Способы по отстранению от всяческой неустроенности, тягот и психологического надлома 100 лет назад нашим предкам изобретать не приходилось. Самыми напрашивающимися и доступными из них были бегство за рубеж, уход из жизни с помощью самоубийства, поступления в действующую армию и отправка на фронт под пули и, наконец, наиболее востребованный массами уход в мир алкоголя.
Пьянство «от Рюрика до наших дней» является одной из вечно больных тем в России, своеобразной "русской болезнью". В контексте гражданского противостояния 1917-1921 гг. оно стало самым распространённым видом традиционного девиантного поведения. Именно употребление алкогольных напитков оставалось наиболее привычным как в столицах, так и в провинции видом ретритизма, доказывая в очередной раз верность утверждения, известного со времён Э. Дюркгейма, об усилении стремления граждан к уходу от действительности с помощью аномальных действий в переломные эпохи.
Сухой закон 1914 г., введённый в России с началом Первой мировой войны, во-первых, не был лишён противоречий и исполнялся далеко не последовательно. Проще говоря, этот комплекс законодательных мер не всегда и не всеми соблюдался. Правительство оставило право продажи горячительных напитков дорогим ресторанам и игорным заведениям. Уже в августе 1914 г. было дано разрешение на массовую продажу виноградного вина крепостью до 16 градусов, а в октябре 1914 г. – на торговлю пивом.1
Несмотря на то, что низовое движение трезвости на рубеже ХIX-XX вв. было как никогда сильным в России, ограничения для масс, привыкших к крепкому градусу, были весьма серьёзными и вызвали цепь винных погромов уже в 1914 г. Погромы винных погребов и лавок происходили в дни мобилизации на протяжении 1914-1916 гг., поскольку при отсутствии в продаже серьёзной выпивки нарушалась сложившаяся традиция прощальной попойки в семье и среди знакомых призывника. В Барнауле, например, при усмирении подобного пьяного мятежа погибли 112 чел.2
Осенью 1917 г., когда накал социально-политической напряжённости и экономического кризиса стремительно приближались к своему пику, волна винных погромов пронеслась по 13 провинциальным городам (Липецк, Елец, Торжок, Курск, Галич, Гжатск, Ярославль и др.).3
Самые сильные винные погромы прокатились по стране в конце 1917 – начале 1918 гг. Особенно отличились петроградские маргиналы и солдаты петроградского гарнизона, учинившие 23 ноября 1917 г. «второй штурм» Зимнего.
Петроградский исследователь В.И. Мусаев пишет о том, что среди возможных причин возникновения винных погромов конца 1917 г. были желание народа отпраздновать победу Октябрьской революции и выплеск наружу накопившейся потребности в снятии стресса, эмоциональный прорыв после трёхлетнего воздержания в свободном употреблении горячительных напитков.4
Сложно поверить в то, что они праздновали начало новой эпохи в истории человечества, то есть победу большевиков в ходе Октябрьского переворота 1917 г. Погромы ведь были налицо и в 1914-1917 гг., до захвата власти коммунистами.
Борьба со стрессом и пробуждение низменных вожделений, скорее всего, были причиной винных погромов рубежа 1917-1918 гг. Всплески пьяных беспорядков в Ярославле обнаружились за несколько дней до победы Октября, случившейся здесь в ночь с 27 на 28 октября 1917 г. 25 и 26 октября 1917 г. в Ярославле «герои тыла» из 19 понтонного батальона и бойцы автороты стали громить винные склады. Как отметил очевидец одного из таких разгромов, картина была довольно благодушной, по сравнению с городом трёх революций: солдаты всего лишь «напились и разложились».5 В Рыбинске 8-9 декабря 1917 г. «весь город находился во власти разбушевавшейся стихии», когда толпы крушили казенные винные склады.6
Винные погромы осенью 1917 г. пронеслись и по городам Костромской губернии. Двухдневный пьяный дебош с разграблением и поджогом магазинов произошел в конце октября 1917 г. в г. Галич. В начале ноября был разгромлен винный склад в г. Судиславль. Наконец, 22 ноября около 16.00 караул при винном складе г. Кострома начал его разграбление. Довольно скоро к солдатам подключилась часть гражданского населения. Через несколько часов из двора винного склада стали выходить толпы людей, обременённые ёмкостями со спиртом. Положение было очень серьезное. Сусанинская площадь и первые кварталы Еленинской и Павловской улиц были заполнены возбуждённым народом. Положение спасли рабочие-красногвардейцы с инструментального завода наследниц Л.Ф. Пло. После первого же залпа в воздух толпа разбежалась. Склад был заперт и большевики сумели взять ситуацию под контроль.7
Следует заметить, что пьянство в провинциальных городах в гражданскую войну приобрело весьма серьёзные масштабы. Спивались солдаты, красногвардейцы, милиция, рабочие и служащие советских учреждений и промышленных предприятий. Ярославская газета «Власть труда» в декабре 1917 г. обратила внимание на пагубную тенденцию. «За последнее время, - писал автор статьи, - на заводе Щетинина (одно из крупнейших в Ярославле предприятий, механический завод С.С. Щетинина, на котором в 1917 г. было занято около 600 рабочих – Л.К.) пьянство стало принимать угрожающие размеры».8
Большевики пытались противостоять стихии зелёного змия посредством и печатного слова, революционного дела и советского правосудия. Винные погромы разгонялись отрядами Красной гвардии и гражданской милиции. Новое советское законодательство стало применяться в борьбе с производством и сбытом незаконной алкогольной продукции.
Самым важным в этом противостоянии стал декабрьский декрет 1919 г. «О воспрещении на территории РСФСР изготовления и продажи спирта, крепких напитков и не относящихся к напиткам спиртосодержащих веществ». Согласно этому декрету крепкими признавались напитки, содержащие винного спирта более 1,5 процентов (градусов) по Траллесу, для виноградных вин крепость допускалась не свыше 12 градусов. За изготовление и продажу-покупку, передачу, хранение выкуренного спирта предусматривалось наказание в виде лишения свободы сроком от пяти лет с принудительными работами. Это отнюдь не означало введения абсолютного «сухого закона» в стране, так как не запрещалось, например, вообще употреблять или изготавливать виноградные вина.
По мнению некоторых историков, этот декрет повторял царские указы 1914 г.9 Главной же целью издания советского декрета всё-таки следует признать борьбу с повальным переводом зерна крестьянами на самогон. Как указывают исследователи И. Курукин и Е. Никулина, несмотря на попытки партийного руководства, в стране сухого порядка установить не удалось. Подпольно было доступно всё и всем, у кого было желание и материальные возможности.10
Тем не менее, за появление в нетрезвом виде на улицах городов людей регулярно задерживали. В Петрограде за вторую половину 1918 г. были арестованы 849 чел., за 1919 г. – 1932 чел., за первую половину 1920 г. – 579 чел., за первую половину 1921 г. - 816 чел. и 51 чел. за продажу спиртных напитков. За сентябрь-декабрь 1919 г. за пьянство были задержаны в числе прочих 83 милиционера.11
Борьба в провинции, на местах с алкогольной зависимостью, а точнее со сбытом и употреблением алкоголя велась, как ни странно, суровее, чем в центре. Нормативные акты Нижегородской губчека, например, предусматривали за продажу спиртного расстрел. В Тульской губернии за аналогичные преступления могли дать двадцать лет заключения или даже пожизненное.12 Подобные меры были обозначены далеко не только на бумаге, но и реализовывались в жизни. К примеру, по совокупности преступных деяний – пьянство, должностные злоупотребления, изнасилование - в Костроме в августе 1918 г. был подвергнут расстрелу член Костромского губернского исполкома Капустин.13
Летом 1919 г. солдат караульной роты из г. Ковернино Костромской губернии И.М. Степанов выпил вещественное доказательство - самогон, отобранный им при обыске. Революционным трибуналом за свой противоправный поступок он был приговорён к пяти годам тюремного заключения с возможностью искупления вины отправкой на передовую.14
В тюрьму действительно можно было попасть за употребление спиртного в то время. В бывшем партийном архиве Костромской области сохранилось характерное письмо от 3 января 1919 г. Автор письма находился за решёткой, четыре дня не получал пищи. В этом послании-прошении, написанном большевиком с помощью карандаша на обрывках бумаги, звучали следующие слова, намекающие на нелепость наказания: «1 ½ стакана меня привели в тюрьму».15Чаще мерой пресечения выбирали исключение из партии и отстранение от служебных обязанностей. 4 июня 1918 г. в Костроме исключили из партии за пьянство коммуниста А.П. Станкевича. В г. Любиме Ярославской губернии 1 июля 1921 г. на заседании президиума Любимского уездного исполкома отстранили от должности заведующего Отделом народного образования т. Яковлева «за пьянство» и на его место поставили т. Ваулина.16
Велась борьба с пьянством и в г. Ростов Ярославской губернии. Здесь регулярно публиковались обязательные постановления горуездисполкома по борьбе с пьянством в 1920-1921 гг. За появление на улицах Ростова в ночное время накладывался штраф в размере 3000 руб., а тех, кто попадался в любое время суток пьяным направляли на работу в эксплуатационный полк (по сути, концентрационный лагерь – Л.К.).17 В Ярославле за подписью председателя губисполкома Р. Левина 11 марта 1921 г. вышло постановление губисполкома №12. Согласно ему за выход на улицы города в нетрезвом виде полагалась изоляция сроком до одного года в концлагере, а за выделку, продажу, укрывательство спиртных напитков была предусмотрена высшая мера наказания - расстрел.18
«Кому Боголюбово, кому горе лютое». В определённых случаях наказания могли быть смягчены. Наглядный пример даёт партийное разбирательство, начатое в Ярославле на рубеже 1917-1918 гг. против членов РКП (б) Доброхотова (председатель горисполкома и комиссар ярославского гарнизона, будущий председатель губисполкома), Горбунова (глава Губернской милиции и красной гвардии) и других видных партийно-советских деятелей. Обвиняли их местные соратники в пьянстве и кутежах. В вину им ставилось, в частности, то, что они выписывали многочисленные ордера с неразборчивой подписью за председателя горисполкома на получение вина в магазине Лобанова. 28 декабря 1917 г., под праздники, они реквизировали гостиницы «Царьград» и Кокуева. В «Царьграде» Доброхотов, Горбунов, Большаков, Стасюконис в компании 30 красногвардейцев и приглашённых на праздник женщин отмечали Новый 1918 год. Закончилось всё «революционное» веселье массовым алкогольным отравлением. В оправдание Доброхотова обвиняемые сообщали следующее смягчающее его вину обстоятельство:
« …за все дни революции он так устал физически, что необходимо было поднять силы искусственным способом, а именно вином». Все участники событий отделались партийным порицанием.19
Таким же исходом завершилось дело о беспрерывном пьянстве макарьевского уездвоенкома П.Л. Волкова, находившегося в г. Ветлуге Костромской губернии в феврале 1921 г. Он находил весьма резонные аргументы в своё оправдание. Волков объяснял, что пил «не больше товарищей, обливающих меня грязью». Кроме того, он вообще ничего предосудительного в своих действиях не находил, поскольку с беспартийными выпивать избегал.20
Бывший председатель Любимского горисполкома А.М. Иванов летом 1921 г. был наказан одним годом условно за то, что наведывался в местный детский приют в состоянии сильного опьянения и пытался наводить там «революционный порядок». Начальник третьей роты седьмого батальона Ярославской губчека А.А. Князев в весной 1921 г. активно употреблял денатурат и в состоянии опьянения ночью часто поднимал солдат в ружье. За эти правонарушения он получил два года условно.21
Ещё один показательный и, к сожалению, типичный для того времени случай произошёл 17 ноября 1919 г. Некто А. Орлов был направлен продовольственной базой Шестой армии из Вологды в Ярославль в командировку. У него внезапно заболели зубы, а денег и возможности для лечения не было. Он зашёл в чайную Калинина на улице Власьевской (ныне улица Свободы). Здесь его неожиданно бесплатно угостили спиртом. После чего он решил отправиться на Сенной рынок – ярославскую «сухаревку», где в нетрезвом состоянии с помощью имевшегося у него оружия стал отнимать хлеб у одного из торговцев. Он был схвачен милицией. Заключение в одном из ярославских концлагерей длилось недолго. Его освободили из концлагеря, вероятно, по ходатайству армейских чинов, спустя всего лишь десять дней, 27 ноября 1919 г.22
Весной 1919 г. в подмосковном г. Клин сотрудники уголовного розыска Клинского уезда конфисковали без ордеров самогон и продукты питания у мещанок. По амнистии от 5 ноября 1919 г. их освободили от ответственности. Летом 1919 г. публичное распитие вина состоялось в г. Дмитрове. Заведующий местным продотделом А.М. Кисилёв и заведующий городской свечной лавкой М.Г. Пономарёв разливали церковное вино под столом во время обеда в общественной столовой. На месте преступления их «застукал» секретарь исполкома Евдокимов. По амнистии виновников также освободили.23
В январе 1920 г. начальник солигаличской уездной милиции М.Р. Абаимов «позволил себе выпить». Его посадили на семь дней под домашний арест. Спустя неделю он опять оказался на своей должности.24
В докладе (начало 1919 г.) представителя НКВД т. Зинге пьянство власть имущих названо «определённым явлением Костромской губернии». Автор указывал: «Много ответственных работников из партии и Совета пьянствуют или нюхают кокаин, дебошируют и, дискредитируя Советскую власть, отрываются от масс». Например, заведующий Костромским губернским земельным отделом Воронов в подпитии «режет дорогую мебель, требуя новой из имений».25
Весной 1919 г. А.В. Луначарский, ревизор от ВЦИК и ЦК партии большевиков, представил центру схожую картину. Наркомпрос подтверждал мнение т. Зинде о Воронове: «Этот оказался действительно горьким пьяницей и буяном». За двукратное уличение в сильном пьянстве был смещён с поста председателя Костромского губисполкома т. Хитров. ЦК его направило в соседнюю Ярославскую губернию. Равно как и хорошего работника, но «запойного» т. Малинина («действительно страдает запоем, хотя всячески сам борется с ним», - уточнял Луначарский). Он был снят с должности председателя Костромской губчека ещё осенью 1918 г. Вскоре ЦК его реабилитировал и из-за «тяжкой мобилизации» партийных кадров Д.С. Малинин в марте 1919 г. оказался председателем Костромского Ревтрибунала.26Через некоторое время его перевели в Ярославскую губернию, где он на начало 1921 г. занимал ответственный пост председателя Ярославского губотдела управления.
Пьянство расцветало и в небольших уездных городах Костромской губернии: в Ветлуге, в Варнавине. По р. Ветлуга на пароходе «Василий» в июле 1919 г. наряду с прочей публикой плыли четверо красноармейцев и компания, состоявшая из председателя Варнавинского уездного исполкома Шишкина, заведующего отделом здравоохранения Михайловского, члена Контрольной комиссии Борисенко и доктора Коноплянского. На станции Баки эта группа совчиновников взяла спирт и начался на пароходе пьяный дебош. Угрожая пассажирам, Михайловский размахивал револьвером, Коноплянский шашкой. На просьбы утихомириться с их стороны в ответ летели выкрики: «Нам всё равно…», «А мы монархисты…». В Варнавине наблюдавшие за этим безобразием четверо красноармейцев вызвали милицию. Прибывший начальник местной милиции Воинов, сам вдребезги пьяный, арестовал солдат-жалобщиков.27
Необходимо отметить, что в других губерниях к пьянству наделённых властью лиц карательные органы относились заметно строже, чем в Ярославской и Костромской. Например, в Казани двадцатишестилетний милиционер Г.Я. Столяров летом 1919 г. «в пьяном виде занимался скандалом без всякой причины ради хулиганства». Помимо этого, он спекулировал отобранными у крестьян продуктами. Пять лет принудительных работ без применения амнистии – таково было решение Казанского ревтрибунала.28
Несмотря на запреты и наказания, пили все, но больше всех те, кто находились у власти. Сводки ВЧК по стране говорят о том, что сами партийные и советские деятели пили повсеместно и постоянно.29 В феврале 1921 г., к примеру, увидело свет постановление Петроградского губернского комитета Российского коммунистического союза молодёжи, в котором констатировалось повальное пьянство комсомольцев: «…к перерегистрации все члены губкома должны бросить пить, для рядовых комсомольцев – срок до 1 апреля».30
Примерам несть числа. Весной 1918 г. пьянствовал и дебоширил с револьвером в руках в московских трамваях неподсудный комиссар ВЧК Г. Лазаргашвили. В северной столице в октябре 1918 г., пьяным в служебном автомобиле задержали самого коменданта Петрограда В.С. Шатова. Злоупотреблял спиртным в июле 1920 г. председатель кологривского уездного лескома Сизяков. 3 января 1920 г. Ф.И. Шаляпин через Б. Каплуна и И.П. Бакаева доставал монопольку «с белыми головками…для лечебных целей»; выпивали А.А. Блок, Н.С. Гумилёв и весной 1921 г., как заметил в дневнике К.И. Чуковский, серьёзным похмельем страдал сам А.М. Горький.31
Почему пили простые люди, понять можно. Обыватели, рабочие, солдаты находились в состоянии перманентного стресса. Без алкоголя не избежать было бы огромного всплеска самоубийств. Возможно, поэтому борьба с пьянством всё же была умеренной, больше для устрашения. Тихо пить власти не запрещали.
Почему злоупотребляли спиртным представители власти, тоже предельно объяснимо. Сами они были выходцами из того же народа, поэтому их стиль поведения совпадал с поведением масс. Огромная ответственность, свалившаяся на их плечи и головы, которой раньше они не знали, заставляла каким-то образом расслабляться, снимать стресс.
Можно увидеть в выпивке властителей и примитивную попытку сближения успевших оторваться от масс большевиков с вечно пьющим народом. Кроме того, одновременно, вновь встаёт проблема понимания новыми правителями свободы, якобы завоеванной большевиками, как воли и вседозволенности. Они ведь не просто пили, но зачастую и показывали при этом свою силу и безнаказанность (демонстрация оружия, например). Здесь следует говорить о феномене советской истории: недавний "раб", добившись власти, сам оборачивался деспотом, хуже прежнего.
Пили почти все и почти всё, что содержало в себе спирт. Пили всё, так как количество спиртозаводов в стране значительно сократилось. Если в 1915 г. их было 680, то в 1919 г. осталось всего 72. Уже в 1916 г. общественность констатировала: «пьянство народа продолжается теперь в таких же чудовищных размерах, хотя и не открыто, как прежде». Уже тогда, до 1917 г., горожане начали пить очищенный денатурат, в народе более известный как «ханжа», а также многочисленные суррогаты (например, «кумушка», «киндер-бальзам») и одеколон.32
В годы гражданской войны ассортимент алкогольных «новинок» значительно расширился. Труднодоступной редкостью были такие напитки, как реквизированные у костромского врача Молчанова 29 мая 1918 г. пять чанов винного спирта, рижский бальзам, одну бутылку белого столового вина, два ведра настойки.33
Помимо самогона, спирта, вин, денатурата, одеколона в обиход любителей выпивки вошли лак, политура, формалин. Такие дореволюционные питейные традиции как «спрыскивание блузы», «обмывание нового сверла», проводы на фронт, свадьба, вечеринки заставляли рабочих, среди которых в Петрограде, например, более 1/3 были наследственными алкоголиками, и иных обывателей поддерживать их алкогольную составляющую даже с помощью заведомо вредоносных жидкостей.34
Любопытный «коктейль» придумал один из советских функционеров в Ярославле. В бани Петровичева 3 января 1920 г. нагрянула контрольная комиссия и обнаружила потрясающую своей обыденностью картину: «…Заведующий банями т. Заболотнов явился в пьяном виде и на квартире у него обнаружена бутылка денатурата с эфиром».35Такой смеси позавидовали бы и в столицах.
Можно поспорить с тем, что пьянство всё-таки сократилось из-за экономических трудностей и антиалкогольных мер правительства.36Продовольствия, а соответственно и закуски стало бесспорно меньше, поэтому и доза алкоголя, требовавшаяся для опьянения, автоматически сократилась. Поэтому в абсолютных цифрах потребления, может быть, и снизилось питие спиртного, но в опьяняющем эффекте, думается, что пьянство не стало менее значительным, чем ранее явлением. Можно говорить лишь о том, что оно стало менее заметно.
Почему продолжали пить, понять не сложно. Сказывались вековые традиции и привычки. Возможно, для известного числа городских жителей алкоголь помогал раскрывать чувство свободы-вседозволенности. Для других, не исключено, пьянство стало элементом сопротивления режиму в форме социально-политической апатии и девиантного поведения. В сознании же большинства пьянство оставалось самым надёжным и проверенным способом отрыва от суровых реалий «военного коммунизма».
Почему новые власти продолжали бороться с пьянством и в то же время делали это спустя рукава, большей частью словом декретов и постановлений? С одной стороны, всё-таки чрезмерное употребление крепких напитков было фактором ухудшения криминальной ситуации в стране и в перспективе угрожало режиму. С другой стороны, боролись коммунисты избирательно и непоследовательно, допуская даже выпивку в своей среде. Возможно, речь идёт о понимании властями всей сложности ситуации. Они тогда не закрыли все храмы, они практически не отменили церковные праздники, они большую часть гражданской войны допускали свободную торговлю. Они осознавали, что, если преследовать пьянство без послаблений, то народ может всерьёз повернуться против них. Отбирать последнее лекарство у миллионов людей было бы роковой ошибкой с их стороны. Конечно, не было и рычагов, возможностей для борьбы с этим повсеместным явлением.
Тем более что сами большевики активно употребляли спиртное и не только. Например, в донесении секретаря ярославского губкома партии от 26 сентября 1919 г. значилось следующее: «Чекисты грабят и задерживают кого угодно. Зная, что они будут безнаказанными, они превратили местную ЧК в сплошной притон, куда приводят «буржуек». Пьянствуют вовсю. Кокаин употребляется местным начальством».37 Таким образом, сами власти и пьянствовали, и употребляли наркотические средства...
Продолжение следует!
1 Курукин И.В. «Государево кабацкое дело»: Очерки политики и традиций в России/ Игорь Курукин, Елена Никулина. М., 2005. с. 225.
2 Там же. С. 227, С. 381-382.
3 Канищев В., Протасов Л. Допьём Романовские остатки: пьяные погромы в 1917 году// Родина. 1997. №8. с. 62, с. 65.
4 Мусаев В.И. Указ. соч. с. 66.
5 Шестнадцать дней: Материалы по истории Ярославского белогвардейского мятежа (6-21 июля 1918г.). Ярославль, 1924. с. 37.
6 Бухарин К. и Назаров А. Десять лет Рыбинской организации ВКП (б) (1917-1927 гг.). Рыбинск, 1927. с. 17.
7 ГАНИКО.Ф.383.Оп.1.Д.46.Л.3-4. Там же. Ф.383.Оп.2.Д.127.Л. 17, 22.
8 Власть труда [Ярославль]. 1917. 13 декабря.
9 Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города: нормы и аномалии. 1920-1930 годы. Спб., 1999. С. 21.
10 Курукин И.В. «Государево кабацкое дело»: Очерки политики и традиций в России/ Игорь Курукин, Елена Никулина. М., 2005. с. 239-240.
11 Мусаев В.И. Указ. соч. с. 175.
12 Курукин И.В. Указ. соч. С. 241.
13 ГАНИКО.Ф.Р-383.Оп.1.Д.33. Л. 106.
14 Красный мир. Орган Костромского губернского Исполнительного Комитета советов и губернского Комитета РКП (б). 1919. 27 июля.
15 ГАНИКО. Ф.Р-1.Оп.1.Д.74.л. 1-2.
16 ГАНИКО. Ф.Р-383.Оп.1.Д.33. Л. 76. ГАЯО.Ф.Р-1431.Оп.1.Д.98.л.148.
17 ГАЯО. Ф.Р-1431.Оп.1.Д.26.л.119. Там же. Д.99.л.17об.
18 ГАЯО.Ф.Р-208.Оп.1.Д.6.л.484.
19 ЦДНИ ЯО. Ф.Р-1.Оп.27.Д. 69.л. 2-4, л. 10об., л. 15, л. 16-18, л. 21об.
20 ГАНИКО. Ф.Р-1.Оп.1.Д.745. л. 5, л. 13-13об.
21 ГАРФ. Ф.Р-1005. Оп.67. Д.89. л.6, л. 16-18, л. 55.
22 ГАЯО.Ф.Р-239.Оп.2.Д.18.л.87-89.
23 Вострышев М.И. Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920-е годы. М., 2004. 278-280, с. 282-283.
24 ГАНИКО. Ф.Р-678.Оп.1.Д.92. л. 18.
25 ГАРФ. Ф.Р-1240. Оп. 1. Д. 70. л. 19.
26 Там же. л.5-7, л. 12-13.
27 Красный мир. Орган Костромского губернского Исполнительного Комитета советов и губернского Комитета РКП (б).1919. 30 июля.
28 ГАРФ. Ф.Р-1005. Оп.2. Д.28. л.5.
29 Курукин И.В. Указ. соч. С. 241-242.
30 Цит. по: Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города: нормы и аномалии. 1920-1930 годы. Спб., 1999. С. 26.
31 Вострышев М.И. Указ. соч. с. 233-234. Мусаев В.И. Указ. соч. с. 175. ГАНИКО. Ф.Р-1.Оп.1.Д.258. л. 138, л.139. Чуковский К.И. Дневник (1901-1929). М., 1991. с. 115, с. 136, с. 140, с. 163.
32 Курукин И.В. Указ. соч. с. 230-231, с. 238.
33 ГАНИКО. Ф.Р-383.Оп.1.Д.33. л. 70.
34 Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города: нормы и аномалии. 1920-1930 годы. Спб., 1999. С. 27. Окунев Н.П. Указ. соч. С. 425.
35 ГАЯО. Ф.Р-208.Оп.1.Д.6.л.6.
36 Курукин И.В. Указ. соч. с. 242.
37 Цит. по: Черная книга коммунизма. Преступления, террор, репрессии. М., 2001. с. 120.