Продолжение. Начало здесь.
Знал ли господин Сташевский, каких мелодичных, глубоко спрятанных струн девичьей души коснулся его горячий порыв?
Театр!
От одного этого слова сердце обливалось жаром и начинало биться пойманной птицей, пытаясь вырваться из клетки. Всё приходило в движение при мысли о красочных сюжетно-образных миллефиори, приводящих зрителя в экстаз. Только не видимая часть театра рождала мучительную дрожь во всём теле, а таинственный мир закулисья, где творилось истинное волшебство.
Создавая пьесы в тишине дома и наблюдая за репетициями из зала, Мира наслаждалась уютом кризализма, тщательно оберегаемого от любых посягательств извне – ей даже в голову не приходило испытать себя в актёрском мастерстве.
Выйти на сцену? Быть в центре неотступного внимания сотен глаз, тая в горячих лучах софитов? Вживаться в роль, рождаясь и умирая на глазах взыскательной публики? Раскланиваться под бурные овации, сияя ликом и с благодарностью принимая пышные букеты преданных театралов?
Нееет… это не для неё. Пусть актёры наслаждаются исступлёнными восторгами или рыдают от беспощадной критики в адрес их игры.
Нужно иметь особый склад души, чтобы не бояться выносить самоё себя на всеобщее обозрение, пусть и под выдуманными личинами. В любой роли так или иначе живёт частичка артиста. Театральная игра отнимает немало сил – всплески энергии актёров на сцене переходят к зрителям, а те благодарят за подаренные эмоции аплодисментами и неистовым полыханием «браво!» и «бис!». Не вложился в роль на полную катушку – не получил ответной горячей реакции. Всё просто. Это часть лицедейства.
Актёрам нравится придуманная жизнь на сцене и присутствие тех, кто за ней наблюдает из темноты. Это их энергообмен, своя экосистема продолжительностью жизни в два часа. Они этим живут и дышат.
Ей же по сердцу тихое, вдумчивое вплетение арабесок образов в канву сюжета. Спокойное созерцание текущих мыслей, тёплый отклик в груди на нужное, переливание мыслей в слова. Это особое состояние, когда на белой бумаге проступают невесть откуда взявшиеся реплики, бушуют эмоции, текут размышления о главном. Это слёзы восторга, когда видишь, как придуманные образы оживают на сцене, подвластные мощной игре актёров, и те, кто ещё вчера были лишь случайно мелькнувшими мыслями, сегодня становятся реальными людьми… По крайней мере, на два часа – пока сцена горит пожаром страстей и очищается силой любви. Это фриссон, от которого не уйти – настолько он сладок. Это муки и блаженство творения, которые, попробовав хоть раз, уже не променяешь ни на что.
За иллюминатором плыло сонное солнце в розовой дымке авроры – тёплый отсвет зари позолотил пшеничные волосы девушки, согрел щёку. Голубые глаза вспыхнули благодарностью, но тут же печально улыбнулись:
- Спасибо огромное за столь заманчивое предложение, Измаил Алексеевич. Но… я не актриса. Это совершенно точно. Хотя, знаете… я пишу пьесы.
- Пишете пьесы?! – Воскликнул Сташевский, весь подавшись вперёд и чуть не оглушив соседку своим интерробангом.
Мира, махнув рукой, потрясла головой и уточнила:
- Нет. Не так сказала. Раньше писала. Ещё в студенчестве. Сейчас уже всё забросила. И теперь уже нет смысла об этом вспоминать, наверно…
В голосе девушки прозвучало такое глубокое сожаление, что пухлое личико режиссёра страдальчески сморщилось:
- Не говорите так. Если в вас живёт тяга к творчеству, она может лишь затмиться рутиной, как мутной плёнкой. Но не исчезнет никогда. Всё равно внутри будет бродить это желание поделиться с другими тем, что у вас есть. Оно станет бередить душу, врываться в сон по ночам. И если зароете свой талант в землю, в сердце поселится тоска, которая рано или поздно погубит вас.
Мирослава внимательнее присмотрелась к говорливому соседу, который вначале произвёл такое обманчивое впечатление вертопраха и сибарита.
О, да это пирог с секретной начинкой…
Говорун, гурман и любитель лабрадоров – всё это так… фантик для широкой публики. А внутри прячется философ и наблюдатель с тонкими навыками психолога.
Собственно, чему удивляться? Он же режиссёр. Пустобреху и трутню такое занятие не потянуть.
- Согласна. Но пока вся в работе, некогда совершенно. Не до пьес, я вся в прозе жизни, увы.
- Всем некогда. C`est la vie, как говорят у нас в глубинке.
Мира хотела уточнить, о какой глубинке речь, но Сташевский уже вновь оживился:
- Вы всё равно позвоните, Мирослава. Я вот верю, что ни один человек не встречается на пути просто так, без смысла. Всё не случайно. И то, что мы оказались с вами рядом на одном рейсе – я в этом вижу перст судьбы.
- Ну уж скажете тоже! – Весело рассмеялась девушка, окончательно проснувшись.
- Да, да. Увидите сами, и ещё вспомните мои слова. Понимаете, «Фавониус» - молодой театр. Мы ищем таланты, ищем одарённых драматургов и актёров, способных перевернуть публике душу своей игрой. В общем, мы у истоков великого будущего. И я приглашаю вас стать частью истории, о которой люди будут слагать легенды. Лет так через сто.
Мира перекладывала вещи в сумке, по-прежнему посмеиваясь и качая головой. Сташевский тоже улыбался, но тёмно-серые глаза его горели неподдельным воодушевлением.
- Пришлите мне свои пьесы, Мирослава. Электронный и обычный адрес – всё там, на обороте. – Режиссёр ткнул пухлым пальцем в сторону визитки, которую девушка засунула в кармашек кошелька. – А ещё лучше, приходите к нам в театр. Посмотрите репетиции, дам вам брошюры – почитать о том, что мы такое. И потом уже решите, продолжать ли с нами знакомство. Ну как вам предложение?
- Уважаемые пассажиры. Наш самолёт приступил к снижению. Просьба пристегнуть ремни безопасности и оставаться на своих местах…
Мира сохраняла молчание, пока молоденькая стюардесса со строгими глазами проходила мимо них, проверяя, всё ли в порядке. И лишь затем ответила:
- Хорошо. Я обязательно позвоню, Измаил Алексеевич. Не обещаю, что скоро, потому что еду на новую работу и график будет довольно жёстким. Но я про вас не забуду.
- Вот и замечательно! – Обрадовался режиссёр, но тут же вжался в спинку кресла, стиснув зубы и отчаянно вцепившись в подлокотники, когда самолёт с грохотом выпустил шасси.
Вершитель актёрских судеб, обретающий вдохновение в безудержном полёте фантазии, в жизни летать, оказывается, боялся.
У Миры же немножко заложило уши, но сердце встрепенулось и забилось в счастливом предвкушении, когда она глянула вниз через залитый солнцем иллюминатор:
- Москва!!!
Продолжение здесь.
Предыдущая глава.
Навигация по каналу.