Кабинет Главного психолога во многом напоминал средневековую камеру пыток, и сходство не ограничивалось только разнообразием инопланетянских сидений и прочих приспособлений для отдыха, оборудованных всевозможными креплениями. Оно ещё более усиливалось за счёт присутствия хозяина кабинета – каменноликого Торквемады в темно-зеленой форме Корпуса Мониторов, сидевшего за письменным столом. Майор О'Мара указал Конвею на стул, удобный для землянина.
– Садитесь, доктор, – сказал он и улыбнулся, что было для него совершенно нетипично. – Отдохните немного. В последнее время вы то и дело мотаетесь на своей неотложке, и я вас совсем не вижу. Давно пора нам хорошо, обстоятельно поговорить.
У Конвея тут же пересохло во рту. «Что-то будет», – подумал он. Но что же он такого натворил, что упустил для того, чтобы заслужить подобное обращение?
Черты лица Главного психолога оставались непроницаемыми, словно поверхность каменной глыбы, но за его пристальным, изучающим взглядом, как хорошо знал Конвей, скрывался блестящий аналитический ум – настолько блестящий, что О'Мару спокойно можно было причислить к рангу телепатов. Конвей молчал, О'Мара тоже.
Будучи Главным психологом крупнейшего в Федерации многопрофильного госпиталя, О'Мара нёс ответственность за психическое здоровье многочисленного медперсонала, члены которого принадлежали к более чем шестидесяти видам. Несмотря на то, что ранг майора, присвоенный ему из соображений исключительно административного характера, не ставил его на слишком высокую ступень в иерархии управленцев госпиталя, авторитет Главного психолога был поистине безграничен. Для О'Мары любой сотрудник являлся потенциальным пациентом, а значительная часть работы возглавляемого им Отделения Психологии заключалась в том, чтобы подбирать конкретных врачей для конкретных больных.
Значительная часть ответственности О'Мары состояла в том, чтобы выявлять и ликвидировать подобные ситуации среди сотрудников госпиталя, в то время как его подчиненные следили за тем, чтобы такие истории не повторялись.
Как правило, Главный психолог разговаривал насмешливо, резко – на грани с грубостью. Порой он объяснял – именно объяснял, а не извинялся за такую свою манеру – это тем, что с коллегами он имеет право расслабиться и быть самим собой – то бишь вспыльчивым мерзким типом, но с потенциальными пациентами ему приходилось выказывать сочувствие и понимание. Зная об этом, Конвей нисколько не порадовался тому, что О'Мара с ним разлюбезничался.