- Завтра мы не учимся! – радостно возвестила наша учительница, - Все уроки отменены!
Радостная волна прокатилась было по классу, но тут же стихла, убитая на корню продолжением:
- Завтра мы все дружно идём к врачу, будем проверять зубы!
На задних рядах застонали, да и те, кто сидел впереди, энтузиазма не испытывали.
- В девять утра собираемся у школы и идём. Никому не опаздывать!
Колька, с которым мы сидели за одной партой, прошептал:
- Вот это засада!
Детский стоматолог был один на два посёлка, сам наш Черский и находящийся в нескольких километрах микрорайон «Зеленый мыс». Несмотря на это, очередей к нему, вернее, к ней, никогда не наблюдалось: дети пытались отложить поход к «Гитлеpу» всеми правдами и неправдами. Да, детского стоматолога мы называли между собой Гитлеpом и из уст в уста передавали страшные байки о том, как «а одной девочке она вообще рот порвала». Конечно, такого не было, но верилось легко: женщина обладала скверным характером, обращаться с детьми не умела и, как мне сейчас кажется, ненавидела свою работу. А тут вдруг идём всем классом и увильнуть никакой возможности!
Уже с вечера я начала придумывать причины никуда не ходить: то надсадно кашляла (получалось не очень), то картинно хваталась за живот, то придумывала ещё какую хворь. В другой день папа схватил бы меня в охапку и в панике побежал в больницу, но он был в курсе предстоящего осмотра и только посмеивался над моими неудачными попытками:
- Завтра, доча, тебе и живот, и голову, и уши вылечат!
Утром Колька зашёл за мной. Он, конечно, хорохорился, но было видно друг тоже боится. Мы медленно поплелись в сторону школы, хотя идти там было всего ничего. Одноклассники потихоньку подтягивались к школе, все были вялые, никто не хулиганил и не смеялся как обычно. Со стороны, наверное, казалось, что нас собираются вести на казнь. Впрочем, для большинства так оно и было.
В больнице учительница велела нам сесть, но рядом с кабинетом никто сидеть не хотел, все жались ближе к концу коридора, словно это могло спасти от неминуемой экзекуции.
- Заходить будем в алфавитном порядке, как в классном журнале. Я буду называть того, кто идет, а кто готовится!
Можно было бы подумать, какая бестолковая организация: зачем было вести сразу весь класс, можно было разбить на группы к определенному времени. Но нет, учительница точно знала, что сам добровольно никто не придет.
Услышав про алфавитный порядок, громко заплакала Таня, её фамилия начиналась на «А» и ей предстояло идти первой. Заметно побледнели Колька и Рудик, их фамилии начинались на «В» и «Д» соответственно, зато с облегчением выдохнули мы с Севкой, обе наши фамилии начинались на «С» (это сейчас я «В» как и Коля).
На удивление, Таньька выскочила уже через две или три минуты, победно улыбаясь:
- Я всё! Следующий!
Коля был в кабинете минут 20, не меньше. Из-за двери мы слышали злобные крики, перемежавшиеся противным жужжащим звуком страшной бормашины, и от того еще больше сжимались в комок. Наконец, друг вышел с мокрым от слёз лицом и, ничего не говоря, пошёл по коридору. Я хотела было кинуться за ним, но Севка дернул меня за руку:
- Не ходи! Пусть успокоится!
В том же состоянии, что и Коля, выходили многие одноклассники, и мы с Севкой всё больше вжимались в больничную скамейку. И вот вызвали меня. Мой приятель и он же вечный недруг вдруг проявил неожиданное благородство:
- Хочешь, сначала я? А ты в мою очередь!
Я покачала головой, нет, пойду, будь что будет!
Помните, как пахло в зубоврачебном кабинете тех времен? Спиртом, лекарствами и… страхом! Я, трясясь, села в кресло, мне в лицо направили яркую лампу.
- Открой рот! – резкий окрик заставил меня быстро выполнить команду, - Так, так, так…
Ожидание казалось мне бесконечным, но неожиданно услышала:
- Ступай! Следующий!
Не веря своему счастью, вылетела как на крыльях. Севка с завистью посмотрел на меня и, вздохнув, отправился в кабинет. Вернувшийся Колька спросил:
- Ты чего так быстро?
- Отпусти…
Я не договорила, меня прервал дикий крик из кабинета – это кричал Севка. Оставшиеся ребята, и так белые от страха, побледнели ещё больше, а Сашка Спиридонов, которому предстояло идти следующим, и вовсе заплакал. Севка, меж тем, закричал ещё сильнее, потом из кабинета послышался грозный рык: это Гитлеp что-то выговаривала нашему другу. Севка не выходил минут сорок, мы уже и не знали, что думать, из кабинета не доносилось ни звука. Тоже вернувшийся Рудик дрожащим голосом сказал:
- Может он умер? А Гитлеp его сейчас по кускам пилит?
Коля округлившимися глазами посмотрел на Рудика:
- Ты правда так думаешь? Если Севка через пять минут не выйдет, я загляну и посмотрю, что там происходит.
Но через пять минут Севка вышел. Он смотрел на нас мутными, ничего не понимающими глазами, и молчал. Коля, тоже молча, обнял друга за плечи.
Уже вечером, отойдя от шока, Севка нам рассказал:
- Представляете, я её укусил! Не хотел, рот сам собой закрылся. Ребзя! Вы бы знали, какие у неё невкусные пальцы!
На следующий день учительница зачитала список тех, кто должен явиться к стоматологу через два дня:
- Вам, ребята, поставили мышьяк. Вы обязательно должны прийти на второй приём, вам поставят пломбу!
В списке оказались и Колька, и Севка.
- Не пойду! – Севка упрямо покачал головой, - Лучше пусть я умру, но никогда не сяду в это кресло!
И ведь не пошёл, даже под угрозой ремня. Мышьяк, видимо, убил нерв, боли не было и Севка благополучно забыл обо всём как страшный сон.
Где-то через полгода у Севки заболел соседний зуб. Он стоически молчал, родителям и бабушке ничего не говорил, боясь, что его снова поведут к Гитлеpу. Но становилась всё хуже, мальчик порой готов был, фигурально выражаясь, на стенку лезть от боли.
- Мамка сказала, надо кусок сала положить в рот, помогает, – авторитетно заявил Рудик, - Только не знаю, варёное или солёное.
Попробовали и так, и сяк, и с оленьим салом, и со свиным, но не помогло. По совету Суськи привязывали чеснок на запястье, но свежего у нас не было, а сухой оказался бесполезным. От кого-то услышали про репчатый лук, который нужно прикладывать к больному зубу. Как раз в городок привезли баржей по реке лук, мальчишки его разрезали и сунули Севке в рот. Я, не любившая лук с раннего детства, только морщилась:
- Фу, отойди, не дыши на меня!
А ещё через день Севка в школу не пришёл. Мы отправились его проведать, нас встретила Севкина бабушка Катя:
- Флюс у него! Ночью так разбомбило щёку! Спит сейчас, не будите, пусть отдохнёт.
Через пару дней друг вернулся в школу совсем как новенький и при этом сиял как начищенный самовар:
- Ребзя! Чего скажу! Гитлеpа нет!
Коля посмотрел на него странным взглядом:
- Севка, ты нормальный? Гитлера так-то давно нет, он ещё в 45-м умер.
- Да ну тебя! – Севка выглядел абсолютно счастливым, - Зубной врачихи нет! Да не знаю, куда делась, без разницы! Там сейчас дядька, Дмитрий Михалыч, классный! Даже бормашина не такая страшная, представляете!
…Я вот думаю, сколько же детской психики пострадало от той «Гитлеpши»? Например, Коля, мой большой, сильный, отважный муж, до сих пор бледнеет от одной мысли, что ему нужно идти к зубному…
