…Одно мгновение с хода
из жизни ухватив,
с шестнадцатого года
чернеет негатив.
С весны, где ледоходом
звенел, задорен, юн,
семнадцатого года
решительный канун.
Весны той притяженье
для сердца – как магнит:
отца изображение
тот негатив хранит.
Царапины, как шрамы
(морщины, может быть?),
но до сих пор упрямо
не хочет он забыть,
как встал пред ним, прицелясь
на мировой пожар,
безусый офицерик –
еще не комиссар…
Ах, что-то будет завтра? –
узреть стремится взор.
Статьи в «Окопной правде»
и митинговый шторм;
рассвет в Новороссийске
от красных стягов ал –
там первым большевистским
он комиссаром стал;
кипит противоборство
рабочих против бар –
и рядом с юным Щорсом
он – красный комиссар…
Причиной тут не случай
с могуществом своим.
Все главное в грядущем
предрешено былым –
машиною печатной
под полом в доме том,
где сделал шаг начальный
он на пути своем…
Ах, негатив, пластинка,
где все наоборот:
там кудри, как седины,
и свет из мрака бьет.
Порой и жизнь – как это
обманное стекло:
где радости, где беды
и – где добро, где зло?
А ну возьми, фотограф,
включи-ка красный свет
и поколдуй, попробуй
на свет извлечь ответ!
И вот – готовый снимок
Но…
Я гляжу, застыв:
отец – моложе сына…
Ах, старый негатив!…
В современной истории Михаил Иосифович Бушко-Жук – «черная лошадка», личность многогранная, но по ряду причин не получившего широкой известности. Его имя встречается в ряде научных сборников воспоминаний и очерков о гражданской войне и ее героях – «Заре навстречу». В главе «Боевая молодость» автор, М.П. Самойленко, воскресил М.И. Бушко-Жука из небытия и охарактеризовал его роль в становлении молодой «Советской Республики» на Кубани как неоценимый вклад, оставшийся «в благодарной памяти народа». В книге «Очерки истории Кубани с древнейших времен по 1920 г.» в разделе «Кубанская область и Черноморская губерния в период гражданской войны (1918 – 1920 гг.)» А.А. Зайцев кратко упоминает М.И. Бушко-Жука в качестве командующего Южным (Черноморским) фронтом в 1918 г. И все...
М.И. Бушко-Жук родился в 1893 г. в Новороссийске, он выходец из чернорабочей семьи. В 1907 г. был взят под надзор полиции в связи с участием в нелегальной работе подпольной типографии Черноморского комитета РСДРП, находившейся в доме его отца, И.М. Бушко-Жука, судимого по делу Новороссийской республики 1905 г. В 1909 г.
М.И. Бушко-Жук окончил Новороссийское высшее начальное училище и работал конторщиком в оптово-розничной бакалее г. Новороссийска, ответственным приказчиком общества потребителей Новороссийского цементного завода «Цепь». В ноябре 1914 г. началась его военная служба. Однако, уже будучи поручиком 131-го пехотного Тираспольского полка, за принадлежность к РСДРП и сотрудничество с газетой «Окопная Правда», он был отчислен из армии. В начале ноября 1917 г. Михаил Иосифович вернулся в Новороссийск и принял активное участие в революционных событиях, став комиссаром Новороссийского округа и агитатором газеты «Новороссийские известия». Как опытный революционер, разбиравшийся в военном деле и умевший воодушевлять массы, он был назначен командующим Южным фронтом, действующим против армии Филимонова – Корнилова в период с января по март 1918 г. Сам Бушко-Жук характеризует себя так: «Мои свойства: трудолюбие, прямота, любознательность и влияние на толпу, как агитатора. В то время я несомненно был пламенным и самоотверженным пропагандистом-коммунистом». Эти неординарные качества его личности были по заслугам оценены, он начинает стремительную карьеру, меняя города и руководящие посты: в апреле 1918 г. – командирован в Москву в военный комиссариат, с август 1918 г. по июль 1919 г. – он уже секретарь ревкома, председатель уездного комитета и уездного исполкома, секретарь ЧК в Конотопе и редактор газеты «Конотопская Правда». С августа 1919 г. по октябрь 1920 г. – снова на фронте в качестве военного комиссара 44-й Киевской Краснознаменной дивизии, начальник штаба 131-й Таращанской бригады.
В ноябре 1920 г. М.И. Бушко-Жук стал слушателем Академии Генштаба в Москве. Но на его дальнейшую судьбу драматически повлияла неустроенность с жильем: доведенный до отчаяния «квартирным вопросом», он совершил убийство заведующего жилищно-земельным отделом штаба. По приговору суда, с учетом боевых заслуг, Бушко-Жук не понес уголовного наказания, но от военной службы был отстранен и направлен в систему ВСНХ, где работал на разных должностях в «Резинотресте». 12 августа 1922 г. ЦК РКП(б) направил Бушко-Жука на Кубань. Возвратившись в Новороссийск, он занял пост секретаря Новороссийского отдельского парткома, Черноморского окружного комитета РКП(б) и являлся членом правления Кубсоюза. С 1927 по 1929 гг. работает заведующим Северо-Кавказского краевого кооперативного техникума. С 1929 по 1935 гг. – директор Владимирского сельскохозяйственного техникума и рабфака.
14 марта 1935 г. был арестован во Владимире. Обвинялся в преступлении, предусмотренном ст. 58 п. 10 УК РСФСР. Постановлением особого совещания при НКВД СССР от 15.10.1935 года за контрреволюционную троцкистскую агитацию был приговорен к заключению в исправительный трудовой лагерь сроком на 3 года. Постановлением Особого совещания при НКВД СССР от 07.07.1938 года М.И. Бушко-Жук за контрреволюционную троцкистскую агитацию был вновь приговорен к заключению в ИТЛ сроком на 3 года. Постановлением Президиума Владимирского областного суда от 21.05.1956 года Постановление Особого совещания при НКВД СССР от 15.10.1935 года было отменено и дело в отношении Бушко-Жука прекращено за отсутствием состава преступления. В 1941 году он работал заведующим подсобным хозяйством фабрики «Организованный труд». Арестован 28.06.1941 года. Судебной коллегией по уголовным делам Ивановского областного суда 04.10.1941 года Бушко-Жук был приговорен по ст.58 п. 10 к 5 годам лишения свободы. Умер 17 июля 1942 году в ИТК гор. Чусовая Молотовской (сейчас Пермская) области. Определением судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР от 18.01.1956 года приговор Ивановского областного суда от 04.10.1941 года в отношении Бушко-Жука был отменен и дело прекращено за недоказанностью обвинения. Таков был трагический конец жизни новороссийского революционера и последующее забвение… Однако, он сам вписал себя в историю.
В одном из кубанских архивов были обнаружены его воспоминания, касающегося его первого горького опыта в роли командующего Южным фронтом (январь 1918 г., станица Афипская). Благодаря личной наблюдательности, осведомленности и определенным литературным способностям М.И. Бушко-Жук дал в своих воспоминаниях, написанных, очевидно, в середине 1920-х годов, колоритную картину установления новой власти на Кубани. Хотя, конечно, его труд не лишен налета романтизма и идеализации.
«…Все это привело к тому, что независимо от посылки Сирадзе вопрос о "главкоме" ставился тут же. Назначили меня и выдали мандат "главнокомандующего" (для большего авторитета, стало быть) – несмотря на мои просьбы дать имя "командующего участком".
Характерно для того времени: заместить комиссара Новороссийского округа было некем и я продолжал совместительствовать: на паровозе на фронт привозили бумаги и т.д. На фронт в Афипскую я выехал 23-го января утром. Не пользуясь мандатом, предложил себя Сирадзе в качестве услуги начальника штаба отряда. С мандатом, между прочим, вышло у меня характерная история: никак не мог уговорить назвать себя хотя бы просто командующим участком. Все тогда гонялись за непременным назначением главнокомандующего. Командовать отрядом остался тов. Сирадзе, помощником его – Алексанкин.
Как военный офицер Николаевской Армии, побывав в боях с немцами, я, несомненно, обладав некоторым опытом, и в военной обстановке разбирался больше остальных. Уже к вечеру мне стало ясно, что нас разбить – пустячное дело. Наш штаб, в сущности, был надстройкой, мало связанной с железнодорожной линией. Организация управления и соподчинения почти не было – это первое, второе следующее: хотя сама по себе позиция вдоль реки Афипса и имела несомненные преимущества, однако, фланги было совершенно открыты тыл также был не наш: старички по станицам гудели. На передовых линиях – настроение частей неоднородное: дисциплины, в смысле обслуживания передовой линии и несения караульной службы не было; на ночь казаки уходили, и вообще между ними и рабочими не чувствовалось достаточной спайки. На самой станции Афипской, однако, было не мало военных ценностей и, особенно, артиллерии. Учитывая все эти обстоятельства, я предложил отступить с тем, чтобы в Северской начать более или менее серьезную организацию фронта, тем более, что как раз к этому времени были получены сведения о пребывании в Новороссийск 22-го Варнанского полка, в котором мы были уверены. Доводы мои впечатления не произвели, энтузиазм тов. Сирадзе и горячность Алексанкина – были выше этого. Один говорил – революционеры не отступают, а другой просто заявлял –в три счета расшибем. К вечеру, в оправдание ряда моих предположений, поступило донесение, что с левого фланга противник намерен обойти на баржах. Были приняты срочные меры, которые, между прочим, носили довольно своеобразный характер: помимо посылки небольшого отряда, человек в 30, было приказано звонить в колокола в станицах по нашу сторону реки и подымать шум. Это сообщение подняло мой авторитет, и все согласились с моим предложение отступать. Я составил план отступления и уже приступил к его исполнению. Ночью мы должны были убрать артиллерию и другое имущество, подготовить эшелоны и забрать армию, причем две пушки должны были оставаться на открытых платформах и увезены только под утро вместе с армией. Часть артиллерии и другого имущества мне удалось увезти, но тут поступает радостное сообщение, что обход ликвидирован и опять никто не желает отступать. А между тем в отрядах уже стало известно, что часть артиллерии увезли. По свойствам того времени стали поговаривать об измене. Я объяснил, что отступать на половину нельзя, но не подействовало и это. Решение было уйти только тогда, когда начнется бой. И вот в четыре часа утра белые начали наступление. Наступление шло прямо в лоб, на мост, который мы защищали двумя – тремя пулеметами и небольшим отрядом красногвардейцев. Большая часть из отряда или разошлась по домам, или отправилась проверять слухи. Конечно, мост был захвачен очень быстро. Алексанкин и Сирадзе с первого момента наступления бросились к цепям, и я их больше не видел. Я остался на станции и здесь, между прочим, встретил Яна Полуяна.
Я наметил отправку санитарного поезда, отправил дрезину и приказал открыть огонь двум орудиям прямо с платформы, которые успели сделать около десяти выстрелов. Между прочим, с Яном Полуяном у нас вышло забавное недоразумение: он видел, как я входил на дрезину и отправился, а я, в свою очередь, видел, как то же самое сделал он. Оба мы решили, что на этой дрезине каждый из нас уехал. Дрезина была взорвана, наскочив на прегражденный сваленный лес казаками в тылу путь. И мы в Новороссийске потом рассказывали каждый о смерти другого. Рабочие в этом бою держали себя бесподобно. В последний момент они стянулись к станции и стали смело под пулеметами, недоумевая, однако, кто же ими и как будет руководить, где искать начальника, как организовать отпор противнику, которого они расценивали, как малочисленного и никчемного. Но, естественно, было уже поздно, ничто положение спасти не могло. Тогда осталось одно – отступать. Таков был второй урок. Правда, потери тогда были незначительны, если не считать вождя отряда тов. Сирадзе. Этот урок еще раз показал всем, что воевать нужно серьезно, что побеждать только порывом – едва ли удастся…».
