В 1930-м году Алексей Федорович Лосев, будущий выдающийся ученый-антиковед, а тогда еще довольно молодой профессор филологии, написал и подготовил к изданию очень странную книгу - "Диалектика мифа". Если, доверившись авторитетному имени автора, ее откроет читатель, желающий лучше понять миф как строго очерченный исторический и культурный феномен, он будет очень удивлен, поскольку не найдет в книге ничего для себя полезного. В "Диалектике мифа" Лосев с глубоко-личной, не академической ненавистью обрушивается на атеизм, материализм, позитивистскую науку, марксизм. Книга носит характер страстного манифеста некой новой идеологии, принципиально и радикально реакционной. Это очень небольшое по объему сочинение написано явно торопливо, тезисно и с вопиющей стилистической неряшливостью. Пытаясь завуалировать его политическую направленность, Лосев пишет намеренно тяжеловесным и неудобоваримым академическим языком. Но жгучая ненависть толкает автора под руку, и он срывается на ернический фельетонный тон:
"А я, по грехам своим, никак не могу взять в толк: как это земля может двигаться? Учебники читал, когда-то хотел сам быть астрономом, даже женился на астрономке. Но вот до сих пор никак не могу себя убедить, что земля движется и что неба никакого нет. Какие-то там маятники да отклонения чего-то куда-то, какие-то параллаксы… Неубедительно. Просто жидковато как-то. Тут вопрос о целой земле идет, а вы какие-то маятники качаете."
Еще более, чем стилистическая небрежность, в "Диалектике мифа" удручает небрежность содержательная - книга полна ошибочных представлений о современной науке, местами напоминая дремучей безграмотностью "Письмо к ученому соседу". Например, Лосев обрушивается на учение об атомах, не подозревая, как далеко ушло оно от античного атомизма Демокрита. Современные модели атома неизвестны ему даже в самом общем виде. Подобным же образом, он приветствует Теорию Относительности, имея о ней весьма превратное представление. Ему кажется, что ТО открывает лазейку для проникновения в современную науку его любимого платонизма. Ему невдомек, что все парадоксы пространства и времени в ТО объясняются свойствами материи, и ничем иным. Очевидно, автор, на самом деле, не слишком интересуется естественными науками, ему важно дискредитировать научный метод познания, поставить науку в положение приниженное и подчиненное по отношению к религиозному идеализму:
"В особенности отвратителен, и сам по себе и как обезьяна христианства, тот популярный, очень распространенный в бездарной толпе физиков, химиков, всяких естественников и медиков «научный» материализм, на котором хотят базировать все мировоззрение."
Накал лосевского мракобесия можно оценить по следующим пассажам:
"Католичество, которое хотело спасти живой и реальный мир, имело полное логическое право сжечь Дж. Бруно."
"Сжигать людей на кострах красивее, чем расстреливать."
И, даже:
"Скука - вот подлинная сущность электрического света."
Чисто интеллектуальным неприятием каких-либо философских концепций не объяснить того ожесточения, той аффектации, с которой Лосев обрушивается на материализм, атеизм и научное мировоззрение. На самом деле, он восстает против советской действительности, воплотившей ненавистные ему идеи научного, технического и социального прогресса. В сущности, своей книгой он объявляет советской власти идейную войну.
"Иной раз вы с пафосом долбите: «Социализм возможен в одной стране. Социализм возможен в одной стране. Социализм возможен в одной стране». Не чувствуете ли вы в это время, что кто-то или что-то на очень высокой ноте пищит у вас в душе: «Н-e-e-e-e…»"
Но причем же здесь миф? Как исследование мифа может оспаривать идейные основы советской власти? Дело в том, что понятие "миф" Лосев трактует очень неожиданно: "миф" у Лосева, это сама действительность, какой она предстаёт мыслящей и творящей личности, когда в ней (в действительности) полностью осуществляются и проявляются смыслы априорно и субъективно вложенные в неё самой мыслящей личностью. И поскольку всякое осознанное бытие личностно и субъективно, действительность - всегда тот или иной миф.
"Весь мир и все его составные моменты, и все живое и все неживое, одинаково суть миф и одинаково суть чудо."
Таким образом, Лосев пытается "обезвредить" объективную познавательную ценность естественной науки, социальных, экономических и политических теорий, прежде всего - марксизма. Объявляя, что любая научная концепция, любое учение имеет своей предпосылкой свой собственный априорно принятый миф, он уклоняется от необходимости оспаривать объективные достижения и практические результаты неприятных ему учений.
"Именно, во-вторых, если брать реальную науку, т. е. науку, реально творимую живыми людьми в определенную историческую эпоху, то такая наука решительно всегда не только сопровождается мифологией, но и реально питается ею, почерпая из нее свои исходные интуиции."
"Когда «наука» разрушает «миф», то это значит только то, что одна мифология борется с другой мифологией."
"Но что такое та наука, которая воистину немифологична? Это – совершенно отвлеченная наука как система логических и числовых закономерностей. Это – наука-в-себе, наука сама по себе, чистая наука. Как такая она никогда не существует. Существующая реально наука всегда так или иначе мифологична."
И так далее.
Материализм, атеизм, наука - такой же миф, как моя вера в сотворение мира и чудеса святых - утверждает Лосев - но мой миф, красивее, уютнее, теплее. Учение Лосева в полном смысле слова реакционно. Это реакция представителя старой сословной России на крушение её полуфеодальной политической системы и банкротство её идеологии - православия, подпиравшего своим многовековым авторитетом "богоданную" монархию.
Не только коммунистическое движение и социализм, но даже буржуазный либерализм и буржуазная демократия для Лосева - упадок и вырождение. Даже движение Просвещения XVIII века - уже подрыв здоровых основ общества. Его идеал - феодализм и средневековье.
Новая действительность глубоко оскорбляет Лосева, поскольку практически, зримо и осязаемо, опровергает его систему ценностей. Так, например, вопреки его ожиданиям, искусство не погибло в грубых руках "хама". Оказалось, что жёсткая сословная иерархия не нужна для цветения культуры и искусства. Более того, они получили новый импульс развития, оказавшись в руках народа. Театр, изобразительное искусство, литература переживали в Советской России новый подъём на глазах возмущённого профессора. И, не имея возможности оспорить успехи советской власти в деле культурного строительства, он пытается их отвергать как неподобающие "пролетарскому мифу":
"Будь я комиссаром народного просвещения, я немедленно возбудил бы вопрос о ликвидации всех этих театров, художественных и музыкальных академий, институтов школ, курсов и т. п. Соединять искусство с пролетарской идеологией значит развивать изолированную личность, ибо искусство только и живет средствами изолированной личности."
"Развитой пролетарский миф не будет содержать в себе искусства."
Понятие "мифа" оказывается , таким образом, убежищем реакции, проигрывающей битву идей. Представляя исторический процесс как борьбу "мифов", реакция наполняет его произвольными удобными ей смыслами.
В том же 1930 году, одновременно с "Диалектикой мифа" Лосева, в Германии была опубликована книга одного из крупнейших идеологов нацизма Альфреда Розенберга "Миф XX века", полная дежурной нацистской риторики:
"Внутренний голос требует сегодня, чтобы миф крови и миф души, расы и понятия "я", народа и личности, крови и чести, один, совершенно один и бескомпромиссно проходил через всю жизнь, нёс ее и определял."
Миф, по Розенбергу, и есть подлинная действительность:
"Живым является только миф и его формы, и за него люди готовы умереть."
И это удивительно похоже на лосевскую "диалектику мифа", с той только разницей, что для Розенберга миф всегда имеет расовую природу: свой миф есть у германской расы, свой у евреев, свой у черных народов Африки. Впрочем, и Лосев вскользь замечает, что каждому предопределён свой миф и лучше бы человеку следовать ему, не поддаваясь искушению свободой совести и мысли:
"Нелепо профессору танцевать, социалисту бояться вечных мук или любить искусство, семейному человеку обедать в ресторане и еврею – не исполнять обряда обрезания."
Идейная близость Лосева и фашистов хорошо видна в их отношении к науке. Реакция, тоскующая по царской России, и реакция, оплакивающая кайзеровскую Германию, вторят друг другу в отрицании объективности научного знания. Наука - по мнению Лосева и Розенберга - познаёт мир с позиции мифа, и важно, чтобы этот миф был "правильным". Розенберг, в частности, пишет:
Нет науки без предпосылок, а есть только наука с предпосылками… Одна группа предпосылок - это идеи, теории, гипотезы, которые направляют разрозненные, ищущие силы в одном направлении и путем эксперимента проверяют их степень достоверности. Эти идеи имеют такую же расовую предопределенность, как и ценности, связанные с волей.
Судьба идейно близких книг была очень различна: первое издание "Диалектики мифа" было арестовано бдительным НКВД, и переиздана она была только в 1990 году. А вот "Миф XX века" Розенберга стал политическим бестселлером номер два после "Mein kampf" Гитлера и разошелся в фашистской Германии более, чем миллионным тиражом. Идеи Розенберга сформировали нацистскую идеологию и практику во многих ключевых аспектах. И это не только широко известные "расовая теория" и "окончательное решение еврейского вопроса". Нацистская философия науки также выросла из "Мифа XX века".
В 1936 году в журнале "Немецкая математика" немецкий физик, убеждённый нацист Бруно Тюринг публикует статью под характерным названием "Природа включает в себя также и духовные аспекты". Там он декларирует принципы уже известные нам по трудам Лосева и Розенберга:
"Восприятие природы нордическими людьми и их расовая концепция, согласно которой природа должна восприниматься не только интеллектом, но и сердцем и душой, а также воображением, приходят в противоречие с точкой зрения, утверждающей, что только интеллект является решающим в исследовании природы, и отрицающей возможность существования духовной концепции в угоду чисто символическому, математическому, формалистическому и неконкретному представлению о природе…"
Но есть у статьи и более конкретная цель - разоблачение Теории Относительности как "расово чуждой". Тюринг подкапывается под Эйнштейна совершенно "лосевским" способом:
"Исходя только из одних фактов, основанных на экспериментах и наблюдениях, мы не можем говорить о «корректности» рассматриваемых концепций природы (нордической или эйнштейновской). Дело в том, что комплекс имеющихся фактов подходит для них обеих. Разница между этими двумя концепциями уходит глубже, на другой уровень, где и происходит их разделение."
Сравните, как пишет об этом же Лосев:
"И недаром на последнем съезде физиков в Москве пришли к выводу, что выбор между Эйнштейном и Ньютоном есть вопрос веры, а не научного знания самого по себе. Одним хочется распылить вселенную в холодное и черное чудовище, в необъятное и неизмеримое ничто; другим же хочется собрать вселенную в некий конечный и выразительный лик с рельефными складками и чертами, с живыми и умными энергиями"
Правда, отношение к теории Эйнштейна у Тюринга и Лосева диаметрально противоположное: Тюринг отвергает её как чуждую "немецкому духу", а Лосев горячо приветствует, поскольку видит в ней лазейку для своего идеализма. Но это только потому, что каждый из них живёт в своём "мифе". Подход же к научной проблематике они демонстрируют совершенно одинаковый: выбор из двух или нескольких научных концепций это не выбор объективно более верного метода, а выбор "духовных ценностей".
Конечно, Лосев в 1930-м году не был в полном смысле фашистом, но реакционный идеализм вёл профессора прямой дорогой к фашизму. Ведь фашизм - та форма, в которую отливается реакция в массовом эгалитарном обществе. После того, как полуфеодальные сословные монархии политически и идейно обанкротились в Первой мировой войне и безвозвратно канули в прошлое, православный монархист мог быть только фашистом. После 1917-18 годов "монархист" - эвфемизм фашиста.
И не случайно и Лосев и Розенберг отдают личное и общественное бытиё во власть мифа, ведь только навязав массам мифологическое мышление, реакция может побудить их действовать вопреки их собственным интересам. Фашизм нуждается в мифе.
Профессор Лосев был арестован в 1930 году по делу о "Церковно-христианской монархической организации "Истинно-православная церковь". "Диалектика мифа" не была причиной ареста, но некоторые аспекты её содержания стали пунктом обвинения. Алексей Фёдорович Лосев провёл три года на строительстве Беломорско-Балтийского канала. Выйдя на свободу, серьёзно скорректировал свои взгляды, вооружился материалистической диалектикой и стал ведущим отечественным антиковедом, лауреатом Государственной премии СССР, кавалером Ордена Трудового Красного Знамени. Его авторитет, как исследователя и знатока античной культуры получил безусловное международное признание.
А мог бы остаться маргинальным около-церковным мракобесом.
Судьбы авторов двух "Мифов" оказались столь же разительно несхожи, как и судьбы самих книг. Альфред Розенберг поднялся на вершину государственной и партийной иерархии нацистской Германии, привёл, вместе с соратниками, немецкую нацию к катастрофе, предстал перед Нюрнбергским трибуналом, был осуждён как военный преступник и повешен в 1946 году.
Я был бы рад закончить статью на этой оптимистической ноте. Но теперь уже наше общество охвачено жаждой мифа. Псвдо-исторические концепции, льстящие национальному самосознанию, бредовые теории заговора, лже-научные теории (вплоть до плоской Земли) завоёвывают умы, не потому, что люди так уж убеждены в их истинности, а потому, что сознательно выбирают миф, ведь миф, по мнению слишком многих, полезен, необходим, он и есть истинное бытиё.
Академик Глазьев в статье с характерным названием "Духовность - категория экономическая" (вспомним статью "Природа включает в себя также и духовные аспекты" нациста Тюринга) пишет:
"Формирование интегрального мирохозяйственного уклада опирается на национальный суверенитет стран, лидирующих в этом процессе. Каждая из них обладает своим историческим мифом, на основании которого представляет свою роль в мироустройстве."
Формировать собственный русский миф академик хочет на основе лже-научных теорий Фоменко и Клёсова. Только в пространстве мифа возможна конвергенция социализма и капитализма, идею которой продвигает Глазьев.
Только в пространстве мифа можно оторвать подвиг Зои Космодемьянской от её веры в идеалы коммунизма, лишить его объективности и конкретности исторического факта и поместить в символический религиозный контекст.
Только в пространстве национального мифа можно привить массам лицемерную идею солидаризма, "примиряющую" и "объединяющую" крупный капитал и трудящихся.
Если общественное сознание погружается в сумерки мифа, значит на него упала тень фашизма.