"Я священник, но я ведь не святой. Это моя работа, такая же как и у всех. И что теперь, снимая рясу после рабочего дня, я не могу спокойно побухать? Или встретиться с понравившейся женщиной? Или ударить жену, если она этого заслужила?" - говорил мне сидящий напротив человек, которого еще вчера я видела в рясе, в храме за алтарем.
Я уже говорила, что у меня сложное отношение к РПЦ. И это продиктовано моим жизненным опытом. И когда в моем кабинете, глядя мне в глаза, напротив сидит человек, которого только вчера я встретила в храме, где он только отчитал службу, и говорил мне: "Я верю, мне Вас Бог послал...."
Я сидела и не мигала, пытаясь осознать, что я сейчас слышу. И затылком ощущала, как обтекает по спинке дивана моя подруга, выросшая с набожной матерью, в нищете, и все равно несущей свою последнюю копеечку в храм. Детство которой прошло в воскресной школе и в церковном хоре. Я чувствовала позвоночником, как ее дыхание замирает от непонимания и попытки осознать, что она так же слышит сейчас.
Беда - непредсказуема, она приходит в любые семьи. И лишь внутренний стержень, воспитание и чувство любви определяет, как с этой бедой придется справляться. Ни уровень доходов, ни занимаемое положение не определит, кем ты окажешься перед лицом беды. И именно в беде проявится количество человечности в Человеке.
И когда меня стала просить помочь, спасти, защитить от нападок главы семейства мать четверых детей - женщина, которых в церковных кругах называют Матушками - жена священника, я ничего не могла понять. В мою систему координат не вписывалось, что такое возможно. С ужасом в глазах, маленькая как птичка, хрупкая и красивая женщина рассказывала мне, как ее били, даже беременной. Как ее муж изменял ей, ничего не стесняясь с какой-то соседкой, как пытается отнять у нее детей, которых она прячет по родне, как упек ее в психиатрическую больницу.....
Именно последний факт меня больше всего насторожил, ибо упечь даже по большому блату в психушку совершенно здорового человека - надо быть не меньше, чем Президентом, наверное. У нас в регионе это был бы нонсенс. Туда сложновато поместить и реально больных людей. И вместе с тем, то что она рассказывала; экспрессия, с которой она это говорила; ее дерганные движения, бегающие глаза, и неблагополучный запах жира и грязи, исходивший от этой безупречной красавицы, говорил о сомнительности ситуации.
Я очень хотела бы не вмешиваться в эту ситуацию, так как не понимала совершенно, чем я могу помочь. Но на меня сильно давила ее мать, умоляя помочь, подключить связи, прессу, вмешаться, и вообще сделать ремонт. Это психологическое давление с двух сторон побудило меня сходить и посмотреть, как же выглядит этот сумасшедший, по словам семейства, священник. Наверное, мне нужно было лично для себя какое-то более весомое убеждение и оправдание к тому, что я не должна вмешиваться, и вообще оказываться в рамках этих разборок, что я не могу тут кому-то реально помочь. Храм его службы я нашла быстро.
В отличие от жены, Батюшка в рясе, совершенно уравновешенный, с благостным тоном, и очень логичным повествованием произвел на меня впечатление более разумного и основательного человека. Чувствовалось, что происходящее дома уже настолько его уничтожает, что он и сам нуждается в какой-то поддержке, возможности излить свою боль и убедиться в правильности действий. Он словно сдерживая внутренний комок боли, просил "делить ее речи на двое", объяснял, что она психически нездорова, и даже проходила лечение, которое не помогло, что в доме ребенок-инвалид без сохранного интеллекта, и то как она обращается с ним и другими детьми - это страх и опасно для жизни. Какая она грязнуля, как засран дом, как не умеет убирать, стирать и готовить, как мажет содержимое памперсов на стены. Как не кормит детей, как закатывает скандалы. И как он отчаянно устал от такой судьбы, что даже решился на развод, хоть и в кругах священнослужителей это не принято, и по их канонам он больше не сможет взять себе другой жены. Только глаза у него тоже суетливо бегали, а руки - подергивались.
А когда я уже вышла из храма, он позвонил мне вслед, и с фразой: "Мне Вас Бог послал!" предложил назначить встречу на следующий день, чтобы иметь возможность поговорить более свободно.
Так далеко меня Бог еще не посылал.
Наверное, он тоже искал поддержки и помощи. Возможно, он хотел хотел почувствовать, что его кто-то понимает..... И, кажется, что он ждал, как я встану на его сторону....
Но когда в картину окружающего их мира, с тяжелым, больным ребенком, с заскоками жены, с невозможностью изменить ситуацию одними своими силами, без помощи специалистов, как колокол, как тот набат врываются слова с самоуверенной, и словно бы даже возмущенной интонацией: "Я священник, но я ведь не святой. Это моя работа, такая же как и у всех. И что теперь, снимая рясу после рабочего дня, я не могу спокойно побухать? Или встретиться с понравившейся женщиной? Или ударить жену, если она этого заслужила?" - я чувствую, как по моему телу бежит ужас. Как бежит жалость к детям этих людей. К детям, которых я еще ни разу не видела. И как рушится последний оплот надежды на то, что вера еще может обитать в храме.
Уж не знаю, существовал ли в действительности Иешау.... Хотя, мне кажется, что существовал. Но в эту секунду я понимаю, что его человеколюбие, вместе с ним самим словно распяли еще раз. И хоть я и не имею познаний ни в православии, ни в его обрядовых традициях, но вот прям кожей начинаю чувствовать, как будто этого несчастного и измученного ни за что - прямо сейчас, прямо над моей головой еще раз прибивают к распятию, меленькими такими гвоздиками.....
Прошло уже больше пяти лет с тех пор. Разборки в этой семье продолжались еще долго. Иногда с предпринимаемыми попытками все же меня в них вовлечь. Но я была непреклонна, кстати за что в итоге впала в ранг почти врагов Матушки.
Священник победил. Ему удалось изъять детей. Ребенка-инвалида он передал в интернат для особенных деток. И, кстати, ему там было действительно лучше. Еще пару лет я тихонько следила за судьбой малыша.
Но фраза эта так и не истирается из моей памяти. Это стало для меня последним, четвертым глобальным подтверждением тому, что хоть я и крещеная, хоть мне и импонируют тихие верующие люди, хоть я и с уважением отношусь к ним и их выбору, я не хочу иметь с православием близких дел.
