Порой Лину казалось, что он выдохся, как газировка или шампанское без пузырьков. Нет вкуса и нет веселья. Лин начинал что-то делать, через час или два ловил себя на том, что первоначальное дело так и не завершено. Начинал складывать полотенца, но через какое-то время, полотенца, так и не были сложены. А он уже мыл посуду... Но и это он не доводил до конца. Вдруг обнаруживал себя уже в ванной, просидев там, сам того не замечая, целый час. Лин просто сидел на бортике и в полной прострации, смотрел на своё отражение в мутном зеркале.
Это происходило всё время. Он начинал писать новую историю, но не мог продолжить её писать. Бросал, оставляя их незавершёнными и заброшенными. Он начинал говорить и на середине фразы забывал, что собирался сказать. Лин и себя чувствовал незавершённым и отрешённым. Миг настоящего, постоянно ускользал от него. Его, словно не было ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. Лин, смазанная проекция человека, частично в прошлом, частично в настоящем, частично в будущем. Растянутый и нематерильный. Призрак, нежить.
Его перемещения по дому были бесцельны и хаотичны. Лин сомневался способен ли он ещё на создание. Что он вообще делал в этом иллюзорном "здесь"? Среди этих странных людей? Лину представлялось, что люди, как фрагменты пазла, одни подходили друг другу, остальные же нет. Себя же он ощущал среди этих фрагментов пазла, пуговицей или красной нитью. У него не было ни единого шанса с кем-то совпасть. Посудите сами, зачем кусочку картона, может понадобиться пуговицы или нить?
Всё повторялось по кругу, утро, день, полный бессмысленных передвижений, вечер за письменным столом, почти бессонная ночь. Утро, день, вечер, ночь. Лин забывал, какое время года за окном, забывал свои перчатки на остановке. Он забывал зачем вышел во двор, когда накинул на плечи тёплый кардиган. Топил ли он сегодня печь, ел ли он сегодня. Он забывал свои стихи и не помнил день своего рождения.
Его личность деформировалась, стиралась, переписывалась. Он не плакал, но у него мёрзли и немели пальцы. Он не просил помощи, хотя бы потому что просить было некого. Лин выходил ночью на веранду и дышал дождём. Лин смотрел на звёзды, а звёзды взирали на Лина. Он писал о русалках и пастухах. О фиалках, о запахе сена, о качелях. Писал, исписывая тонким паучьим почерком, десятки перепутанных листов. Он никогда не жёг свои стихи. Лин писал, что бы не забыть. И жил, что бы писать. Вот и всё чего он хотел, и всё, что он мог. Мир смеялся, отторгал его, изгонял. Но Лин продолжал видеть разноцветные сны и есть ириски.