Недавно мой знакомый Николай, переехавший жить в глубинку, во время нашей случайной встречи на вокзале рассказал душещипательную историю, которая с ним недавно приключилась. Из-за капризов беременной жены он едва с белым светом не распрощался. Но, к счастью, всё обошлось.
- В последнюю неделю Нина чувствовала себя неважно, жаловалась на тошноту, по пустякам раздражалась и успела мне наговорить немало резкого и обидного, - начал свой рассказ Николай. - Я терпел, косился на покрытое пятнами лицо жены и думал: "Скорей бы уж..., замучает своими прихотями".
Вот буквально на днях Николай ошарашенно наблюдал, как Нина отковыривала от печки извёстку и ела.
А вчера ей вдруг захотелось солёных помидоров, непременно красных. Пришлось бегать по деревне, искать. На улице хлестал ливень, а Николая угораздило по дороге провалиться в колдобину, полную воды. Помянув в сердцах и бога, и чёрта, он помчался домой, чтобы переобуться. Когда зашёл, промокший до нитки, в дом, Нина сидела на кухне за столом и что-то аппетитно жевала. Рядом восседала соседка - бабка Евдоха. Николай поздоровался и только теперь увидел чугунок с дымящейся картошкой и большую металлическую миску, доверху наполненную красными помидорами. В маленьких глазках гостьи сияла самодовольная снисходительность. "В сельмаге достала, - заключил Николай, - Как товар завозят эта старушка первая...." Досадуя, что не догадался заглянуть к ней, разулся и вежливо сказал: "Спасибо, Евдокия Васильевна, за это тебе дрова распилю".
Он так устал от суеты, что перебрался на печь и незаметно уснул.
- Коль, а Коль, - послышалось сквозь сон. Расставаться со сладким забытьём ему не хотелось.
- Николай, поднимайся! Ты нужен!
Зевая и потягиваясь, Николай сидел на печи, уныло смотрел на жену и ждал сюрприза. Предчувствие его не обмануло. Помешивая варево для поросёнка, она вдруг сказала:
- Совсем от еды отворачивает. Словно комок в горле стоит. А вот утиного супа поела бы с удовольствием.
И, взглянув на мужа, уже твёрдо добавила:
- Достань мне утку! Слышишь?!
Уток в деревне не держал никто. И Николай, попробовав перевести всё в шутку, весело сказал:
- Сегодня тебе утку, завтра индюка, а потом, глядишь, за жар-птицей...
Он не договорил, так как почувствовала, что шутейный тон лишь раздражает жену. В ход пошёл козырь:
- Дрова надо пилить. Обещал ведь. А утку... ну, где я тебе её возьму?
Последнюю фразу говорить не следовало. Нина вспыхнула, дёрнула плечиками и с нескрываемым презрением проговорила:
- И куда я только смотрела, выходя замуж за этого фалалея. Мало того, что завёз в глушь, он ещё из всякой малости делает проблему!
Николаю тоже захотелось сказать Нине что-нибудь обидное, но он сдержался.
... А на утренней зорьке, когда он колол дрова, и ветер доносил с клюквенного болота бормотание токующих тетеревов, неожиданно в Николае шевельнулось что-то спрятанное в глубинах подсознания. Никак охотничий инстинкт? И вдруг всё встало на свои места: ведь у него есть ружьё! Следовательно, будет жене и утка.
Собирался на охоту Николай до полудня. А потом наскоро пообедал и отправился в путь.
.... День в зарослях камышей на берегу лесной речушки прошёл, можно сказать, насмарку. Несколько раз промазал. Утки водили Николая за нос несколько часов. Время близилось к сумеркам.
Река от мощных ливней неуклонно разливалась. Николай пробирался по ней вброд. А спешил он к старице, где по его прикидам прятались чирки. Погода заметно портилась. Ветер усилился, небо закрывали тучи. К тому же темнело.
У Николая мелькнула мысль повернуть домой. И в этот самый миг сквозь шум покачивающихся на ветру деревьев совершенно отчётливо прорвалось призывное "кря-кря-кря! Николай вскочил, весь подобрался и, осторожно ступая, двинулся на утиный зов. Наконец, вышел к старице. От увиденного у него даже сердце заколотилось сильнее. На расстоянии выстрела плавало не менее четырёх десятков чирков, свиязей и крякв.
Николай прицелился.... Через рассеивающую завесу дыма увидел, что попал, и, не в силах сдержать охватившую радость, заорал: "Наша взяла!"
Торжествовать, однако, было рано. Течение уносило утку, и как её достать, Николай не знал...
Одержимый лишь одной мыслью: "Не упустить", он снял часы, сбросил на траву охотничьи принадлежности и решительно шагнул в воду. Ватник моментально впитал влагу и предательски тянул вниз. Сапоги наполнились водой. Николай плыл, тяжело отфыркиваясь, и ругал себя на мальчишечью горячность. Впрочем, расстояние между ним и селезнем постепенно сокращалось. Ещё несколько взмахов - и утка отказалась в руке.
Но азарт сыграл с Николаем плохую шутку. Грузный, разбухший ватник и большие болотные сапоги превратились в губительную обузу и тянули на дно. Хорошо ещё, течением его выносило на открытое место. Чувствуя, что замерзает, он повторял как заклинание: "Только бы не судорога...". Понимал: в первом же водовороте - конец.
Окоченевшими пальцами Николай с трудом сорвал с себя ватник и чудом, с божьей помощью выбрался на берег. Он долго лежал на берегу без сил, а рядом с ним - утка. Ощущение холода постепенно уходило...
Домой он вполз на четвереньках, потому что и у второго дыхания есть свой предел, а третьего, наверное, не бывает.
- Коленька, живой! Миленький! Да что же это?! Прости меня, самодурку... Живой! - бессвязно восклицала жена, помогая ему раздеваться. Потом она напоила его горячим пуншем на мёде, мазала пятки горчицей, натирала грудь скипидарной мазью.
Самое удивительное, что Николай после пережитого отделался лишь кашлем и насморком. И если не считать ещё ноющих мышц, проснулся вполне бодрым - с мыслью, что сейчас сварит утиный суп.
А когда он взялся за чугунок и приготовление столь желанного супругой кушанья, Нина виновато покачала головой, подошла и поцеловала его робко и нежно, как в юношеские годы, когда у них всё только начиналось...