– Эй, ты кто? – окликнул я невезучего. В ответ – только невнятное мычание. «Хм, а что это на нас надето? Какаято заляпанная кровью и землей хламида серомышиного цвета. Неужто немец? Хотя сейчас – это неважно. Важно ребятам подсобить». – Арт, ты где там? – доносится до меня изза дома. «Люк или Зельц?» – Тут я, окружаю гадов! – кричу в ответ. – Ага, гранату в окно давай! «Какую гранату? Он что, ошалел?» – думаю я, шкандыбая, другого слова подобрать не могу, вдоль глухой стены дома. – Эй, начальник! – А этот голос мне незнаком, если только Дымов в ударном темпе не спился за последние пять минут. – Давай, дашь на дашь! Я эту курву целой отпущу, а вы меня со двора? «Хохо, это кто там такой хваткий? Судя по голосу и речевым оборотам, урка, в полицаи подавшийся… И кого это он там так неласково величает?» – Начальник, я спросил! А где ответ? У, твою… – Реплика прерывается криком. Женским или детским. Вот это пат! Нет, не технический, психологический. И уважать себя не будешь, если отпустишь гада, а если невиновные погибнут – то тем более! «Так, что у нас тут?» – внимательно оглядываю дом. Дом как дом. Большой. Примерно в таком я както провел половину лета, отдыхая у двоюродной бабки в Тверской области. Я находился на хозяйственном дворе, если смотреть на дом с улицы – то с правой стороны. Вокруг – сараи, поленницы. В дальнем углу – курятник. Вход с сенями – с противоположной стороны дома. На эту сторону выходит только маленькое окно то ли кладовки, то ли чулана. С простреленной ногой я туда точно не влезу. Задняя стена – глухая. «Интересно, почему Саня не отвечает? Варианты просчитывает? А если мы вот так поступим?» С максимально возможной для моей хромой ноги скоростью я дошел до угла дома и осторожно выглянул на улицу. Вон Зельц притаился в тени забора… Так, а где Люк? Ага, он затаился в палисаднике, сразу и не разглядишь! Тихим свистом я привлек его внимание. Затем жестом показал себе на ухо и похлопал себя по нагрудному карману. Даже с этого расстояния я увидел, как перекосилось его лицо. Саня молитвенно сложил руки и быстро полез в карман за рацией. Достал. Разглядывает. Сокрушенно качает головой, а потом жестами показывает мне, что связь – йок! Весело! «Интересно, – думаю, – а чего они стрелять начали? Ведь Дымов точно первый начал из „нагана“ шмалять, даже „глушак“ не прикрутил, торопыга». И тут мой взгляд зацепился за то, что я вначале принял за кучу тряпья, валяющуюся на земле. «Да это же дядько Остап! Вон и памятный мне по первой встрече картуз валяется в пыли. Это кто же его, наши или всетаки полицаи?» Люк, привлекая мое внимание, покачал рукой, согнутой в локте. Хочет, видать, жестами пообщаться. Это мы могем. Спрашиваю его: сколько противников и чем они вооружены? – Один. Винтовка и, возможно, пистолет, – отвечает Люк. – Сколько заложников и кто они? – Двое или трое. Одна женщина и дети. «Вот это кисло, понастоящему кисло! Еще минут тридцать провозимся, и от немцев тут будет не продохнуть, но и уходить, оставив за спиной вооруженного полицая, мы не можем. Даже до мотоцикла не дойдем – он нас из окна перестреляет. Мотоцикл бросить нельзя, там шмоток иновременных много осталось. Да, дилемма!» Жестами показываю Люку, что есть идея. – Какая? – спрашивает он.