Черт, Сережка, ну нельзя же так в самом-то деле. Почему не сказать прямо, если у тебя какие-то планы. Я ведь все же живой человек, а не говорящая кукла. Мне конечно было бы неприятно знать, что меня в твоих планах нет, но лучше уж так, чем сидеть и ждать неизвестно чего. Не сожрала бы я тебя, если бы ты сказал мне прямо. Хотя может и сожрала бы, как знать, смотря под какое настроение попал бы. А настроение у меня меняется по десять раз на дню. От беззаботного чириканья до черной меланхолии - пара секунд.
Как же больно –то, господи, как больно. Словно в грудь всадили лом и разворотили всё там. Ноет, ноет, болит моё сердечко. Я тихо начинаю петь песню.
«То не ветер ветку клонит,
Не дубравушка шумит -
То мое сердечко стонет,
Как осенний лист дрожит.
Извела меня кручина,
Подколодная змея!..
Догорай, моя лучина,
Догорю с тобой и я!»
М-да, и репертуар у меня в последнее время, вот такой весь. То «Рябинушку» пою, то «Черный ворон», то вот «Лучинушка» привязалась, второй день из головы не идет.
Эх, Анька, ничего – то хорошего в этой любви нет. Боль одна и страдания.
«Знаешь, я точно уже дура, ты не пришел, а у меня уже в голове, НЕ ЛЮБИТ, БРОСИЛ, (таким синявкам, как я на вокзале только место.)»
Ну, про синявок, это я конечно загнула.
А так если подумать, что не бросил, что ли? Спросила же его в последнюю встречу, про Новый год? Что он ответил? Что подумает и при следующей встрече скажет. Ага, после дождичка в четверг, только вот на улице зима. Я встала и подошла к окну. На улице медленно падал снег, поблескивая под светом фонарей, укутывая землю, мягким и пушистым одеялом.
Всегда любила такую погоду, я опять вздохнула и вернулась к столу.
«Родной мой, если тебе меня не жалко, хоть ребенка пожалей. Малыш совсем не причем, слышишь. Не хочу, чтоб он был дурачком психическим, а ничего поделать не могу, реву, а ведь слезы в первую очередь на ребенке отражаются.»
Сама дура, о ребенке подумай! Сколько можно выть? Опять давление подскочит. А ему, что о ребенке думать, он сам еще ребенок.
Анька, ему только семнадцать. Семнадцать! Чем ты думала, когда поддавалась на его шантаж? Блин, ну деревенская же девчонка, прекрасно знаешь, что от таких занятий, дети появляются. Надеялась, что пронесет? Угу, надо было молока с солеными огурцами попить, может и пронесло бы.
А ничем и ни о чем ты не думала, только о том, чтобы не потерять своего драгоценного Сереженьку. Но и где он сейчас? А нету! Нету, блин!
«Сереженька, дай мне хоть родить спокойно, а там уйдешь в армию и делай что хочешь. Любишь ко мне вернешься, а нет, так не так больно будет, отвыкну за два года. Прости, что не верю, сомневаюсь в твоей любви, но поверь дороже тебя никого у меня нет, и потерять тебя для меня равнозначно смерти. Я не пугаю тебя, но тебя нет, и я не хочу жить. Я боюсь Сережа. Боюсь, что однажды не вынесу всего этого.»
Бред, сивой кобылы. Вынесешь и будешь жить, как миленькая. Поплачешь, поноешь, и вперед на танки. Вынесешь и не такое! Страшно, конечно. Очень страшно. Но я все выдержу. Просто - убивает эта неопределенность. Непонятно, чего ждать. Уж бросил бы что ли, проревелась бы и дальше бы жила. А то вытягивает жилы. Сил нет ни каких.
«Прости меня, солнышко мое ясное, радость ты моя. Как я люблю тебя. Мне порой даже очень смешно становится, я не могу не о чем думать, думаю о тебе и ребенке. А знаешь нам уже четыре месяца, скоро шевелиться начнем, только боюсь слабенький он. Я последнее время замоталась совсем, и аппетита нет. Часто ночью просыпаюсь и лежу, лежу , тебя вспомню, поплачу.»
Это все гормоны шалят, так по крайней мере в книжке написано. И что она мне раньше на глаза не попалась. Глядишь и не залетела бы вот так сразу. Зато теперь я буду мамкой. Сынишку хочу, пусть походит на папку своего. Как же ты мне нервы-то вымотал, Сережка. Где же тебя носит?
«Сережка, родной мой, дорогой мой человечек, как ты много значишь для меня. Ты – это жизнь моя. Не бросай меня сейчас. Сейчас мне и без того тяжело, а бросишь, стоит ли жить. Ведь это же, наверное, здорово, ничего не бояться. Не страдать, не мучиться, просто не существовать.
Я все время боялась смерти. Теперь как-то все равно. Ведь в жизни все намного сложнее, чем мне казалось. И думать о смерти уже не так страшно, привыкла что она где-то рядом. Ну ладно.»
Еще бы не привыкнуть, когда за последний год уже трое похорон. У меня уже скоро и праздников не останется, что ни праздник, то несчастье какое-то. А с собой я точно ничего не сделаю, слабость это. А я сильная! Наверное...
Вот если бы уснуть и не проснуться…
«Сереженька, ветерок мой, когда же я увижу тебя.
Чудо, ты мое желтоглазое. Как я глаза твои люблю, поглядишь в них и спокойно как-то становится...
Береги себя, тебя не будет, мне не жить.
Твоя Аня.»
Киса, ты и есть киса. И глаза у тебя кошачьи и ведешь ты себя, как кот. То ластишься, то фиг дозовешься. Приходишь и уходишь, когда вздумается. Играешь моими чувствами, как кошка с мышью.
Дохлая я уже, дохлая.! Лапами кверху. Не видишь, что ли, сдохла я.
«Я верю. Верю тебе, только приезжай скорее. Я так сильно хочу тебя видеть.»
Господи, ну почему же мне так плохо? Больно, больно, очень больно. Хочется выть, как раненой волчице, биться головой о стену, чтобы вытрясти из неё все мысли. Хочется вырвать из груди эту ноющую и стонущую душонку.
Ты первая что ли Анька. Ну хватит уже, успокойся. Хватит, я сказала! Подумаешь, опять не приехал. В первый раз что ли.
Я смахнула со щек слезы, сложила свою писанину и засунула её в тетрадь.
Вырвав новый лист написала.
«Привет.
Ты так и не появился, и поэтому пишу сама. Новый год я буду встречать в «Уральских зорях» у Алки. Захочешь присоединиться, милости прошу. Я поеду шестичасовой электричкой. Буду ждать. Аня.»
Запечатала в конверт и подписала. Завтра перед работой завезу и кину в почтовый ящик. Постояла у окна, глядя как падает за окном снег и пошла умываться. Когда вернулась в комнате уже была Галка, разрумянившаяся с мороза, шумная и веселая. Мы попили с ней чай с пряниками и легли спать. Утром надо будет рано вставать на работу.
Продолжение
Жду ваших комментарий.