ТРИ ГОДА СПУСТЯ
Лесная избушка утопает в снегу. Слюдяное оконце затянули синие узоры. У очага, трескуче уплетающего еловые лапки, шутливо пререкаются двое.
– Дурилка ты, Проня! – девушка ласково шлепнула по смешному пузику мальчишки. – Скажешь тоже! Откуда здесь женихи? Тем более принцы. Балабол ты у меня. Я и замуж-то не собираюсь.
– А вот и выйдешь, – лукаво щурясь, тоненько настаивает малой, – за наследника, точно тебе говорю! Ой-ей! Не надо, не надо!
– Ага, боишься! Защекочу, чтоб глупости не болтал! Будешь знать, как языком чесать!
Марика обожает своего Пронюшку, хотя проказник он еще тот.
С той поры, как нашла его на пустынной дороге, приняв за котенка, малыш всецело завладел ее сердцем. Он был первым существом, заставившим девочку почувствовать, что и ее никчемная жизнь кому-то нужна.
Он нуждался в ней, чтобы выжить. И в ней пробудилось неистребимое желание жить, как только взяла на руки это беззащитное, отринутое всеми, создание. Этот миг преподнес им обоим новое рождение. Каждый подарил другому жизнь.
В ту ночь приморозило. Но согретые общим теплом они сладко проспали до утра. Когда же первые лучи солнца приголубили, осветили землю, девочка поняла, что ее питомец не очень-то похож на котенка.
Скорее на младенца покрытого мягкой, бурой шерсткой. В довершение на ветру трогательно дрожал маленький хвостик. «Милый, тебя отвергли, потому что ты не похож на других», – жалость еще крепче привязала Марику к малышу.
Она и думать забыла о неизбежной гибели.
– Не пропадем! Уйдем подальше от людей, построим шалаш из веток. Лес нас прокормит. Много ли нам нужно? Не бойся, родименький, я с тобой!
Бережно обхватив названного братца одной рукой, другой раздвигая колючие еловые лапы, девочка углубилась в чащу. Долго пробирались они сквозь заросли в поисках подходящей ложбинки или дерева, высматривая верное укрытие от диких зверей и непогоды.
Малыш оказался на удивление смышленым. Доверился своей спасительнице, не плакал, с удовольствием рассасывал, найденные Марикой, запоздалые лесные ягоды.
Объевшись же чудом сохранившейся об эту пору перезрелой малины, лукаво прищурился и, забавно пуская слюнки, потешно запрунькал, с хитрецой поглядывая на кормилицу. Зрелище было уморительное!
– Ах ты, прунька-проныра! – глядя на него, умилялась Марика.
Никогда еще не испытывала она такой радости.
– Пронюшка мой! – так вековечный лес впервые услыхал его имя.
Не одни сутки миновали. Гуща становилась непроходимой. И тут судьба вновь улыбнулась им. Стена деревьев расступилась, и посреди поляны окруженной вековечными елями, как из-под земли, выросла избушка!
Заброшенная бревенчатая постройка, ветхая и неказистая, до крыши заросшая диким разнотравьем, была невелика, да к тому же слегка покосилась. И все же отныне у них был дом. И это был ИХ ДОМ! Чуть поодаль они обнаружили родник с тихой заводью. О лучшем и мечтать невозможно!
Пронюшка махонький, хлипкий с виду, умом взрослел не по годам скоро. Природа, восполняя иные свои просчеты, щедро наградила его необыкновенной смекалкой и неожиданной при его малом росте прытью.
Кое-как пережили первую зиму. Летом заметно окрепший малыш повадился бегать в лес. И в их рационе помимо трав, ягод, орехов и грибов стало появляться мясо птицы.
Когда же Проня наловчился, сытная еда уже не сходила с их стола (сухого пенька, когда-то вывороченного медведем). Со временем добыча становилась крупнее.
И вот уж хозяева лесной избушки наладились заготавливать пищу впрок, шить теплую одежду из выделанных Марикой шкур. Она научилась этому в овчарне дяди. Как и разводить огонь, высекая искру из камней. Теперь эти уменья пришлись, как нельзя кстати. В общем, жизнь наладилась.
Дни пролетали незаметно. Радуя каждый по-своему, сменяли друг друга времена года.
НЕЗНАКОМЕЦ
В ту зиму рождественские морозы выдались на редкость суровыми.
Инстинкт самосохранения заставлял обессиленного человека ползти… Двигаться, двигаться!.. Держаться… не останавливаться…
А стужа свирепеет. Он чувствует, как стынут руки, ноги. Приближается неотвратимая гибель. Бывалые охотники рассказывали, как это бывает: сначала окоченевшее тело наполнится обманчивым теплом, затем непреодолимо захочется спать.
Галлюцинации уже начались. Ему постоянно мерещится детский смех. Это начало конца... Очутиться бы сейчас в своей постели! Зачем, зачем он настоял на том треклятом пари!?
Какой урок! Как жестоко он наказан за самонадеянность. Шатуна в одиночку не завалил, и сам сгинет в лесу по чем зря. Какой позорный итог! Поделом. Воистину гордыня - смертельный грех. Он живая иллюстрация этому… Пока живая…
А смех становится все явственней. Посреди безлюдной, по самые макушки заваленной сугробами глуши этого не может быть… И все же в морозных сумерках звучат не замолкая беззаботные голоса… Вот опять... И опять …
«Наверное, ангелы, а может, и демоны спешат ко мне, потешаясь над человеческой глупостью» - думает несчастный. Если б только каким-то чудом ему удалось спастись! Он пообещал бы Богу никогда, никогда больше!..
Но, что это?.. За деревьями мерцают огоньки... Волки! Страшная догадка лишила человека надежды.
ГОСТЮШКА
Юноша с трудом приоткрыл глаза. Две темные фигуры на фоне колеблющегося пламени склонились над ним. Тела он не ощущал. «Так и есть, за мою беспутную жизнь я определен в ад. Стоило ли ждать иного?..»
Из прошлой жизни он помнил лишь поразивший его напоследок феномен – исполинского одноглазого волка. А еще свою решимость встретить гибель не склоняя головы! Отвага – все, что у него оставалось.
Притерпевшись к неяркому свету, он различил лица окружавших его существ. «По крайней мере, один из них неожиданно мил для служителя преисподней…» – успел подумать он и снова впал в забытье.
Очнувшись в другой раз, он услышал, как те двое переговариваются у его изголовья.
– Что-то долгонько гостюшка наш в себя возвращается, – в смешном до щекотки голосочке звучали не по-детски солидные нотки.
– Ничего странного. Посмотри на него, тонкая кость, нечета нам с тобой. Удивительно другое. Как этакий неженка оказался здесь в такую пору без провожатых?
Этот голос странно волновал. Мягкий, чистый, словно родниковая вода, наполнял душу предчувствием чего-то неизведанного, таинственного и очень хорошего.
– Тс-тс-тс, – поцокал первый, – благодаря человечьему неразумию, как же еще. Ой, гляди, глазенки открыл. Думаешь, он нас видит? Э-эй! А-уу!
Мохнатая ручонка замелькала перед носом юноши. Но ничто не могло заставить его отвести взгляд от девушки. Странное чувство овладело им. Будто в целом мире не было ничего кроме ее лица.
Он даже забыл дышать. Воспарил к небесам и рухнул в бездну одновременно. Только глаза девушки удержали его между этих двух крайностей. Только нежность взгляда позволила сердцу не разорваться.
Взыскательный критик не счел бы девушку безупречной. Но ее открытое лицо приковывало взор, а несовершенства непостижимым образом излучали магию. Весь ее облик был необычен.
Золотистые волосы, перехваченные кожаной тесьмой, ниспадали водопадами локонов. Их украшали ольховые шишечки и раковины речных улиток.
При всяком движении девушки они шелестели и позванивали. Таинственный шепот наполнял избушку, как будто Духи Леса пытались рассказать свои сказки.
Наряд девушки напомнил ему неожиданно всплывшую в памяти иллюстрацию из энциклопедии «Первобытная жизнь». Шкура пятнистого оленя, сшитая по бокам все той же кожаной тесьмой, не сковывала движений, оставляя открытыми лишь чуткие руки.
Но даже грубые одежды не могли скрыть природную грацию девушки. Ту, которой невозможно научиться. Она будто не осознавала своей прелести, была естественна, приветлива и скромна.
В общем, он в жизни не видал такого притягательного, милого создания.
– Я Марика, а это Проня, – сказала девушка, – а как твое имя, добрый человек?
Звук ее голоса теплой волной отозвался в нем,
– … Я… не помню... – ответил он.
Все, происходившее с ним прежде, покрылось непроницаемой пеленой.
– А давай назовем его Тот-что-вломился-к-нам-ночью! – Прыснул малой. – Разве не прелесть? Или Себя-непомнящий! В самый раз имечко. А может Долгожданное-счастье-нагрянуло? Ну ладно, ладно, не хмурься! Уж и пошутить нельзя, подумаешь, какие нежности! Надо же нам его как то звать, пока тут отлеживается, – он примирительно потерся волосатой щечкой о плечо девушки.
Отношения между здешними обитателями царили самые трепетные. И хотя девушка не одобряла трескотню сорванца, все же по-настоящему на него не сердилась.
Только теперь безымянный гость обратил внимание на мальчонку. Говорил и двигался тот, как человек. Но что-то в нем настораживало, сбивало с толку.
Дело не в том, что егозистого парнишку, словно зверька, покрывала шерстка. Юноша знал, такое случается, («атавизм» - память снова выдала ему нужное слово). Во всем его облике, в круглых ярко-голубых близко посаженных глазках было что-то … тревожно ускользающее.
– Кто он? – вырвалось у него.
– Мой братец. – отозвалась Марика. – Не обращай внимания на его болтовню, это он так, чтобы заполнить тишину зимы. Все уладится. Пока тебе лучше остаться, набраться сил. До людей от сюда не ближний край.
– А где мы?
– В гостеприимном домике посреди дремучей чащи! – Не в силах сдержать веселья, выпалил Проня.
– Как я попал сюда?
– Вступил в непримиримую схватку с нашей дверью! – продолжал балаболить неугомонный мальчишка.
– Это так, - улыбнувшись, подтвердила Марика, – мы очень испугались, думали, медведь нас навестил. А потом услыхали человеческий голос и открыли.
– И к нам ввалился ты! Рождественский подарочек! Вопил «Умираю, но не сдаюсь!» Бац! И брякнулся об пол! Всех рождественских духов распугал!
– Пронька… – взглядом пожурила брата Марика и продолжила. – Три дня ты бредил. Но опасность миновала. Ты везунчик, цел-невредим остался, даже не обморозился. Со временем память вернется, и ты возвратишься к своим. А пока мы будем звать тебя Гостюшка.
– От тебя я приму любое имя. Ты спасла меня от гибели.
– Не я одна. И Пронюшка, и наш Дом. И Лес. Ведь это он привел тебя к Дому.
Позже Гостюшка свыкся с обычаем Марики говорить о неодушевленных предметах, как о живых. Более того он узнал, что все к чему она прикасается, обретает душу.
Продолжение ЗДЕСЬ будет опубликовано 25.09. 13.00 по Моск.вр.
НАВИГАЦИЯ по литературному каналу "Галкины сказки" (сказки, повести, рассказы, аудиокниги)
#авторская сказка #литература #галкины сказки