На третий день войны мне исполнилось девятнадцать лет. В суматохе я и не вспомнил о своем дне рождения. Дома остались мать и отец, школьные друзья… Среди них не было девушки, которая бы мне нравилась, которой я мог бы пи- сать нежные письма с фронта. Не скажу, что в школе не за- мечал добрых симпатичных девочек. Но ни одна из них не затронула моего сердца. Почему? Не настал срок? Возмож- но. Но мне кажется, в человеке есть особые амурные токи, которые дремлют до поры до времени и, лишь встретив вза- имно притягивающий ток, начинают энергично реагировать. Начитавшись кавказских поэм Лермонтова, проштудировав и его роман «Герой нашего времени», я отчетливо представ- лял себе удивительной красоты «черкешенку», первую лю- бовь Печорина. Мне снился ее тонкий и гордый стан, слы- шался нежный голос…
Мою первую любовь звали Катей. Мы встретились на фронте. Она была родом из Серпухова, дочерью рабочего Андриана Каталкина, отца большого семейства. Как гово- рится, я влюбился в Катю с первого взгляда. Лишь недавно я понял, почему так случилось. По телевидению показали ста- рый-престарый фильм «Большой вальс» о жизни и творче- стве Иоганна Штрауса. Я его видел до войны много-много раз. Ведь я считал себя музыкантом, в моем репертуаре бы-
ли модные тогда вальсы. Героиня фильма очень похожа на Катю. Тот же овал лица, те же губы, улыбка, ровные бело- снежные зубы. И щедрые брызги симпатии и радости. Мои чувства и память были запрограммированы принять в серд- це только этот образ. Остальное «доделала» молодость. Она была у обоих целомудренной, безоглядной. Кате было два- дцать, мне на три года больше. Мы встретились впервые в польской крепости Модлин, что стояла на берегу Вислы, за- тем наш полк и приданный ему батальон аэродромного об- служивания, в котором Катя была вольнонаемной работни- цей, перебазировались в Торн. Там мы отметили День Побе- ды. Судьба свела нас как страстных влюбленных. Мы сняли в городе комнату, представившись хозяйке-польке супруга- ми. Однако вскоре кончилась «вольница» военного времени. Мы, сержанты и ефрейторы, должны были ходить строем, да еще под песню, как безусые курсанты в училище. Словно и не прошли с боями от Москвы до Берлина, будто не свер- кали на наших гимнастерках ордена и медали. Нас обязали жить и спать в казарме с положенными в одиннадцать вечера отбоем и ранним подъемом. Нашлись командиры-чинуши, обожавшие муштру. С грустными лицами мы попрощались с полькой, что сдавала нам комнату, и недоумевали, что де- лать дальше. Моя казарма находилась в одном конце города, а общежитие Кати – в другом. Встречались все реже и реже. В ту пору в моей душе поднимался мятеж против сол- датской муштры, против несправедливости, против офице-