Раз уж мы с вами вспомнили - кто с радостью, кто с неудовольствием - уроки труда в советской школе, то теперь давайте поговорим об уроках физкультуры. Тоже в советской школе.
Физкультура несколько отличается от других школьных предметов.
На физкультуру нужно переодеваться.
От неё может быть освобождение по болезни.
На физкультуре ты можешь физически устать, вспотеть, получить мячом по лбу.
Потом, разгорячённый физической активностью, должен быстро перестроиться и писать, например, сочинение или контрольную по математике.
Или сидеть на уроке истории или географии и, зная, что тебя могут спросить, досадовать, что даже с третьей попытки сбил планку, а после звонка, когда физрук с журналом уже ушёл в тренерскую, легко взял высоту. Э-э-эх!..
Вот такие простые и незатейливые моменты отличали раньше физкультуру от других предметов. Теперь на первое место вышло совсем другое, неожиданное отличие: то, что физкультура – дисциплина КОНТАКТНАЯ. То есть, предусматривающая телесный/физический контакт между преподавателем и учеником во время занятий.
Обеспечивая, в первую очередь, БЕЗОПАСНОСТЬ, а во вторую – правильное выполнение элементов, физрук осуществляет страховку, поддержку, проводку. Тем, кто не понимает устных объяснений, ставит правильно руки-ноги, поправляет корпус, делает какие-то парные упражнения с тем, кому не хватило пары, подсаживает на турник, брусья, кольца. А как без этого? Никак. Мало чему можно научить, полностью исключив прикосновения к ученику. Если только стихи читать с выражением.
А так, вспомните, ведь и учитель начальных классов бывает вынужден правильно вкладывать ручку в ладонь первоклашки и, обхватив его руку сверху своей, вместе выписывать букву.
И прижимать пальчики к линейке, чтобы маленький ученик почувствовал (не услышал, а именно почувствовал!), как надо прижимать к тетради линейку, чтобы линия не уползала вниз.
И какой учитель, проходя по рядам, машинально не выпрямлял детский корпус, чтобы не сутулился, и не приподнимал ладонью лоб, чтобы не возил носом по строчкам?
Кто, не прерывая объяснения, не клал руку на плечо стоящего у парты ученика, давая понять, что он может сесть?
Кто не показывал индивидуально, как правильно держать кисточку, рубанок, паяльник, вязальные спицы? Кто не склонялся над учеником, не касался его рук, чтобы он тактильно прочувствовал, как правильно пользоваться этими предметами?
Кому, в конце концов, не приходилось разнимать дерущихся или останавливать несущихся сломя голову?
Наши учителя, не задумываясь, похлопывали нас по плечу в качестве поощрения и поддержки, приобнимали растроганно в благодарность за поздравление, пожимали крепко руку, обнимали, хлопали по спине от радости за победу.
Наши учителя. Нас. В то, канувшее в небытие наше время.
В теперешние времена не то что прикосновение к ученику, но любой жест, слово, взгляд может расцениваться (и часто расценивается!) учениками и их родителями как посягательство на личную и половую неприкосновенность ребёнка, попытки совращения, явный или скрытый сексуальный подтекст.
Особенно уязвимы в этом отношении преподаватели физкультуры. Особенно мужчины. Ведь дети на уроке часто с голыми руками и коленками, и учитель имеет возможность «хватать их за разные места».
Кто и с какой целью посеял, взрастил и закрепил в обществе убеждение, что физрук – это маньяк, просочившийся в школу исключительно с низменными целями? Почему, с одной стороны, сокрушаются, что дети получают однобокое, «женское» воспитание, что мужчины не идут работать в школу, с другой – каждого пришедшего работать в школу мужчину априори рассматривают как преступника, «ходящего» под очень нехорошей статьёй?
Вот сейчас, будучи зрелой (а местами и перезрелой) тётенькой, вспоминая свои школьные годы, я с пристрастием рассматриваю случаи, когда ко мне или к кому-то другому на моих глазах прикасались учителя-мужчины. Словно по минному полю хожу с миноискателем, настроенным на поиск сексуальной окраски, напряжённо вслушиваясь – не запищит ли в наушниках?..
Нет. Не пищит. Тишина.
Возможно, и даже наверняка, за долгий советский период на территории огромной страны были какие-то единичные случаи развратных действий учителей-мужчин по отношению к ученикам. По статистике, их не может не быть. Какой-то процент есть всегда и везде. В любые времена и в любой стране. Я могу говорить, опираясь только на свой жизненный опыт.
Кто вёл у нас физкультуру в начальных классах, уже не помню, а вот с шестого класса по восьмой у нас был физрук Сергей Кузьмич, отличный дядька лет за сорок. Серьёзный, спокойный, невозмутимый. Его уроки были хорошо организованы, сам он был несуетлив, основателен, и на уроках мы успевали очень много. Всё у него было под контролем, никто и ничто не ускользало от его внимания. В результате каждый научился всему, что было необходимо по программе, и много чему ещё. Он работал с каждым, сколько нужно, чтобы тот умел всё делать хорошо, уверенно, чтобы как можно успешнее сдал нормативы, зачёты. И часто говорил:
- Ты можешь лучше!
И, действительно, могли.
Помню, накануне нашего с ним первого урока на лыжах он собрал нас в зале и объяснил ещё раз, как правильно одеться. Он как раз только что вернулся с урока в параллельном классе и использовал себя как наглядное пособие.
- Под непродуваемой курткой должно быть три слоя одежды: майка или футболка, водолазка или тонкий джемпер, сверху толстый тёплый свитер или фуфайка.
Он чуть оттянул в сторону расстёгнутый сверху ворот тёплой лыжной куртки и показал высокий воротник водолазки.
- Под верхними толстыми лыжными штанами обязательно ещё одни, лучше шерстяные, рейтузы или спортивные.
Он, поколебавшись, чуть отогнул резинку своих верхних штанов, чтобы показать сразу под ней ещё одну. Мы, в этом возрасте яростно протестовавшие против каждой «лишней» одёжки, которую заставляли надевать родители, восприняли эту невиннейшую и даже чопорную демонстрацию как честность и справедливость: взрослый мужчина, спортсмен, сам одет так, как рекомендует нам. А не требует от нас одеться потеплее, потому что мы дети.
Сергей Кузьмич напомнил ещё про носки, шапку, шарф, варежки, показал свои и коротко рассказал, чем чревато отсутствие хотя бы одного из этих аксессуаров.
А когда назавтра выяснилось, что один из мальчишек забыл-таки варежки, не отправил его домой, не поставил двойку, не заставил кататься с голыми руками, а укоризненно покачав головой, достал из кармана запасные варежки и дал ему. Потому что он был взрослый. Учитель. И знал, что мы хоть и «большие», но всё равно дети. И носил с собой запасные варежки. Возможно, где-нибудь за пазухой пригрелась и запасная шапка.
Всю жизнь я следую этому руководству: хлопковая майка/футболка, верхний слой непродуваемый, внутренний – тёплый.
И ещё помню, как однажды, заглянув зачем-то в спортзал после уроков, совершено неожиданно для себя застала его за странным занятием – он мыл пол. Все маты, снаряды и скамейки было выдвинуты на середину, стояли два ведра с водой, и Сергей Кузьмич старательно драил шваброй периметр.
- Ой!.. - не удержалась я, - а почему вы моете?..
- Тут по углам и вдоль стен плохо промывают. – Просто объяснил он. – Пыль скапливается, песок. А мы потом всем этим дышим.
Мне стало неудобно уходить, и я спросила:
- Вам помочь?
- Помоги. – Сказал учитель. – Вот эти две скамейки подвинь к стене, я там уже начисто промыл.
Я ухватилась за край длинной гимнастической скамьи и стала заводить его к стене, а Сергей Кузьмич прополоскал тряпку и стал мыть вдоль другой стенки.
Интересно, если бы сегодня кто-нибудь заглянул в зал и увидел раскрасневшуюся шестиклашку, тягающую тяжёлую скамью, и потного физкультурника в подвёрнутых спортивных штанах и тенниске, орудующего шваброй, то какая была бы реакция у ревнителей детских прав и свобод?
Что бы они увидели? Эксплуатацию детского труда?
Злой умысел взрослого полуодетого мужика, который, пользуясь служебным положением, заманил доверчивое дитя в пустое помещение?
Тогда такие мысли просто не могли прийти никому в голову. Я придвинула скамейки к стене (мы и на уроках их часто двигали), состыковала торцами и посмотрела на Сергея Кузьмича.
- Спасибо. – Сказал он. – Ты мне помогла. А теперь беги домой. Остальное я сам. Тут немного осталось.
И я с чистой совестью пошла домой.
А в девятом и десятом классах у нас было сразу два учителя: Василий Михайлович и Вера Петровна – для мальчиков и для девочек. Класс делился на две части, и каждая занималась со своим преподавателем по своей программе. Но всё равно мы были вместе, в одном зале, перешучивались, помогали друг другу, вместе играли в игры с мячом, сдавали какие-то общие зачёты и нормативы. Но одновременно два сильных учителя – это было круто!
Оба они были лет сорока, оба бывшие спортсмены, работающие тренерами и взявшиеся ещё вести наши два девятых и два десятых класса.
Надо сказать, что наша школа была очень сильной, с высоким уровнем преподавания. Сильными были не только математика, физика, химия, биология, но и физкультура.
Наши ученики часто ездили на разные соревнования, занимали призовые места. И наши уроки физкультуры больше были похожи на тренировки. Мы постоянно что-то отрабатывали, оттачивали, повышали уровень, сдавали, улучшали результаты. В то время, по крайней мере, у нас, почти все ребята занимались каким-то спортом, а то и двумя-тремя видами. В классе были очень спортивные, тренированные мальчишки и девочки. Смотреть, как они прыгали, работали на снарядах, играли в командные игры было большим удовольствием.
Кстати, в школе было несколько спортивных классов. Они учились по какому-то своему расписанию, у них были свои, профессиональные тренеры, и мы с ними практически не пересекались.
Так вот, два последних класса школы.
Василий Михайлович – крупный, импозантный (сейчас бы сказали – брутальный) мужчина, жёсткий, властный, острый на язык.
Вера Петровна – невысокого роста, яркая, вся словно свитая из мышц, без капли жира, тоже жёсткая, властная, тоже язык, как бритва.
От них обоих волнующе веяло большим спортом.
Мы их обожали. Нет, конечно, нескольким ученикам, чьи отношения со спортом не заладились с детства, было трудно, и они не разделяли нашего восторга от требовательных преподавателей, безжалостно вытягивающих их хотя бы на минимальный уровень.
Никого со слабым здоровьем, кто имел бы постоянное освобождение от физкультуры, у нас в классе не было. Освобождённые на две недели после болезни сидели в зале на скамье, им можно было читать, писать, делать уроки, но большинство предпочитало смотреть, болеть, чем-то помогать – раздавать, подавать, собирать, придерживать. Многие, изнывая, просились позаниматься, «ну, хоть чем-нибудь лёгоньким», но физруки твёрдо выдерживали все сроки, предписанные врачами.
Все трое наших физруков с нами никогда не сюсюкали, не заигрывали, ватой не оборачивали, соломки не подстилали. Но к вопросам здоровья относились очень серьёзно. Если плохо себя чувствуешь, какая-то травма, что-то не так – отправляли к медсестре, которая тогда работала в школе на полную ставку, освобождали от занятий или давали задания полегче.
Строго соблюдали дистанцию, иерархию и субординацию. Они – учителя, тренеры. Мы – ученики. Сейчас я понимаю, скольких конфликтов, недоразумений и недвусмысленных ситуаций мы все избежали благодаря их чёткой позиции.
С нами разговаривали как с разумными, самостоятельными, соответствующими своему возрасту людьми.
Нас скупо хвалили. И похвала эта дорогого стоила.
Нас ругали – всегда за дело. Попасть на язык Василию Михайловичу или Вере Петровне, быть припечатанным, как клеймом, их хлёстким, язвительным замечанием под гогот одноклассников – позор, которого всеми силами старались избежать. Но! Без оскорблений и нецензурщины.
Бывало дело, мальчишки получали железной рукой по заду, а то и по затылку – всем, включая виновника, ясно, за что. Никаких обид или жалоб. Бывали резко сдёрнуты откуда-то или вовремя схвачены, жёстко остановлены – как говорится, за секунду «до…». И опять всем понятно, что, начни учитель останавливать словами, объяснять, увещевать – катастрофы было бы не избежать. А урок старшеклассников в спортзале – это мероприятие повышенной опасности. Тут, бывает, доля секунды отделяет от травмы. Много успеешь донести словами разгорячённому подростку? Поэтому твёрдая, бестрепетная рука тренера – вместо тысячи слов.
Но надо сказать, что технику безопасности в нас вдалбливали крепко.
Мы все знали твёрдую, сильную руку физрука. Это была наша опора, поддержка, гарантия безопасности. Василий Михайлович много занимался и с девочками тоже. Они с Верой Петровной часто заменяли друг друга, какие-то занятия проводили вместе.
- Ой, Сергей Кузьмич, я боюсь! Я налечу на этого козла и ударюсь!.. Я не перепрыгну!..
- Стоп, Сорокина! Не нервничай! Успокоилась? Слушаешь меня?
- Ага…
- На подкидном мостике с опорой на руки только что хорошо прыгала, выше даже, чем нужно. А теперь ноги врозь, и перелетишь, сама не заметишь.
- А-а-а... А вы меня поддержите? Я боюсь, зацеплюсь за него ногой и упаду!
- Ох, Сорокина!.. Ну, вот коленками запрыгивали, дал я тебе хоть раз упасть?
- Не-а-а…
- И сейчас не упадёшь. Паникёрша ты. Технику знаешь. Прыгучесть у тебя хорошая. Давай на разбег!
- Ой, только вы меня подстрахуйте!..
Не могу припомнить ни одной серьёзной травмы на уроках физкультуры. Если кто-то ушибался или, как ему казалось, подворачивал ногу, физрук внимательно осматривал и прощупывал это место. Мы знали, что он знаком со спортивной медициной, для нас это было естественно.
Нас научили массировать место ушиба, чтобы не появился синяк. Пользуюсь этим способом всю жизнь, научила детей. Помогает!
Ещё наши физруки приучили нас к тому, чтобы перед упражнением, при котором учитель страхует каждого по отдельности, установить с ним контакт глазами:
- Пошёл!
– Вижу! Жду! Готов принять!
И этим правилом я пользуюсь всю жизнь, теперь уже в ситуациях, далёких от спортивных.
Как-то раз Василий Михайлович на мне показывал, как держать партнёра за лодыжки при выполнении такого упражнения: лежишь на спине, руки за голову, поднимаешься и сгибаешься, стараясь коснуться лбом коленей. Не знаю, как это правильно называется. Я лежала на мате, жёстко зафиксированная могучими руками тренера, и мне в голову не могло прийти, что моих девичьих ножек касаются руки мужчины. Мне было очень спокойно и комфортно, потому что, чем надёжнее зафиксированы ноги, тем легче выполнять это упражнение. Никакая одноклассница так не удержит.
Девятый-десятый класс. Мы были уже шестнадцати-семнадцатилетние, в те времена уже почти взрослые.
Вот сейчас вспоминаю и удивляюсь, какие отношения с нами сумели выстроить физруки, что они до сих пор греют сердце. Да, именно они с нами, а не наоборот, потому что в паре "ребёнок – взрослый" отношения устанавливает взрослый.
Справляться с нами наверняка было непросто. Мы были развиты во всех отношениях. Возраст взрывоопасный. Гормоны бьют по мозгам и другим местам. В классе несколько влюблённых пар, между которыми не то что искрит – аж дымится. И несколько человек, состоящих в весьма запутанных, непрояснённых отношениях.
И невероятно привлекательный, харизматичный, мужественный Василий Михайлович. Сейчас бы про него сказали: мачо, сексуальный. Тогда мы таких слов не знали.
Некоторые особо развитые и менее воспитанные девчонки попытались с ним пококетничать. Но физрук видел их насквозь и, как бронёй, был защищён чётко обозначенной дистанцией, жёсткой иронией и безжалостным сарказмом. И за это его уважали и обожали ещё больше.
На школьных вечерах для старшеклассников он появлялся модно одетый – вообще красавчик! – с гитарой (О-о-о!.. ), помогал с музыкальной аппаратурой и пел три-четыре песни. Мы слушали, затаив дыхание. Помню, что всегда просили «на бис» спеть «На щеке снежинка тает, вот она была, и нету…». Он пел. И исчезал.
Однажды его успела перехватить десятиклассница, пригласила танцевать. Он мягко, но твёрдо, с оттенком сожаления, чтобы не обидеть, сказал:
- Извини. Я не танцую.
И ушёл.
Мы не знали о наших физруках ничего – сколько им лет, женаты ли они, есть ли у них дети, чем они занимаются в свободное время. Соответственно, и поводов для пересудов не было.
Однажды, когда мы занимались физкультурой в школьном дворе на спортивной площадке, откуда-то появился сильно пьяный мужик и, что-то бурча себе под нос, вдруг швырнул почти нам под ноги пустую бутылку. Девчонки завизжали, все отпрыгнули. Бутылка разлетелась на осколки.
Василий Михайлович молча заломил ему одну руку и что-то сказал сквозь зубы. Мужик согнулся пополам и, охая, стал собирать осколки. Время от времени он подавал голос и дёргался, но Василий Михайлович слегка подкручивал ему руку, и хулиган тут же затихал и собирал битое стекло быстрее и тщательнее. Кто-то из мальчишек отбежал и принёс ведро. Поставил его рядом с дебоширом. Тот находился в надёжных руках физрука, бояться было нечего. Когда всё стекло было собрано в ведро, Василий Михайлович так же молча, не отпуская руки, довёл его до калитки и крепким пинком под зад выкинул на газон. Закрыл калитку, вернулся к нам и продолжил урок, бросив одно слово: пьянь. Что было бы, случись такой инцидент сегодня?
Ещё у нас в школе был военрук, очень солидный и серьёзный, военный в отставке, классный дядька.
И физик, Филипп Андреич. Он был молодой, крупный, симпатичный, очень увлечённый своей физикой. Хороший учитель и приятный человек. Мы его любили. У меня, как у совершеннейшего гуманитария, с физикой были весьма напряжённые отношения. Его это огорчало.
Помню, мы писали какую-то очень важную контрольную. Филипп Андреич с отсутствующим видом прохаживался по рядам. Я корпела над трудной задачей и вдруг почувствовала на плече тяжёлую руку. И в следующее мгновение перед моими глазами возник толстый палец с неровно обрезанным ногтем, который упирался в исписанную строчку на моём листке. Всё заняло считанные секунды. Я не отрывала взгляда от строчки и вдруг увидела ошибку! Широкая спина физика уже удалялась от меня. Я исправила ошибку, задача решилась и спасла мою контрольную! Потом я подошла к нему и поблагодарила.
- Надо быть внимательнее, - сказал Филипп Андреич, - ты же у доски решала подобную задачу, и на дом я задавал. Иди.
С мальчишками у Василия Михайловича были свои, особые, «мужские» отношения. Он здоровался с ними за руку, крепким рукопожатием. Они перекидывались иногда какими-то репликами, обрывками фраз, цитатами, и было видно, что прекрасно понимают друг друга. Иногда из кучки стоящих вокруг физрука парней раздавался хохот. Но вот панибратства не было и в помине.
Сейчас я слышу от знакомых, читаю в разных источниках, в частности, здесь, на Дзене, что в настоящее время в связи с нагнетаемой истерией по поводу прикосновений к детям многие учителя физкультуры, не вправе отказаться от страховки и прочих необходимых контактов, вынуждены отказаться от акробатики, гимнастики, снарядов. Говорят даже, что на уроках физкультуры… пишут в тетради! Мне это видится какой-то дикостью.
Так вот, поблуждав в своих воспоминаниях о нашей школьной физкультуре, с пристрастием перебрав и рассмотрев все случаи прикосновений ко мне учителей мужеска полу, в основном, конечно, физруков, на предмет обнаружения сексуальной подоплёки, могу с уверенностью однозначно сказать: нет! Никаким криминалом там и не пахло.
И если бы меня тогда спросили: а вот физрук сжимал твои ноги, схватил тебя за руку и обхватил поперёк корпуса, как ты думаешь, не было ли это грязным поползновением на твою девичью честь? - я бы даже не поняла вопроса. Мы, уже вкусившие вечерних прогулок в парке, танцев в темноте и первых выяснений отношений, чётко знали: он – взрослый, учитель. Мы – дети. И этим всё сказано.
Конечно, учителя, как и ученики, бывают разные. Но я ни разу не слышала о чём-то непозволительном со стороны физрука. Или другого мужчины-учителя. Ни из третьих рук, ни из пятых уст. А ведь девчонки такие болтушки! Если бы кто-то что-то слышал/видел/знал, разнеслось бы, как пожар. Было же ещё много знакомых из других школ. Нет, полный ноль.
Недавно встретила знакомую, учившуюся в параллельном классе. И она вспомнила:
- Помню, зимой на лыжах сколько-то кругов бежали на время. В одном месте Василий Михайлович стоит с секундомером, в другом Вера Петровна. И вот замечаю я, что мальчишки, как с физруком поравняются, так хохочут. И дальше мчатся. А я бегу, запыхалась, в боку колет, всё-таки, лыжи – это не моё. То ли дело гимнастика! Ну, вот, а тут прямо второе дыхание открылось, всё стараюсь вместе с каким-нибудь парнем к Василию Михалычу подъехать, узнать, чего они смеются? И всё никак не получается. Парни у нас сильные были, помнишь? Когда в школу из парка возвращались, я у Сашки Кузнецова узнала: он им анекдот рассказывал. Сколько успевал, пока они мимо него проезжали. И они неслись на следующий круг, чтобы поскорее узнать - что там дальше? Я у Василия Михайловича, помню, спросила:
- А почему вы мальчишкам анекдоты рассказывали, а нам нет?
А он сказал:
- Вам нельзя.
И вот именно тогда я поняла, что наши мальчишки и Василий Михайлович – это одна часть человечества, а мы – другая. И как-то уже по-другому стала на них смотреть. А помнишь ещё, как наш умник Славка как-то сказал: мол, женщин невозможно понять, а Вера Петровна ему сказала: женщин не надо понимать, их надо любить. До сих пор помню. Мужу так всегда говорю. А дочка – зятю.
Дорогие читатели!
А какие у вас воспоминания о школьных уроках физкультуры?
В ваших воспоминаниях окрашены ли сексуально прикосновения физрука?
Те, кто сейчас ведёт в школе физкультуру или у кого дети/внуки учатся в школе, расскажите, как теперь проходят уроки физкультуры?
Как вы считаете, есть ли реальное основание бояться и родителям, и учителям прикосновений к ученикам, или это кем-то намеренно раздутая истерия по поводу неприкосновенности детей?
P.S. В статье идёт речь о середине 70-ых годов прошлого столетия.
Как давно, оказывается, я живу!..