных на три группы». Предводитель этого отряда, вероятно, был ассимилировавшимся в племени пленником. Хотя Эмори заподозрил, что он является «бежавшим мексиканским пеоном». Он представился по-испански как команч по имени Мучо Торо (Много Быков). Мучо Торо заявил, что они «купили» скот в Мексике, и что они являются авангардом большого военного отряда из нескольких сотен воинов, который следует за ними немного позади. Это было подтверждено на следующий день огромным облаком пыли, «поднимающимся от тропы насколько хватало глаз», которое Эмори и его спутники заметили, когда они пересекали разделительный хребет между Команчи-Спрингс и Леон-Спрингс. Однажды в стычке в «барриале» (тяжелая, глинистая почва) Сан-Исидро, возле Сан-Хуан-де-Гваделупе, штат Сакатекас, мексиканские войска под командованием Франсиско Тревиньо, согласно сообщению, отбили у команчей восемь тысяч лошадей и мулов, украденных ими в Посо-Хондо, Асьенде-де-Тетильяс и Эль-Мескито – крупные населенные пункты поселения в штате Сакатекас.
Пленение Макарио имеет много общего с опытом с других пленников, особенно тех, кто был захвачен в не младенческом возрасте. Такими пленниками были, например, Теодор Бабб и Клинтон Смит. Это позволяет предполагать, что пол и возраст индейских пленников были более важными факторами в их судьбе, чем этническая принадлежность.
Команчские воины часто атаковали изолированные населенные пункты в сельской местности, обычно при этом убивая взрослых мужчин и похищая детей и молодых женщин. Несмотря на то, что команчи предпочитали захватывать более молодых пленников, которых можно было легче ассимилировать в индейской среде, они иногда похищали подростков мужского пола, особенно если находили, что те обладают пастушескими навыками. Обычно захватчики использовали таких пленников в качестве пастухов лошадей, как это было в случае с Макарио.
Ранняя стадия плена была очень суровой, особенно когда команчи пересекали вражескую территорию. Пленники часто становились свидетелями убийств своих родственников или друзей во время захвата или вскоре после него. Похитители Макарио убили его брата непосредственно во время его похищения. Один из захватчиков посадил его на свою лошадь себе за спину, а в это время остальные команчи охотились на двух его родственников. Как только погоня закончилась, Макарио был пересажен на другую лошадь, к которой его крепко привязали веревками. Команчи часто привязывали похищенных ими подростков к своим лошадям, которых затем обычно гнали перед собой. Таким образом, пленники практически не контролировали своих лошадей во время движения, что делало их беззащитными перед колючими растениями, кровососущими насекомыми и ненастной погоды.
Обычно команчи подвергали пленных подростков телесным и психическим истязаниям, которые подавляли их волю, делая беспомощными и зависимыми от похитителей. Эти методы внушали пленникам достаточно страха для того, чтобы они даже не помышляли о бегстве. Команчи иногда избивали своих пленников за то, что те не подчинялись приказам или вели себя не так, как от них ожидалось. Именно это произошло с Макарио в первую ночь его плена, когда его лошадь сбежала с другими украденными лошадьми. В течение первого года плена Макарио, команчи часто его избивали, когда они считали, что он плохо заботится о лошадях. Жестокое обращение также служило испытанием стойкости пленника и для закалки их характера, что наряду с их способностью подчиняться приказам и вести себя в соответствии с нормами поведения команчей показывало, смогут ли они успешно ассимилироваться в индейской среде.
Как и в случае с Макарио, команчи часто избивали пленных подростков по их первому прибытию в лагерь. Процедура была жесткой и зачастую жестокой, но команчи не преследовали цель убить своих пленников или нанести им непоправимый физический вред. Знакомство Макарио с Табепете показало ему, что команчские женщины могут быть одинаково жестоки в обращении не только с пленниками мужского пола, но и женского. Мексиканская пленница по имени Хукийани вспоминала в 1933 году, что команчские женщины выпороли ее в лагере сразу после прибытия туда. По словам Долли Уэбстер, которая была захвачена вместе с ее двумя детьми отрядом пенатека-команчей на границе с Мексикой 1-го октября 1837 года, «индейцы в лагере были злобными и неприязненными, особенно скво, которые первыми стремились нанести по мне удары».
Во время первой ночи, проведенной Макарио в главном лагере команчей, они заставили его присоединиться к ним в танце вокруг большого костра со скальпом его брата. Другие пленники тоже сообщали о случаях, когда команчи заставляли только что прибывших пленников танцевать, держа в руках шесты со свисающими с них свежими скальпами, которые им приходилось время от времени бить или хлестать. Обычно команчи устраивали эти танцы в честь возвращения воинов, приносящих скальпы врагов.
Избиение пленников по их первому прибытию в лагерь и их участие в победных танцах служили, вероятно, в качестве церемониальной составляющей перехода, усиливающей зависимость похищенных от их похитителей и указывающей на их подчиненный статус в команчском обществе. Когда похитители Долли Уэбстер прибыли в главный лагерь команчей на реке Колорадо, она и другие пленники «были сопровождены в большое кольцо, окруженное индейцами, чтобы пройти церемонию превращения в команчей, которые присоединились к ним на несколько минут в танце. А в случае отказа их ждало жестокое избиение». Точно так же Дэвид Бернет, кто, согласно сообщениям, около 1818 года жил среди команчей несколько месяцев, писал, что если пленник пережил «суровое посвящение первых дней в лагере, впоследствии его освобождали от телесных наказаний; он считался подчиненным их обществу, и его прикрепляли в качестве раба к семье воина, захватившего его. В семье, как правило, с ним обращаются гуманно». В рассказе Макарио нет никаких указаний на то, что команчи его усыновили, что было обычным явлением в случае молодых пленников. Не усыновленные пленники принадлежали их похитителям, которые иногда отдавали их своим родственникам или продавали их других своим соплеменникам или другому племени. Из-за своего пола и возраста на момент захвата, Макарио был порабощен, по крайне мере, изначально. Команчи использовали термин «квухупу» (пойманный) для обозначения пленника, и слово «туруайвапи» (рабочий) для обозначения раба. Часто статус порабощенных пленников повышался, и со временем некоторые из них становились полноправными членами племени.
Пленники мужского пола у команчей предназначались для ухода за животными, и основным занятием Макарио была забота о лошадях и мулах его хозяина. Но если пленники мужского пола, которые не были усыновлены, с положительной стороны проявляли себя на военной тропе, их могли принять в племя. Команчи привлекали пленных подростков к своим военным делам только после того, как те начинали бегло разговаривать на команчском языке, что в случае с Макарио, по всей видимости, заняло всего один год. Пленник команчей Клинтон Смит вспоминал: «Всех мальчиков старше двенадцати лет заставляли участвовать в грабительских набегах». Тот факт, что Бахо-эль-Соль взял Макарио в его первую военную экспедицию в качестве своего рода оруженосца, предполагает, что либо вождь команчей был захватчиком мальчика-техано, либо он к тому времени каким-то образом стал его хозяином. Такого рода отношения между подчиненным человеком – обычно таковым был пленник – и успешным воином, были распространенным явлением в команчском обществе 19-го века.
Настойчивость, с которой Бахо-эль-Соль заставлял пленника доказывать свою храбрость во время его первого сражения, указывает на сильную заинтересованность вождя в том, чтобы сделать из Макарио полноценного воина. Интеграция пленников в качестве воинов в ряды последователей вождя команчей способствовала росту политического влияния последнего. Принятие пленников племенем было особенно актуально после эпидемий оспы 1840-41 годов и особенно смертоносной эпидемии холеры 1849 года, которая уничтожила полностью некоторые группы команчей, сильно сократив военную мощь племени. В то же время, отвага и храбрость на тропе войны могли значительно поднять статус пленника. Команчи до резервационного времени представляли собой сильно ранжированное общество, отличавшееся высоким боевым духом. Военные подвиги, демонстрационный показ награбленного добра, а также щедрость в перераспределении этого, были одними из главных путей завоевания престижа. Подобно команчам по рождению, пленники мужского пола могли приобрести как богатство, так и общественное уважение на тропе войны. Кроме того, лошади и другая добыча, захваченная во время набегов, позволяли пленнику накопить выкуп за невесту, что позволяло ему жениться на команчской женщине, а это, в свою очередь, приводило к тому, что он становился полноправным членом племени. Большинство комментариев Макарио насчет верований команчей, включая поклонение небесным телам, важность сверхъестественной силы (пуха), связанной со щитами воинов, и связанные с этим табу, можно проверить с помощью других источников. Однако утверждение Макарио насчет того, что команчи не верили в загробную жизнь – неточное. Его заявление о том, что команчи поклонялись высшему существу, кажется, выражает собственное представление Макарио о христианстве. Мнения других пленников по вопросу о том, верили ли команчи в верховное божество, разделились. Сара Энн Хорн сообщила, что команчи не верили в какого-либо бога, а Дот Бэбб утверждал, что они верили в высшее существо, которое они называли «То-бике», что означало «Наш Настоящий Отец». В целом, утверждения Макарио о том, что он назвал «естественными законами», о браке и о том, как команчи относились к супружеским изменам, подтверждаются другими источниками. Однако требования обманутого мужа компенсации (нанувоку) от человека, который увел его жену, не всегда удовлетворялись с той готовностью, о которой говорил Макарио. Кроме того, утверждение о том, что «ни кому из них и никогда не помогает право сильнейшего», тоже неточно. Согласно исследованиям антрополога Хобела, в случаях супружеской измены и похищения жены, когда ответчиком был могущественный воин, не желавший платить компенсацию, обиженный муж мог заручиться поддержкой родственников или даже неродственного ему «теквунивапи» (военного героя, кто заслужил право хвастаться своими подвигами) в получении «нанувоку». Хобел писал, что такое действие можно рассматривать как «социальный механизм, обеспечивавший дополнительную защиту прав мужа».
Рассказ Макарио дает хорошее представление о характере военных действий команчей в середине 19-го века. Его утверждение в отношении того, что команчи предпочитали воевать летом, не лишено смысла, учитывая наличие воды и фуража для лошадей на Южных равнинах и в области Транс-Пекос к западу от реки Пекос между маем и сентябрем. Однако в основном команчи совершали набеги на Мексику в конце лета или в начале осени, когда водоемы к югу от Рио-Гранде наполнялись дождевой водой. По словам Лухана, некоторые из его соотечественников считали, что Бахо-эль-Соль и его команчи «обычно пересекают Рио-Гранде в сентябре, «потому что это время созревания початка молодой кукурузы, которую они очень любят». Другие информанты говорили, что команчи приходили в то время, когда начинались осенние дожди, потому что «на обратном пути с их добычей, они находили воду на обширных пустынных равнинах, которые они пересекали». Описание Макарио вербовки воинов в поход и их подготовка к отъезду находит достаточно подтверждений в этнографических и ранних исторических источниках. Особый интерес представляет заявление Макарио, что отъезжающие воины всегда полагались на советы опытных пожилых мужчин, которых он называл «текугниет» (вероятно, от слова «теква» - говорить, и «текваникити» - оратор, глашатай, чью роль обычно исполняли пожилые мужчины). Это согласуется со свидетельством Педро Эспинозы, другого пленника команчей из Ларедо, кто сообщил полковнику Ричарду Доджу, что когда молодые команчи «хотят совершить набег в неизвестную им страну, то обычно старшие мужчины собирают молодых для наставлений за несколько дней до назначенного часа». Додж писал: «Все садились в круг, и извлекалась связка палочек, помеченных зарубками, обозначающими дни. Сначала старик брал палку с одной зарубкой и водил ей по земле, рисуя грубую карту, показывающую маршрут первого дня пути. Реки, ручьи, скрытые водоемы, холмы, долины и овраги – всё это было обозначено вместе со ссылкой на заметные на местности и подробно описанные ориентиры. Когда это было доведено до ума и понято, из связки извлекалась палка с двумя зарубками, и рисовалась карта маршрута на второй день, и так до конца».
В целом, описания Макарио игр, оружия, одежды и обуви команчей совпадают с тем, что написано в других исторических и этнографических источниках. Но у Макарио есть одно важное замечание: внешний вид, по крайней мере, некоторых команчей, указывал на их общественный статус. По его словам, ношение красной льняной набедренной повязки и мокасин, частично украшенных бисерной вышивкой, свидетельствовало о высоком положении некоторых команчских мужчин. В случае женщин главным маркером их статуса, очевидно, была длина их волос на голове. Ученые до конца так и не выяснили классификацию рангов к команчском обществе. Различия в способностях у тех или иных команчей в получении лошадей и евро-американских товаров через набеги, торговлю и дипломатию привели к расслоению до резервационного команчского общества: богатые (тсаанаакату), включавшие успешных налетчиков и их ближайших родственников; бедные (танкапу); и совсем нищие (тубитси танкапу). Наблюдения Макарио позволяют предполагать, что эта ранжированная система у команчей приобрела отчетливо выраженную форму к середине 19-го века.
Траурные обряды, которые описал Макарио, тоже находят подтверждение в известных этнографических и исторических документах. Пленник заявил, что команчи, находящиеся в трауре, отрезают уши «индейцам», работающим у них слугами, а также гривы у своих лошадей. То, что Макарио идентифицирует некоторых «индейцев» (в отличие от испаноязычных и англоязычных пленников) как «слуг», предполагает, что команчи, с которыми он жил, могли иметь пленников из других индейских племен. Это сходно с тем, что писал Жан-Луис Берландье за двадцать лет до этого. Тот факт, что Макарио не упомянул о жертвоприношениях пленных (или жен) при погребении умершего человека, что команчи практиковали, по крайней мере, время от времени в более ранние времена, говорит о том, что к середине 19-го века они уже отказались от этого обычая из-за резкого сокращения численности своего населения. Точно так же тот факт, что Макарио не упоминает об убийстве лошадей на похоронах их владельцев, говорит о том, что эта некогда распространенная практика вышла из употребления или не всегда применялась в середине 19 века. Но, согласно Дэвиду Бернету, в 1819 году после опустошительной эпидемии оспы команчи принесли в жертву более 5000 лошадей (David G. Burnet’s Letters Describing the Comanche Indians). Показания Макарио находят подтверждения в работах Уоллеса и Хобеля, которые писали, что в более поздние времена, предшествовавшие поселению в резервации, команчи, находившиеся в трауре, просто стригли гривы и хвосты у лошадей умерших хозяев, оставляя волосы на могиле. В целом показания Макарио Леаля содержат огромное количество информации о культуре команчей в той ее части, которая имеет непосредственное отношение к их поведению, связанному с пленением, набегами и торговлей. Также он дал ценные показания в отношении геополитической ситуации, сложившейся на американо-мексиканской границе в середине 19 века.
Таким образом, следующий перевод представляет собой значительное дополнение к имеющимся многочисленным англоязычным документам в отношении команчей и пограничных земель по обе стороны Рио-Гранде.
ПОКАЗАНИЯ МАКАРИО ЛЕАЛЯ.
Фелипе Алькальде, лейтенант действующего эскадрона улан Лампасоса, согласно приказа Его Превосходительства главнокомандующего департамента Нуэво Леон, получить подробные показания человека по имени Макарио Леаля обо всем, что случилось с ним момента его пленения «индиос барбарос» до даты, когда ему удалось бежать от них. Полученные данные нотариально заверены вторым сержантом Хуаном Маричалар из третьей роты полка улан Монтеррея, кто, огласив обязательство, которое он, таким образом, взял на себя, дал клятву и обещание действовать, не разглашая секретности и соблюдать аккуратность. И он подписал этот отчет здесь, в городе Монтеррей, 12 мая 1854 года.
(Подпись) Фелипе Алькальд
(Подпись) Хуан Маричалар.
Перед дачей показаний свидетель поклялся Богом и крестным знамением, что он будет говорить только правду. На вопрос о его имени, роде занятий и месте жительства, он ответил, что его зовут Макарио Леаль, что он работал сапожником и что он родился в городе Ларедо и жил там до того, как его похитили индейцы. На вопрос о дате его похищения, свидетель ответил, что это случилось через год после вторжения американцев в Мексику, - то есть, в 1847 году, - но он не помнил числа и месяца похищения. Однако он хорошо помнил его обстоятельства. Его родственник сказал ему, чтобы он привел мула, привязанного к забору, чтобы он смог отвести его к другим троим родственникам, засевавшим поле, принадлежавшее донье Рейес Дельгадо, матери свидетеля, на Ранчо-дель-Рио (ранчо, расположенное у реки). Когда свидетель добрался туда, он услышал смех людей, но не мог видеть, кто это был, и не заподозрил, что это были индейцы, как позже они сами ему сказали. После того, как свидетель взял мула, один из его родственников, уже взобравшись на мула, увидел индейцев и сказал об этом свидетелю и еще одному человеку, которые были пешими. Свидетель, увидев индейцев, остолбенел от охватившего его страха, и они схватили его прямо там, где он стоял. Затем один из них заставил его сесть позади себя на лошадь, а в это время остальные гонялись за его двумя родственниками. Один из них был вскоре пойман, тут же убит и оскальпирован. Индеец приказал свидетелю раздеть убитого. Затем индейцы посадили свидетеля на медового цвета лошадь и связали его ноги вместе под животом животного, его талию привязали к луке седла, а руки связали вместе за спиной. Когда свидетель ехал в таком положении, индейцы хлестали его лошадь, направляя его в ту сторону, куда они ехали. Свидетель не мог сам управлять своей лошадью, поэтому во время езды по местности, заросшей кустарниками и мескитами, он часто натыкался на колючки, которые сильно его ранили, и ему приходилось то и дело выгибать свое тело назад, не имея возможности так же синхронно выгибать свою талию, отчего у него начались в животе резкие боли. Ночью лошадиный табун, который гнали индейцы, разбежался, напуганный шумом, производимым стременами. Лошадь свидетеля последовала за остальными, и ему пришлось всю ночь блуждать в одиночестве. Когда индейцы нашли его на следующее утро, они его укорили за то, что он не остановил лошадиный табун, и, хотя он попросил прощения, сказав, что он был связан, они выпороли его.
На следующий день, ближе к вечеру, они прибыли в ранчерию (испанское обозначение небольшого лагеря или селения). Незадолго до того, как показались палатки, прозвучало несколько выстрелов со стороны ранчерии, на которые индейцы, сопровождавшие свидетеля, ответили аналогично. По прибытии они сняли его с лошади, раздели и начали избивать его по-всякому. Они измучили его до такой степени, что он пришел к мысли, что они его, в конце концов, убьют. Больше всех его мучила индианка по имени Арриба-дель-Соль (Табепете).
Примечание.
Первоначально нотариус написал «Абахо-де» (внизу, ниже) вместо «Арриба-де» (сверху, выше). Затем он повредил документ, пытаясь исправить ошибку, что вынудило его сделать примечание на полях. Возможно, ошибка связана с тем, что Макарио перепутал испанское имя Арриба-дель-Соль (Табепете) с Бахо-эль-Соль, о котором он упомянул позже.
На следующий день все жители ранчерии – примерно сорок человек обоих полов – свернули палатки и направились в сторону Сан-Антонио-де-Бехар. По дороге они столкнулись с контрабандистами, которых свидетель идентифицировал как англо-американцев. Индейцы убили их всех и забрали весь их груз: «индиана» (куски льняной или хлопковой ткани, окрашенные с одной стороны, и табак. Также они забрали всех мулов и упряжных лошадей, которые были у контрабандистов. По прибытии в окрестности Сан-Антонио индейцы закололи нескольких животных и дали свидетелю вареное мясо с холодным костным мозгом, предупредив его, что он должен есть до тех пор, пока не почувствует, что его живот набит до отказа и вот-вот лопнет. Когда он больше не мог есть, индейцы дали ему тыкву, полную воды, и заставили его выпить ее полностью. Тут же они скрутили ему толстую сигару из американского табака и заставили его курить, чтобы его вырвало. После того, как его вырвало, они обвязали его талию «мекате» (веревка, сплетенная из конского волоса, конопли и других растений) и бросили его в ручей, где он наглотался воды и начал тонуть. Когда он пошел ко дну, они его вытащили и сдавили ему живот таким образом, чтобы из него вышла вся вода, которой он наглотался.
Примечание.
Команчи иногда вели себя по отношению к недавно захваченным пленникам странным, жестоким образом, создавая у них впечатление, что они наслаждаются страданиями человека. Такой же эпизод описан пленницей Сарой Энн Хорн. Похитители провели целый час, развлекая себя тем, что бросали двух ее сыновей в ручей и вытаскивая их, когда они начинали тонуть. Возможно, такие процедуры преследовали практическую цель содержания пленников в чистоте, особенно тех, которые вынуждены были скакать в течение многих часов, не имея возможности спешиться, чтобы облегчиться. Кроме того, содержание пленных в чистоте помогало воинам защищать свои щиты (основное хранилище их сверхъестественной силы) от порчи.
В тот же день, когда они миновали Сан-Антонио, индейцы развязали свидетеля. На ночь они остановились в зарослях далеко от Сан-Антонио, где они убили лошадь, зажарили ее, и дали свидетелю сырые почки. Он отказался это есть. Тогда они силой заставили его попробовать это. С этого момента они не давали ему воды в течение трех дней. Он подвергался жестокому обращению в течение полутора месяцев, пока они двигались к основному селению. Каждую ночь, перед тем, как лечь спать, индейцы связывали ему руки за спиной, а ноги связывали вместе «мекате», которую перебрасывали через дерево, приподняв половину его тела так, чтобы он мог лежать только на спине. Как только они прибыли в селение, которое находилось на берегу реки Хила, их встретили с большой радостью, которую излили и на свидетеля, хорошенько его выпоров. В ту ночь они устроили танец вокруг большого костра, заставляя его танцевать перед скальпом его брата, который взял один из индейцев сразу, как только они его убили. В дальнейшем свидетелю доверили должность смотрителя за табуном, и, поскольку он не мог должным образом выполнять свои обязанности, так как табун был слишком велик, его часто наказывали. Возможно, благодаря такому тесному общению с похитителями, свидетель за год выучил язык команчей. Как только это состоялось, индейцы взяли его в поход против американцев, живущих на реке Колорадо, Техас. Индейца, взявшего на себя ответственность за свидетеля, зовут Бахо-эль-Соль, и он является капитаном команчей. Во время боя он приказал Макарио принести ему «гандулу» за волосы, иначе он его убьет.
Примечание.
Испанский термин «гандул» изначально применялся к мавританским ополченцам из Африки. В Новой Мексике и Техасе «гандул» означал бездельника или бродягу. Однако у команчей это означало молодого воина. В данном случае этот термин был применен к американским солдатам с тем же значением.
У свидетеля не оставалось выбора, и чтобы избежать верной смерти, он рискнул сблизиться с американцами, выстрелил в них несколько стрел и получил несколько пуль в свой щит и одну в ногу. Когда они вернулись вместе с капитаном, тот упрекнул его за то, что он не выполнил его приказ, на что свидетель ответил, что он боится американцев, а капитан осыпал его проклятиями. Затем он приказал свидетелю разукрасить его лошадь красной, синей, желтой, зеленой и другими красками, которые у них были, обвести глаза у лошади красными кружками, а также нарисовать на шее лошади красное ожерелье (garantia или gargantilla) и такое же на хвосте. После того, как всё это было сделано, индеец сказал ему: «Теперь ты увидишь, что значит быть мужчиной – мужчиной среди избранных». Он вступил в бой с копьем, но затем спешился и приказал свидетелю увести лошадь. По индейцу было сделано не менее двадцати выстрелов, но он вернулся с американцем, которого притащил за волосы. Капитан приказал свидетелю убить этого американца, но тот был слишком мал для того, чтобы хотя бы сдвинуть его с места. Когда он попытался это сделать, американец ударил его своей шпорой, и тогда индеец сбил его с ног и убил его. Затем капитан позвал остальных индейцев, которые были одеты в их военные одежды, и они убили всех американцев и забрали их имущество.
За семь лет, что свидетель провел с индейцами, он получил семь пулевых ранений. В 1853 году он участвовал в кампании в Мексике, вероятно, в Дуранго. По дороге в Эль-Галло, примерно в 110 милях от города Дуранго, они наткнулись на погонщиков мулов и убили всех, кроме одного, приказав свидетелю убить его. После того, как тот отказался это сделать, они его избили.
После этого случая свидетель твердо решил бежать от команчей. Ему удалось это сделать в ту же ночь, когда он немного отошел от лагеря под предлогом, что ему необходимо облегчиться. Он взял с собой осла, которого позже пришлось оставить другому индейцу. Затем он спрятался в зарослях неподалеку от Эль-Галло, где находился, пока индейцы не отправились дальше без него. На следующий день он явился к судье этой асьенды, который сказал ему, чтобы он принес оружие, оставленное им в месте, где он провел ночь. Жители асьенды собрались и преградили ему путь, тем не менее, он смело прошел через толпу, чтобы забрать свой лук и выполнить приказ судьи. Как только он появился снова возле асьенды, уже с луком в руках, жители побежали к главному дому с криками, что индейцы атакуют. Однако Макарио сказал им, что он пленник команчей и попросил помочь нести его вещи. Они помогли ему донести вещи, но ничего, фактически, не вернули из того, что взяли, включая сумку с золотыми песо. Макарио уведомил об этом судью асьенды, но единственное, что ему вернули, - это его лук со стрелами. Из Эль-Галло его отправили в город Дуранго и затем в эту столицу (Монтеррей) по приказу губернатора и главнокомандующего этим департаментом (Нуэво Леон).
«Свидетель сообщил, что индейцы верят в бога, которого считают высшим существом. Они всегда просят его об успехе в их начинаниях, но не строят в его честь никаких храмов и не говорят никаких молитв, кроме одной, которую они всегда говорят перед приемом пищи. Отрезая кусок мяса, они оставляют его для своего бога, закапывая его в землю. Они не считают, что существует какая-либо иная жизнь, кроме настоящей, и ждут награды или наказаний за свои деяния. Есть несколько индейцев, которые поклоняются солнцу, луне и звездам.
Примечание.
По словам команчского информанта Пост Оук Джима, «луна была матерью, хранителем набега, и налетчики молились луне, чтобы она помогала их веревкам забирать много лошадей». Но, всё же, чаще команчи молились солнцу и земле. Они практиковали клятву солнцу, тем самым, подчеркивая свою правдивость своих слов.
Щит у них является оборонительным оружием, которое они передают по наследству. В мирное время они держат его закрытым от посторонних глаз и чтобы оградить от воздействия непогоды. Они делают щит из бизоньей шкуры, которые сначала растягивают и затем обдают ее кипятком. Они покрывают ее оленьей шкурой, сопровождая этот операцию ритуальным танцем. Форма щита круглая, около трех пядей в диаметре (53-55 сантиметров). К обратной стороне они прикрепляют полоску кожи, через которую пропускают руку, чтобы держать щит и защищать себя от пуль. Они никогда не курят возле щита, и тщательно берегут от попаданий на него или мяса. Для них это очень религиозная вещь. Перед сном они помещают щит на высоком дереве и ложатся подальше от него, положив голову в том направлении, где висит щит. Каждый индеец раскрашивает голову животного на своем щите красной охрой. Некоторые из них прикрепляют к щиту сохранившуюся голову животного. Они считают, что животное, которое они выбирают, способно защищать их от пуль, ударяющих в щит.
Примечание.
Щит (топу) был главным защитным вооружением команчей. Чехол из оленьей кожи для щита (топутсоника) обычно украшался после того, как владелец щита получал в своем видении сверхъестественную силу. Обычно на щит наносилось изображение какого-нибудь животного, дающего силу, или часть его тела, обычно голова. Также щит украшался перьями и скальпами.
Они не имеют никаких гражданских законов, регулирующих их образ жизни. Свое управление они осуществляют только через естественные законы и никогда не полагаются на право сильнейшего, так как они уважают собственность друг друга. Они очень щепетильны в отдаче своих долгов, чтобы никоим образом не причинить вред своим товарищам. У них допустим только один вид наказания – для индейского мужчины, который пытается нарушить домашний покой другого мужчины, ухаживая за его женой. Если обиженный муж застает их при прелюбодеянии, он забирает лошадей и имущество другого мужчины, причем последний никогда даже рукой не смеет пошевелить при этом.
Жена, бросившая мужа, чтобы заниматься проституцией, наказывается отрезанием носа, когда ее находит ее муж. Они устраивают свои браки через подарки, которые всегда включают лучшую лошадь, принадлежащую жениху. Он отдает ее главе семьи, в которую он хочет вступить. Если тот одобряет подарок и принимает его, жених становится связанным браком со всеми его дочерьми.
Команчи проводят военные кампании в люьбой сезон года, предпочитая лето из-за легкости получения кормов для своих лошадей. Когда они приглашают других отправиться в поход, то играют барабанную музыку и танцуют вокруг шкуры, по которой ударяют небольшими палками. Этот танец начинается в доме капитана, и постепенно число воинов возрастает. Собравшись, они держат совет со старым индейцем, которого считают опытным ввиду его возраста и достаточно здравомыслящим, способным предсказать успех их предприятия. Они называют такого индейца «текугниет». Он – тот, кто показывает им путь, по которому они должны идти, и как защитить себя от зла, которое, по его мнению, может с ними случиться. Они отправляются в путь сразу, как только церемония считается завершенной, и этот день очевиден для всех, так как ночь перед уходом они проводят в окрестности лагеря. На рассвете они уходят и двигаются без остановки весь день. Они ежедневно идут без остановки, пока не достигнут места, которое они хотят разорить, используя по пути любую возможность, чтобы поупражняться в их варварстве.
Их старейшины приносят им большую пользу, потому что мало спят из-за возраста и выполняют функции часовых по ночам, пока остальные спят. Они говорят, что ведут с нами войну, потому что мы не хотим мира с ними, и что, либо они нас уничтожат, либо их раса исчезнет.
Примечание.
Это заявление предполагает, что команчи, по крайней мере, те, с которыми жил Макарио, считали мексиканцев виновными за свои набеги южнее границы. Для команчей мир с евроамериканцами еще с испанских колониальных времен означал подношения в виде дипломатических подарков их лидерам, предоставление торговых льгот и военное сотрудничество. Согласно утверждениям некоторых историков (Бэбкок, Ди Лэй, Веласко Авилья), несбывшиеся ожидания команчей подарков и торговых возможностей были основными факторами, толкавшими их на набеги южнее Рио-Гранде. Заявление Макарио также предполагает, что команчи осознавали цену своих походов в Мексику.
Они перемещают захваченных лошадей и пленных в Лагуну-дель-Жако, а затем продают их в основном Сан-Карлосе, а оставшихся отвозят в Пресидио-дель-Норте, Акуяеме, в город Чиуауа и в Новую Мексику.
Примечание.
Это нынешние города Мануэль Бенавидес, Мануэль Охинага, Кояме и Чиуауа, все в мексиканском штате Чиуауа. Писарь, вероятно, ошибочно написал Акуяеме вместе Куяме, то есть Коями.
Индейцы, с которыми жил свидетель, боятся нападать в этом департаменте (Нуэво Леон), потому что здесь их преследуют с большей решимостью и наносят им вред больший, чем в Дуранго и в пограничных пунктах на западе. Поэтому они предпочитают совершать свои вторжения в эти регионы.
Их обычным оружием являются лук со стрелами и копье, но некоторые из них имеют винтовки. Они делают свои луки из пало-де-мора или кошачьего когтя, предпочитая первое. Они натирают заготовку жиром и оставляют ее на солнце. Тетиву они делают из оленьих или коровьих сухожилий, и натягивают ее на луке только по необходимости. Древки к копьям (чузос) они делают из вердугуильо, и к ним прикрепляют идеально заточенные с двух сторон наконечники длиной в три пяди (53-55 сантиметров). Чтобы наконечник не отвалился от древка, они фиксируют место их соединения серебряным обручем или муфтой. Эти вещи, а также винтовки они приобретают в Сан-Карлосе, Новой Мексике и на реке Колорадо, расплачиваясь за них монетами или обработанными шкурами животных, которых они добывают на охоте.
Примечание.
Пало-де-мора относится к разновидности тутового дерева, а кошачий коготь в оригинале «уна-де-гато» (Acacia gregii). Вердугуильо относится к древесным побегам.
Странным является отсутствие лошадей в списке товаров, которые команчи обменивали на оружие в Сан-Карлосе, Нью-Мексико и на реке Колорадо, осбенно с учетом более раннего сообщения Макарио о том, что команчи обменивали захваченных лошадей и пленников на товары в Сан-Карлосе и других городах на севере Чиуауа и в Нью-Мексико. Одно правдоподобное объяснение заключается в том, что раньше команчи покупали оружие для набега, когда еще не захватили лошадей на продажу.
Мужская одежда состоит из «камисеты» индиана, сшитой сухожилиями.
Также они носят «митасы», своего рода «чибарры», которые закрывают только ноги. Талии они подпоясывают поясом, а по бокам носят лоскуты, ширина которые постепенно увеличивается от верхней части к ногам. Края этих лоскутов обшиты какими-то длинными ремнями, которые волочатся за ними по земле, стирая их следы, когда они передвигаются пешком. Некоторые мужчины прикрепляют серебряные колпачки к краям этих ремней, которые бьются друг от друга при ходьбе и издают звук, который они находят приятным. Набедренную повязку (чаника) они делают из куска красной льняной ткани. Красный цвет самый любимый у них, и в основном он указывает на индейцев более высокого статуса. Обувь людей этого ранга похожа на обычную женскую обувь с подъемом и частично покрыта бисером в виде разнообразных узоров. На голове они носят серебряные пряжки, удерживающие их косы. Во время войны они также используют обруч, обтянутый тканью и украшенный перьями по всей окружности (такие головные уборы носили только самые выдающиеся воины – Kavanagh, Comanche Ethnography).
Примечание.
Митасы и чибарра являются терминами, присущими для севера Мексики и обозначают разновидности чулок или леггин, которые применяются в верховой езде, длиной от талии до щиколоток. Митасы также известны, как чапарреры, которые обычно изготавливаются из дубленой кожи, тогда как чиварры из овечьей кожи.
Чаника – это испанская фонетическая транскрипция слова из команчского языка «цаника».
Женщины одеваются в своего рода «куискуимели» (некуника) состоящие из квадратного куска оленьей кожи с вырезом в центре, в который они просовывают свои головы. Края этого украшены бисером и ремешками с серебряными колпачками. Нижние юбки у них сделаны из куска оленьей кожи длиной до колен, украшенного по всему периметру так же, как куискуимели. Их обувь имеет форму сапога без каблука, длиной почти до колен, и украшена узорами из бисера и серебра. Они вообще ничего не носят на голове, и эта их отличительная особенность позволяет им отращивать свои волосы.
Когда индеец умирает, вся ранчерия погружается в траур. Муж чина выказывают свою скорбь тем, что обрезают свои волосы. Женщины в трауре бреют свои головы и наносят себе удары по щекам, груди, рукам, ногам и ступням. Они отрезают уши своим индейским слугам, а также обрезают гривы своим лошадям. В течение двадцати дней траура индейцы не носят ни серебра, ни каких-либо других украшений, а женщины обнажаются до пояса и не носят «напа», ни «текуа», ни любой другой обуви.
Примечание.
«Напа» – это испанская транскрипция слова «напу» на команчском языке, означающее обувь или мокасины.
«Текуа» – это разновидность сандалий, сделанных из оленьей кожи. В некоторых районах Чиуауа и на севере Мексики слово текуа относится к разновидности желтоватых ботинок из оленьей кожи, которые носили крестьяне.
Они играют на скачках, в мяч и «торпетит». В мяч они играют немного изогнутыми палками (которые они используют подобно «чакуалям» или ракеткам), с плоской поверхностью по длине и выпуклые снизу. В игре «торпетит» используются восемь коротких полуцилиндрических палочек, в одну «геме» (джем) длиной. Они применяют эти палки как при игре в кости, бросая их вверх и подсчитывая количество очков, которые приносят все палочки, упавшие рифленой поверхностью вверх.
Примечание.
«Чакуаль» – это мексиканский термин из языка науатль «цакуалли». Это означает небольшую кожаную корзину, которая использовалась для ловли мяча в старинной игре в мяч. Команчские женщины еще 1933 году играли в эту игру (Уоллес и Хобел).
Термин «геме» означал длину между большим и указательными пальцами, когда их максимально растопыривают друг от друга.
«Торпетит» – это попытка Макарио (или нотариуса) фонетически переложить слово с команчского языка на испанский. Глагол на команчском языке «топетиту» означает «бросать». Томас Кавана (этнограф и антрополог) назвал «топети» игру в палки.
Свидетель заявил, что ему больше нечего сказать, что он сказал всю правду, как клялся под присягой. Он подтвердил и скрепил подписью свои показания, когда ему их зачитали, указав, что ему двадцать лет.
Официально подтверждено и заверено действующим нотариусом.
Подпись, Фелипе Алькеальде.
(Подпись), Макарио Леаль.
(Подпись), Хуан Маричалар.