Вспоминает писатель Игорь Дудинский
Только что на телеканале «Культура» вышел четырехсерийный документальный фильм «Последний тусовщик оттепели». Его главным героем стал Игорь Дудинский – легендарная фигура московской богемы, писатель и журналист, хроникер всех важных культурных событий Москвы с пятидесятых до наших дней. Специально для «Большой Ялтинской Энциклопедии» Игорь рассказал о своем первом визите на Южный берег Крыма, который состоялся летом 1953 года.
Крым я считаю одним из самых главный мест, которые сформировали мое мироощущение. И, конечно, сегодня, спустя много лет, когда мне есть что и с чем сравнивать, я все больше убеждаюсь, что в детстве мне невероятно повезло очутиться в самом прекрасном и совершенном уголке на планете. Куда бы я ни приезжал, я первым делом сравниваю место, где оказался, с Крымом. И всегда не в пользу нового места. Потому что в Крыму аккумулирована и вся Италия, и Испания, и Греция, и все что угодно – лень перечислять. Проезжайте по старым дорогам Южного берега – и все станет ясно. Количество, ассортимент физических удовольствий может быть сколь угодно разнообразным, но качество наслаждения от ауры места – с Крымом даже отдаленно несравнимо. Главное, что такой энергетики, как в Крыму, нет ни на одном курорте планеты. Тут со мной, не сомневаюсь – многие согласятся.
А впервые я оказался на благословенной крымской земле в 1953 году. Мне было шесть лет. Я еще не ходил в школу. Мой отец Илья Владимирович Дудинский работал в газете «Правда» – в отделе стран народной демократии, как он в то время назывался. В то время летние месяцы мы всей семьей проводили на ведомственной даче «Правды» на станции Правда Ярославской дороги. Но летом 1953-го отец решил подлечиться в санатории «Горное солнце» в Мисхоре. Санаторий был расположен на морском берегу у самого подножья Ай-Петри. Война застала отца в Ленинграде, где он учился в аспирантуре Финансово-экономического института. Он сразу пошел добровольцем на фронт, воевал, пережил блокаду, и там подхватил туберкулез. Поэтому время от времени он отправлялся в какой-нибудь легочный санаторий. «Горное солнце» в те годы считался самой крутой туберкулезной здравницей СССР. На его пляже находилась знаменитая Русалка, а неподалеку от входа, на шоссе был источник с девушкой с кувшином и злым разбойником Али-Бабой.
Отец уехал, а мы с мамой остались на госдаче в Правде. Но папа все-таки захотел, чтобы мы с мамой к нему приехали. Хотел показать мне море. Редакционная «Победа» привезла нас на аэродром в Быково, где мы сели в самолет Ли-2 (который приземлялся на заднее колесо). Отец тогда был известным специалистом по странам народной демократии. Только что у него вышла книга «Распад единого мирового рынка», написанная в соавторстве с Владимиром Алхимовым – тоже известным экономистом-международником и к тому же Героем Советского Союза. Они ее писали в том числе и в нашей коммуналке номер 124 на Дровяной площади, дом 9/10 (ныне Хавская улица, 3). Дядя Володя Алхимов, когда приходил к нам, то вешал на стул свой пиджак со Звездой Героя, от которой я не мог оторвать взгляд и украдкой приглашал соседских детей на нее полюбоваться. У отца еще не было его «Победы», которую он купил в 1954 году, и за ним каждый день редакционный диспетчер Домна Александровна присылала машину, которая возила его в редакцию и обратно.
Полет до Симферополя меня не удивил. Он проходил днем, и я ни на секунду не отрывался от иллюминатора, разглядывая проплывавшие под нами бесконечные разноцветные прямоугольники. Мне казалось, что я вижу пейзажи, которые мне знакомы. Самолет был небольшой – пассажиров на десять-пятнадцать. В аэропорту Симферополя нас ждал папа на санаторской «Победе», которая довезла нас до места. Отец снял для нас комнату в частном секторе – у кого-то из обслуживающего персонала, прямо возле санатория, а сам жил в отдельном просторном номере. Первым делом показал нам санаторский пляж, где я купался каждый день. Папа сразу помог мне доплыть до Русалки, которая каждый день находилась в поле моего зрения. Мы покушали, а вечером папа взял меня на берег, где была полукруглая веранда с топчанами, подушками, матрасами и одеялами, упирающаяся в море, и весь санаторий ночевал прямо на ней под огромным навесом. Я всегда спал рядом с папой – на соседнем топчане, и он каждый вечер рассказывал мне какую-нибудь фантастическую историю – или про Ай-Петри, чья вершина была точь-в-точь над нами, или про маленьких человечков – снов, которые по вечерам залетают в нос и уши к детям, чтобы они крепче спали, или про обитателей подводного царства. Я был безмерно счастлив. Утром я шел к маме в нашу комнату, она давала мне судок – такое приспособление в виде трех закрепленных одна над другой кастрюлек с общей ручкой, и я отправлялся на кухню, где мне наливали первое, второе и третье, потом возвращался к маме, мы завтракали и перемещались к папе на санаторский пляж.
Отец был прекрасным пловцом. Он же вырос в Ростове-на-Дону, где практически ежедневно переплывал Дон. И в первое же утро я стал свидетелем скандала, который случался каждый день нашего пребывания в Мисхоре. На пляже были буйки, за которые заплывать было нельзя. Но отец, как только входил в воду, забывал обо всем на свете. Он вообще не замечал никаких буйков. Плыл себе и плыл, пока не исчезал из виду. К его плавкам всегда была приколота английская булавка – как он говорил, на случай, если сведет ногу. Спустя час после его исчезновения, с мамой стало плохо. Она потеряла сознание. Прибежавшая женщина-врач откачала ее с помощью нашатыря и стала жаловаться, что специально уходит с пляжа, когда отец отправляется в свои заплывы. Она точно так же пару раз падала в обморок, будучи уверена, что Илья Владимирович утонул. Поэтому наблюдать, как он исчезает из виду, было выше ее сил. Отец проводил в море часа три, после чего возвращался и посмеивался над нашими переживаниями.
Каждый день мы ездили смотреть какую-нибудь достопримечательность, заходили в какой-нибудь ресторанчик, покупали фрукты на развалах. Помню, первое, что меня поразило, было обнесенное оградой деревцо в парке, которое называлось араукария чилийская. Как мне объяснил папа под большим секретом, огорожено оно было, потому что если к нему прикоснуться, то мгновенно умрешь на месте – настолько оно ядовитое. Я был не в силах оторваться от волшебного растения – целый час стоял и не мог отвести от него глаз.
Большое впечатление в Крыму на меня произвел Хаос – нагромождение каменных валунов. И еще, как ни странно, фруктовый суп, который каждый день давали и в санатории, и в местных столовых. Я впервые в жизни открыл, что суп может быть фруктовым, и не мог успокоиться. У меня такое просто не укладывалось в голове. Все время брал у мамы обещание, что в Москве она теперь будет меня кормить только фруктовыми супами.
Огромное удовольствие мне доставляло плавание на лодках с веслами – благо при санатории была своя лодочная станция, пользоваться которой можно было сколько угодно и в любое время. Я быстро научился грести, и был счастлив, когда мы с отцом совершали объезды окрестных бухточек.
Хотя с папой мы виделись каждый день (плюс каждую ночь засыпали рядом на самом берегу под шум волн), он все-таки как всегда жил своей личной жизнью. Маме он объяснял, что вокруг много известных людей, с которыми он должен общаться по работе. И действительно – он был нарасхват. Все мечтали затащить его в свои компании. Он был настоящим интеллектуалом, потрясающе остроумным собеседником и любимцем девушек. Мама, конечно, его жутко ревновала, но он не шел у нее на поводу и вел себя как свободный человек.
В те дни в санатории отдыхала дочка тогдашнего главного редактора «Правды» Дмитрия Трофимовича Шепилова – Вика, Виктория. То есть дочка главного начальника отца (того самого – примкнувшего к ним). Она часто сопровождала нас в прогулках по побережью. Они с отцом вели себя как близкие друзья. Я ничего не берусь утверждать, но зная, что отец не пропускал ни одной девушки, можно было предположить всякое. В любом случае дружба и общение с Викой льстили самолюбию отца. Он ей искренне любовался и всячески ухаживал.
Постепенно я оброс знакомствами среди своих сверстников и много времени стал проводить на пляже в обществе местной ребятни. Ныряли за рапанами, жарили мидии на кусках жести, прыгали со скал в море, шлялись по поселку.
Думаю, мы с мамой провели в Мисхоре недели три. Несколько раз встречали рассвет на Ай-Петри, что тоже отпечаталось в памяти на всю жизнь. Мое первое свидание с Крымом запомнилось так, как будто оно было вчера.
Возвращались в Москву тем же путем. Доехали на «Победе» до аэродрома в Симферополе, снова сели на Ли-2 и прилетели в Быково.
Больше в детстве я в Крыму не был. Так сложилось, что проводил летние месяцы на Кавказе – в пионерских и спортивных лагерях. Дело в том, что мамин брат – дядя Эдуард – был главным военруком СКЖД, и поэтому курировал несколько ведомственных мест отдыха на черноморском побережье от Туапсе до Адлера. Так что все детство я отдал Кавказу. В Крым я стал ездить много позже, уже в зрелом возрасте. Но это уже сюжет для другого романа.