В тот день я была в стельку пьяна, но отчетливо помню, что видела их всех. В квартире было темно. Отключали ли свет или я просто не могла дотянуться до выключателя, неизвестно. Но я продолжала смотреть в пустоту, слепо водя рукой по стене. Шероховатые обои.
Моменты, когда я выпивала больше положенного, было состояние выброшенной на сухой берег рыбы. Сидишь/лежишь, водишь руками и ничего. Беспомощно, бессмысленно и просто тупо.
Босые ноги скользили по полу, я с трудом чуть проползла и снова с глухим звуком упала. Нашла лампу, щелкнула кнопка и темнота стала полумраком, мягкий свет бил из торшера. На стенах появлялись тени, стул, стол, диван и вешалка. В них мой мозг видел иное, вешалка по классике, была похожа на человека. Хотя это был лишь мой пиджак и двое сложенных джинс.
Запомнить: не смотреть мистику на ночь, одна.
Соседка кричала сверху, «Скотина» и следом звенела посуда. Раздался мой смех, потому что хлопнула дверь, а значит бедного мужа, чье лицо сейчас исполосовали красные, нервные пятна был выброшен на лестничную клетку. Чисто русская речь посыпалась громче и в два голоса. Русские слова, русская хрущевка.
Свет задрожал, пару раз моргнул, а мне сначала показалось, что потемнело в глазах и после предательски погас. Снова темно. Темнота была густая, бесконечно, уходящая куда-то. Там была стена, теперь ее нет.
Пропасть.
— Привет
Я почти закричала, крик погиб в горле, подступив и вернувшись в брюхо. Я замерла, оцепенела и не двигалась. Правило детства: не двигаться, не свешивать ноги с кровати и накрыться одеялом. Мне оставалось быть не движимой, не было одеяла и свешивать ноги некуда.
Монстр не дотянется.
Бабушка учила молитве, но я ее не помню. Я не верю в Бога. Верю в Бабайку. Но это был не он. Я крепко зажмурилась, пьяный осадок ушел на дно от страха, но я уверяла, что это он виноват и ничего нет.
Распахиваю глаза очень широко и тут же ударяюсь головой об стену. Папа сидел на корточках передо мной, с тем лицом, которое осталось у него на фото. Те фото висят в другой комнате, а он передо мной сейчас. Вокруг темно, но белое папино лицо светится. Будто светится.
Он не улыбается, он зол. Он сводит широкие брови и не моргает.
Пожалуйста, отвернись. Мне стыдно.
— Я не знаю, что пошло не так, — мой шепот скрипучий, горло разодрано.
Папа уходит, потому что я моргаю и открыв глаза его не вижу. Сердце стучит, так громко, будто кажется, что их у меня два и оба над моими ушами. Слева и справа.
Я поднимаюсь, босые ноги скользят, и рука за что-то хватается, чтобы стоять. Это что-то теплое, человеческое и теперь я точно кричу до такой хрипоты, что еле свяжу пару слов.
Мама стоит рядом, ее длинные, красивые пальцы переплетают запястье. У мамы испуганный взгляд, схожий с моим. Наверное, так же смотрю я, широко раскрыв глаза. У меня мамины глаза.
— Мам, это я…мам, — я не уверена, что меня слышно.
Мама молчит, делает шаг, тихий и мягкий, чтобы войти в меня и растворится. Осознаю одну глупость, я давно выше мамы.
Мат. Еще раз. Мат. Чисто по-русски.
Я перебираю по квартире ногами, ищу телефон. Ищу иконы. Ищу Будду, Бога, Аллаха и всех остальных. Вместо них спотыкаюсь о складку ковра.
Даша сидит у окна, свесив ноги с подоконника и выдыхает сизый дым, от тонкой белой сигареты в руке. Но Даша никогда не курит. Наверное, возможно. Может уже и курит.
Я хватаюсь за край столами пальцами, чтобы не упасть. Упаду, расшибу голову и станет хуже. Хотя возможно уже некуда.
Дедушка ставит стул рядом с Дашей, чинно садится и достает сигарету. Он никогда не курил. Курю я и он, узнав об этом, меня точно убьет. А Даша в конце пнет мой труп под ребрами. Это все не то.
—Не смотрите так. Вот так.
Мои руки трясутся, я вытягиваю ее вперед, чтобы ухватится за мелькающий огонек на самом кончике. Потушить. Она тухнет раньше, чем я достигаю. Их нет. Стоит только стул у окна. И свет уличного фонаря падает на него.
Я падаю на него, опускаю голову, ощущая тошноту от алкоголя, от еды, от себя. Все внутри идет наружу. Мысли тоже, одним хороводом, так что голова раскалывается пополам. Сжимаю голову в руках, как в тиски. И ничего, меня тянет вниз, и я вижу внизу только Ад и Сатану. А Сатана не из фильмов и не из Библии. У меня будет свой личный палач, у него будет мои повадки, мои привычки, мое лицо. Остается только уснуть, чтобы он пришел и мое тело будет ждать санитаров.
Почти. Вскидываю голову резко, от чего снова хуже; послышалось, что стучат в дверь. И я очевидно права, если скажу, что за дверью мертвая бабушка. Квартира покрывается тленом, ее голос звучит в ушах, как стук моего сердца. Сразу с двух сторон.
— Мое счастье, спи.
Я усну, уложив голову на руки, а руки на ледяной подоконник. На улице осень, нет отопленья. И конечно, никто не стучал.