– Так вот, господин Моррель, шли мы этак между мысом Бланко
и мысом Боядор и под юго-западным ветром, после того как целую неделю
проштилевали; и вдруг капитан Гомар подходит ко мне (а я, надобно
сказать, был на руле) и говорит мне:
«Дядя Пенелон, что вы думаете об этих облаках, которые поднимаются
там на горизонте?»
А я уж и сам глядел на них.
«Что я о них думаю, капитан? Думаю, что они подымаются чуточку
быстрее, чем полагается, и что они больно уж черны для облаков,
не замышляющих ничего дурного».
«Я такого же мнения, – сказал капитан, – и на всякий случай приму
меры предосторожности. Мы слишком много несем парусов для такого
ветра, какой сейчас подует… Эй, вы! Бом-брамсель и бом-кливер долой!»
И пора было: не успели исполнить команду, как ветер налетел,
и корабль начало кренить.
«Все еще много парусов, – сказал капитан. – Грот на гитовы!»
Через пять минут грот был взят на гитовы, и мы шли под фоком,
марселями и брамселями.
«Ну что, дядя Пенелон, – сказал мне капитан, – что вы качаете
головой?»
«А то, что на вашем месте я велел бы убрать еще».
«Ты, пожалуй, прав, старик, – сказал он, – будет свежий ветер».
«Ну, знаете, капитан, – отвечаю я ему, – про свежий ветер забудьте,
это шторм, и здоровый шторм, если я в этом что-нибудь смыслю!»
Надо вам сказать, что ветер летел на нас, как пыль на большой дороге.
К счастью, наш капитан знает свое дело.
«Взять два рифа у марселей! – крикнул капитан. – Трави булиня,
брасопить к ветру, марселя долой, подтянуть тали на реях!»
– Этого недостаточно под теми широтами, – внезапно сказал
англичанин. – Я взял бы четыре рифа и убрал бы фок.
Услышав этот твердый и звучный голос, все вздрогнули. Пенелон
заслонил рукой глаза и посмотрел на того, кто так смело критиковал
распоряжения его капитана.
– Мы сделали еще больше, сударь, – сказал старый моряк с некоторым
почтением, – мы взяли на гитовы контрбизань и повернули через
фордевинд, чтобы идти вместе с бурей. Десять минут спустя мы взяли
на гитовы марселя и пошли под одними снастями.
– Корабль