Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Если видишь, что с картины смотрит кто-нибудь из нас, - или принц в плаще старинном, или в робе верхолаз, летчик или балерина, или Колька, твой сосед, - обязательно картина называется портрет.
Простите, шутка... не удержался.
Кого мы видим на сем портрете? Человек лет тридцати-тридцати пяти, в строгом черном или тёмно-сером сюртуке. Ухожен, следит за собою - растительность и на лице, и на голове тщательно продумана. В глазах - некоторая пресыщенность жизнью много повидавшего опытного мужчины, эдакий байронизм. Нижняя губа довольно пухлая - свидетельство избалованности, чувственности и, возможно, даже в смеси с капризностью. Форма носа позволяет судить о натуре артистической, интеллектуальной. Вероятно, не чужда ему и определённая степень высокомерия по отношению к окружающим. Высокий лоб подтверждает нашу версию об интеллекте. Пожалуй, всё?.. Тогда будем знакомиться. Отставной штаб-ротмистр Алексей Николаевич Вульф, псковский помещик. Не женат, детей нет. Ага, вот оно... Как же нам жениться и плодить детей, это, пожалуй, слишком низменное занятие для человеческого образца подобного уровня и развитости!
"...Для того ли я оставил свет, убежал из столицы, чтоб погрязнуть в болоте житейском? Ну женюсь, и что будет? Стану целыми днями ходить в халате... А жена моя, особа, которая должна служить идеалом любви, закажет при мне лапшу и начнет ее кушать!.."
Немного "не из той оперы", но близко, очень близко, да...
"...Спартанское воспитание замечательно только тем, что оно доказывает силу великого гения, его создавшего, и до какой степени люди могут предаваться одной идее, даже если она в противоречии со всеми наклонностями человека. История доказала, что безнаказанно человек не может противиться вечным законам естества природы; страсти человеческие, разорвав узы, так долго их связывавшие, не находили уже преград своему неистовству. И Спарта, прежде знаменитая своими добродетелями, стала столь же славна своими пороками..."
Нет-нет, я, боже упаси, не цитирую какого-нибудь извращённого, оправдывающего порок, философа. Это - дневники самого Вульфа, и таким предуведомительным оправданием самого себя записки его и начинаются. Впрочем, парою абзацев ранее озвучивается вопрос: "Странно, с каким легкомыслием отказываются у нас матери (я говорю о высшем классе) от воспитания своих детей; им довольно того, что могли их на свет произвести, а прочее их мало заботит". Вероятно, в заявленной порочности автора меморий виновна мать, отдавшая сына подростком в Горный корпус. Ну и ещё одно обвинение: "Но чего достойны те отцы, которые для того удаляют от себя детей своих, чтобы избавиться от бремени их воспитания?" Да, виновна мать, рано оставшаяся вдовою с пятью детьми, повинен отец, непростительно рано скончавшийся, учебное заведение, вероятно, уже тогда каким-то образом оплодотворившее сочинителя ростками "скверных наклонностей".
"В конце 1826 года я часто видался с одним дерптским студентом (ныне он гусарский офицер и променял свои немецкие книги, своё пиво, свои молодые поединки на гнедую лошадь и на польские грязи). Он много знал, чему научаются в университетах, между тем как мы с вами выучились танцевать. Разговор его был прост и важен. Он имел обо всем затверженное понятие в ожидании собственной поверки. Его занимали такие предметы, о которых я и не помышлял"
Это строки Пушкина - немало, кстати, сделавшего для "воспитания" Вульфа совершенно в духе того, как ещё недавно его самого растлевал вчерашний друг/недруг Раевский. Хотя, не опальный михайловский сосед засевал это благодатное поле, Пушкин всего лишь укрепил дерптского студента в уже, без сомнения, заслуженном статуте опаснейшего сердцееда. Науку эту, наезжая в Тригорское на вакации, Алексей в полной мере оттачивал на Алине - собственной сводной сестре (недолгом предмете увлечения самого Пушкина), позднее наскучившей ему "претензиями" и, наконец, несчастливо отданной замуж. Впрочем, позже, он ещё раз "превзойдёт своего учителя" с "гением чистой красоты" Анной Петровной Керн. "Наша вавилонская блудница" - ещё не самый нелестный эпитет, вскользь брошенный Пушкиным в её адрес.
"Нынешний день, как много подобных, я провел в совершенном бездействии – ни одной минуты не осталось у меня в памяти". Это точно необходимо было... фиксировать? Листая дневник Вульфа, я порою нахожу неоспоримое сходство его с записками другого исторического персонажа - моего любимого "нелюбимца" Николая II. Только один пишет, вероятно, от нечего делать и от желания хоть как-то пролиться застывающим от бездействия умом, второй же - perpetuum mobile описывает погоду, завтраки, чтения и трик-трак, хотя, казалось бы, у императора есть достаточно материала несколько иного свойства и уровня. Кажется, именно в людей, подобных Вульфу, метко выстрелил чеховский фон Корен: "... Одним словом, мы должны понять, что такой великий человек, как Лаевский, и в падении своем велик". Если сравнивать между собою, например, "Записки" Вигеля и "Дневники" Вульфа, то можно найти и нечто общее - начальную букву "В" в фамилии. Во всём прочем они различны до такой степени, до какой могут быть несхожи "Раздумья о России" Дмитрия Лихачёва и ЖЖ какого-нибудь "инстасамца", ежели б, конечно, последний вообще умел писать. Если у Вигеля достало ума, остроумия и такта одарить нас (помимо ядовитых характеристик современникам, собственных маленьких войн с народами и странами и нескромных преувеличений собственной значимости) подробнейшими описаниями быта, государства и эпохи, то Вульфа не хватило и на карикатуру. Самое большее, на что он посягнул сокровищницей своего интеллекта - полные презрения и сугубо животного цинизма описания своих похождений.
"...Она очень стройна и имеет много приятности во всех своих движениях и обращении. Мне бы очень приятно было ей понравиться, но никак бы не желал в ней родить страсть: это скучно, я желаю только нравиться, занимать женщин, а не более: страсти отнимают только время; хорошо, ежели не имеют дурных последствий; для меня уже довольно – я насытился ими. Машенька Борисова сначала улыбалась мне и благосклонно смотрела своими хорошенькими глазками на меня, но теперь кажется недовольна чем, что я не исключительно ею занимался; она вчера уехала. Третьего дня я понравился, кажется, особенно понравился Наташиньке Казнаковой на маскераде у Казнакова; я был к лицу одет и танцовал много с ней. Тут же и Катинька была очень мила со мною. Этот вечер я провел очень приятно; мы танцовали до 5-ти часов утра, хотя танцующих мужчин было мало"
Так заложено природою: для нормального мужчины такие "игры" преследуют цель вполне определённую, конкретнее - отбор пары. Да, без излишнего морализаторства. Для пресыщенного самца - игра остаётся игрою - навсегда, примерно таким образом:
Мое волокитство за панною Фил., кажется, кончилось: в этот трактир теперь никто не ходит, следственно, и мне неловко там бывать и нежничать с побитою красавицей. Зато другой трактирщик, Блезер, недавно женился на хорошенькой девочке лет 15-ти. Вся молодежь вертится теперь около нее, она гораздо милее и не такая недоступная, как моя дура.
Ну и - давайте пококетничаем, Алексей Николаевич, наедине с собою, да?
"Сегодня я стал годом еще старее, отжил и третьего десятка уже половину, едва ли не всю молодость мою. Оглянувшись назад, вспомнив, что я был и есть теперь, а посему представив себе и будущее, нигде не встречаешь предмета, на коем с удовольствием можно было остановиться. Несколько пламенных желаний, блестящих идей прекрасного – вот всё, что мне осталось от прошедшего, если не упоминать все не исполнившиеся надежды и несколько поцелуев некогда любивших красавиц. Всё это прошло невозвратно: ни сердце, ни рассудок не обольщаются, как сладкий сон не возвращается после досадного пробуждения. Не радостны те дни, где ищешь одного постоянного, полезного, когда для последнего отказываешься от шумных удовольствий, от честолюбия и от всего, что нам в молодости жизнь светскую делает столь ценною..."
Бу-бу-бу... Позже примерно такой типаж, "гусарство" густейшего провинциального замеса , пусть и в несколько утрированном виде, опишет Александр Иванович Куприн:
– Дама?.. – Бобетинский сделал рассеянное и меланхолическое лицо. – Дама? Дрюг мой, в мои годы... – Он рассмеялся с деланной горечью и разочарованием. – Что такое женщина? Ха-ха-ха... Юн енигм!Ну, хорошо, я, так и быть, согласен... Я согласен.
И таким же разочарованным голосом он вдруг прибавил:
– Мон шер ами, а нет ли у вас... как это называется... трех рюблей?..
Рано созревая, молодые люди XVIII-первой четверти XIX столетий и выгорали рано, здесь демонический байронизм Вульфа, пожалуй, что и извинителен, но... Вспомним, в каком кругу вращался этот человек? Пушкин, Дельвиг, Языков (ценимый, кстати, многими именитыми литераторами того времени, Гоголем, например), поэт Подолинский, одно время превозносимый критикою "выше Пушкина", хотя бы... И что же? Неужели для столь "высокого ума" (коим, уж верно, Вульф себя почитал) не нашлось ничего более достойного, чем, недолгое время послужив, уйти в отставку и без малого полвека щеголять сюртуком и дендизмом в деревенском уединении? Игра "в Байрона" (или в "Печорина" - как угодно!) завела Алексея Николаевича в жизненный тупик. Наверное, это крайне обидно - жить в эпоху гениев, а жизнь расплескать и расточить на отчёты управляющего, виды на урожай и цены на сено.
"Про жизнь мою здесь не знаю что сказать – она до крайности скучна и бездушна... Много лет уже, как я более ленюсь, чем дела делаю
Да... Печоринский внутренний монолог как нельзя лучше подошёл бы в качестве эпиграфа ко всей невыносимо, неоправданно, да и чего уж - незаслуженно долгой (он протянул до 75-ти) жизни Вульфа: "Пробегаю в памяти все мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я жил? для какой цели я родился?.. А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные... Но я не угадал этого назначения, я увлекся приманками страстей пустых и неблагодарных; из горнила их я вышел тверд и холоден, как железо, но утратил навеки пыл благородных стремлений - лучший свет жизни" И я, пожалуй, не знаю более - чем ещё оживить титульный портрет Вульфа. Разве, шутливыми строками Пушкина, обращёнными к нашему сегодняшнему герою, а ещё более - к дням их молодости, вполне возможно, - лучшим дням жизни Алексея Николаевича. Прощайте же, сударь! Быть может, мы ещё как-нибудь, случаем вернёмся к Вам и полистаем Ваш дневник.
Чудо — жизнь анахорета!
В Троегорском до ночи,
А в Михайловском до света;
Дни любви посвящены,
Ночью царствуют стаканы,
Мы же — то смертельно пьяны
То мертвецки влюблены
Предыдущая глава цикла - Евпраксия "Зизи" Вульф
С признательностью за прочтение, не вздумайте болеть (поверьте - в том нет ничего хорошего) и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ