Джафар

Анатолий Сурцуков

Рисунки Владимира Романова

Он сидел и смотрел. Пристально, неотрывно, сверля буравчиками небольших чёрных глаз фигуру пилота, появившуюся в проеме входной двери вертолета. Венька Соколов, командир Ми-8 из тульского полка, присланный в составе эскадрильи на усиление моздокской группировки, только что завершил боевой вылет. Зарулив машину в отведенное ему место на огромном аэродроме и выключив движки, он расслабленно присел у распахнутого люка на откидную сидушку, и, наслаждаясь минутой покоя, попыхивал ароматной забугорной сигаретой, меланхолично поглядывая на окружающее пространство. Вдруг он почувствовал на себе чей-то взгляд, довольно ощутимо давящий на оголенные войной рецепторы. Повернув голову по направлению, откуда шли сигналы, Венька увидел небольшого беспородного черного пса, который, чуть склонив голову влево, наблюдал за ним.

Пёс был явно из лиги свободных бродяг. Шерсть на его худых боках свалялась, на хвосте поселилось семейство репейников, чувство острого голода и перенесенных страданий сочилось из его грустных, как у еврейского раввина, глаз. Веньку поразило, насколько умным было выражение этих глаз, сколько понимания окружающего мира, терпения и готовности к новым страданиям они выказывали. Присмотревшись к дворняге, Соколов нашел псину довольно симпатичной. Стройный корпус, прямые ноги, острая мордочка с торчащими ушами и глубоко посаженными выразительными глазками. На фоне черной масти небольшая белая манишка на груди и когда-то белые носочки на передних лапах добавляли облику незнакомца некую элегантность, странно выглядевшую посреди грязи раскисшего по случаю осени лётного поля. Веня тычком откинул сигарету. Пёс глазами отследил дугу траектории окурка, но с места не сдвинулся. Тогда Венька принялся тихонько посвистывать, пристукивая для убедительности себя ладонью по ноге. Пёс еще больше прибавил внимания к объекту, шевельнул хвостом и на всякий случай дружественно заулыбался. Венька продолжил дипломатические шаги на сближение, удивляясь осторожности животинки. Наверное, и впрямь довелось много чего ему пережить, коль так недоверчив к людям, подумал пилотяга. Наконец, когда неподвижность в данной ситуации стала ну просто неприличной, пёс с двинулся с места.

Беспрерывно махая, как веером, мохнатым хвостом, что означало самые лучшие пожелания от возможной встречи, и улыбаясь во всю пасть, не спеша, по дуге большого радиуса, деликатно обходя керосиновые лужицы на бетоне, пёс осторожно приближался к своей судьбе. При этом он внимательно наблюдал за развитием ситуации, готовясь в любой момент отпрянуть прочь, завидя палку или иной опасный предмет в руке принимающей стороны. Пригибая голову к самой земле, но тем не менее повернув её так, чтобы объекту была видна дипломатическая, самая доброжелательная улыбка, дворняга приблизилась к лесенке трапа, и напружинясь телом в готовности к моментальной перемене отношений, остановилась в нерешительности возле проема двери.

Венька осторожно спустился по лесенке и не спеша протянул руку к незнакомцу. Пес еще сильнее вжался в бетон, понимая, что сейчас наступает момент истины. На живодёрню или… Но рука пилота мягко коснулась шерсти на спине собаки и, поглаживая, начала расправлять закаменелость напряженного тела. Пес зажмурился от удовольствия и, если бы природа позволяла, замурлыкал бы, как кот. В знак полного доверия перевернулся на спину и показал живот, который тоже был подвергнут божественно приятному почёсыванию. Казалось, полнее счастья не бывает. Но Венька был умудренный войнами воздушный боец, и знал, что «в обороне главное – это харч». Кстати, и в наступлении – тоже. Крикнув что-то в проём входной двери, он сотворил чудо. Из распахнутого люка показалась фигура борттехника, несущая бортпаек. Сделав волшебные пассы, он открыл банку тушёнки, выпустив наружу восхитительный аромат МЯСНЫХ консервов, заполнивший собой пространство вплоть до созвездия Кассиопеи. От запаха у псинки закружилась голова, подогнулись ноги, глаза сами собой закрылись, не в силах видеть этот нестерпимо желанный соблазн. Амбре еще больше усилилось, желание увидеть это чудо хотя бы одним глазком пересилило страх, и тут пёс обнаружил, что банка с открытой тушенкой стоит прямо перед его носом, а люди вокруг улыбаются и вроде не претендуют на неё.

Неужели это мне ?????!!!!! Не успел пёс додумать эту мысль, а во рту у него уже сделалось так восхитительно, как не было никогда в жизни. Вот оно, настоящее собачье СЧАСТЬЕ!!! Неужели это наяву? Ну да, вот она, банка, пустая, и во рту продолжа ется отзвук счастья. Пилоты рассмеялись. «Быстро же ты, брат, управился», – произнес сквозь слезы от смеха Венька.

«Ну, и как же тебя зовут?» – спросил деловито борттехник Травкин. Пес продолжал лучезарно, теперь уже искренне, улыбаться, делая отмашку хвостом так, как будто хотел оторвать его от себя. Надо сказать, что в это время за пределами аэродрома, где состоялась столь знаменательная встреча двух миров, происходила вторая чеченская кампания, самое её начало. Правак, Витька Ганушкин, молодой паренёк, в прошлом году только закончивший училище, обращаясь к командиру, произнёс: «А что, если нам его Джафаром назвать, смотрите, какой он чёрный, да и наверняка местный, значит, чеченец». «Не чеченец, а чечен. Лермонтова надо было в детстве читать. А кличка, вообще-то, годится, так и будем его звать», – поставил жирную точку в разговоре командир.

И началась у пса совсем другая жизнь. Утро у него теперь начиналось задолго до рассвета. На стоянку с большими, пахнущими железом, маслом и керосином летающими машинами приходили люди. Они приносили на себе ароматы еды, теплого жилья и еще чего-то неуловимо знакомого, из далёкого щенячьего детства, когда еще было весело и не страшно жить.

Люди исчезали внутри машин, и те через какое-то время оживали. Сначала раздавалось громкое шипение, от которого Джафар вначале опрометью бросался прятаться за железный ящик, стоящий неподалёку. Потом позади и сверху машины, поглотившей людей, вырывался сноп огня (странно, почему его никто не боялся?), и большие палки, торчащие в разные стороны, начинали сперва медленно, а затем все быстрее и быстрее крутиться. Вспомнилось, как щенком, ухватив собственный хвост, вот также крутился он с бешеной скоростью. Они что, тоже играют? Вроде уже не кутята…

Машина начинала очень громко выть и свистеть, как огромная стая собак, нет, наверное, как много-много стай. Вот только непонятно, чего это она, зовёт, что ли, кого? Значит тот, кого зовёт, находится очень далеко, раз надо так громко выть, подумалось псу, забившемуся под контейнер. Но всё рано или поздно заканчивается. Вот и эти машинные страсти, постепенно утихнув, заканчивались. Выдохнувшись, машина обвисшими языками останавливала свои палки и затихала. Оттуда выходили люди и, улыбаясь, подзывали собачку. Тут уж мешкать было нельзя, ведь начиналось самое интересное. Джафар стремглав выбирался из-под спасительного контейнера и что есть мочи мчался навстречу удовольствиям.

А их было немало. Во-первых, обязательно почешут за ухом, погладят по спине, а если повезёт и умело подсунуться, то и по брюшку. Во-вторых (но в главных), из кармана каждого члена экипажа появляется смачный бутерброд с различным содержимым.

Поначалу как-то не успевалось разобрать, с чем именно, но обязательно вкусным. Потом уже, когда прошло чувство постоянного голода, можно было не спеша посмаковать и разобраться в содержимом, не пугая окружающих плебейскими манерами. Ну и, наконец, разговор по душам. С интересным собеседником поговорить – одно из самых больших удовольствий. И пусть Джафар в основном помалкивал в разговоре, только изредка позволяя себе отдельные реплики в виде короткого взлаивания и сочувственного поскуливания. Но зато как он слушал! Терпеливо, заинтересованно, внимательно, реагируя на повествование то ироничной улыбкой, то сочувственным помахиванием хвоста, то негодующим рычанием. Конечно, с такими талантами он быстро стал любимцем эскадрильи и центром всеобщего внимания в перерывах между вылетами.

Однако, несмотря на возросшую популярность, пёс не думал зазнаваться и, тем более, фамильярничать со всеми подряд.

Будучи ровно доброжелательным ко всем офицерам на стоянке, он хранил верность экипажу Вени Соколова. Еду он принимал только из рук членов его экипажа, несмотря на все соблазнительные посулы остальных лётчиков и техников. От борта без особой надобности не отходил, а если нахально кто-то чужой приближался, то громким лаем оповещал экипаж об этом. Каким-то образом научился он отличать солдат от офицеров. Наверное, солдатские сапоги противно пахли казарменной сапожной ваксой. И если к борту приближался незнакомый офицер, то авиапёс взлаивал без озверелости, «сигнальным» тембром, честно отрабатывая сторожевую пайку. Но стоило начать приближение к машине какому-нибудь солдатику, у пса начиналась истерика. Обнажая зубы, припадая к земле, он исторгал из себя настолько злобный лай вперемешку с грозным рычанием, что даже здоровенные дембеля впадали в ступор, а очнувшись, спешили ретироваться подобру-поздорову, бормоча под нос что-то насчет бешенства местных аборигенов.

Постепенно жизнь налаживалась. Джафар заматерел телом, которое стало налитым уверенной сытой силой. Шерсть разгладилась, стала блестящей и приобрела благородный лиловый оттенок. Взгляд из-под остриженной рукой Травкина чёлки выражал спокойствие и достоинство, как у всеми любимого и оценённого по таланту артиста, слегка подуставшего от всеобщего внимания.

Однажды, заговорившись с праваком Витькой Ганнушкиным в пилотской кабине, пёс не успел до прихода командира выскочить из неё. Да тут и борттехник Травкин перекрыл выход, усевшись на своё место посередине. Джафар было заметался, ища выход из сложившейся ситуации, а лучшим выходом было бы, конечно, удрать на волю, к облюбованному контейнеру. Но командир вдруг предложил: «Да ладно тебе, не дёргайся, посиди с нами, мы только вертушку опробуем…» Джафар не посмел ослушаться командира и забился под ноги Травкина, свернувшись кольцом и дрожа всем телом. Вначале пилоты, ставшие уже к этому времени его людьми, что-то начали проговаривать между собой. Говорили они со странной интонацией, до этого ни разу не слышанной псом. Еще больше насторожившись, он начал прислушиваться. Вдруг послышался еще какой-то голос, искаженный, звучащий как бы издалека и не принадлежавший ни одному из сидящих в кабине. Джафар из-под сиденья еще раз огляделся, но никого больше не увидел. Странно, подумал он. Затем раздалось знакомое уже шипение, но только в этот раз оно было гораздо тише. Травкин начал что-то делать руками наверху кабины. Может, еду сейчас будет доставать, оживился пёс, навострив уши и поводя носом. Но нет, раздался протяжный вой, в кабину пахнУло выхлопными газами (фу, противно-то как!), и пол кабины начал почему-то раскачиваться. Вцепившись передними лапами в бронеплиту, Джафар попытался утихомирить взбесившуюся машину, но куда там. Шум становился все громче и громче, замелькали струи света, перерезаемые суматошно вращающимися палками. Внутри всё задрожало. Хотелось выть или хотя бы поскулить от страха, но, посмотрев на командира, который ухватился за чёрные палки внутри кабины, пёс понял, что сейчас не до него. Грохот, вой и свист достигли своего предела. От тряски казалось, что сейчас кишки вывалятся наружу. Но странное дело. Почему-то через некоторое время всё это бесчинство стихии вокруг него стало псине… нравиться! Вибрация, пронзая организм, вызывала какие-то неведомые до этого ощущения. Как будто тысячи пальцев одновременно чесали его за ушком. От мощного урчания машины, внутри которой все они находились, становилось спокойно и куражливо. Ну-ка, попробуй кто к нам подойди! Даже огромный дог из той, прошлой жизни, наверное, заскулив и поджав хвост, убежал бы.

От этой мысли Джафару сделалось весело и он, неожиданно для себя, гавкнул от избытка чувств. Наверное, здесь нельзя, сейчас поругают, подумал он, тут же сжавшись. Но нет, Веня, оторвавшись взглядом от круглых блюдечек на доске перед ним, посмотрел на него, проговорил что-то, беззвучно открывая рот в грохочущей машине, и, улыбаясь, даже потрепал его по загривку ободряюще. Ну, тут и Джафар отпустил ему в ответ самую лучезарную из своих улыбок, обнажив всю зубную наличность…

Когда свистопляска закончилась, Веня, сладко потянувшись на своем месте, предложил: «А не перекусить ли нам чего-нибудь?»

Значение этих слов было очень понятно кобелёчку. Он застучал хвостом по железному полу, чем сразу обратил внимание экипажа на себя. Тут уж пришёл его час. Все разом принялись чесать, гладить и трепать его по шерсти, поздравляя с началом лётной деятельности. Появились восхитительные, в связи с особым значением, подношения в виде бутербродов, которые Джафар на этот раз не спеша и с достоинством съел. Так ест степенный сельский мужик после добротно сделанной трудной работы. Витька Ганнушкин, поглаживая пса, уютно устроившегося между сиденьями лётчиков, проговорил, улыбаясь: «А что, командир, ведь он теперь у нас не кобелёчек, а кобелётчик! Давай его на вылет возьмём, пусть он мне помогает ориентировку вести, он же местный, небось, все помойки здесь оббегал». Веня, подумав, кивнул, туша сигарету о край пустой пачки.

Вот так и стал пёс четвертым членом экипажа.

Не успевал Травкин открыть входную дверь вертолёта, как Джафар первым врывался в пилотскую кабину, занимая своё законное место между приборными досками. В полете он, не отрываясь, как в телевизор, всматривался через нижний блистер в проплывающий внизу ландшафт, с его реками, лесами, деревнями, в которых смешно суетились куры и скакали на привязи, исходя бешеным лаем, эти жалкие домашние псы. Усмехаясь, он еще больше приосанивался и весь вид его при этом говорил о достигнутом превосходстве. Вот полёты в облаках Джафар не любил. Когда за кабиной начинали проплывать эти странные белые ватные кучи, то сразу начинало пахнуть холодом и сыростью. И хотя Травкин что-то такое делал и становилось теплее, все равно пёс перелезал к нему под откидное сиденье, и, свернувшись клубком, норовил прижаться поплотнее к ногам бортача. До посадки уже не вылезал, периодически поглядывая из своего укрытия за праваком.

Заприметил, раз тот сворачивает карты и убирает их в портфель, значит, скоро посадка. После посадки ведь столько дел надо успеть сделать. Во-первых, как только Травкин откроет дверь кабины экипажа, нужно быстро выбраться из-под его сидушки и выскочить в грузовую кабину, иначе обязательно кто-нибудь из своих же лапу отдавит. Как же, знаем. Во-вторых, как только распахнётся входная дверь, необходимо немедленно облаять подходящих к вертолёту. Всех подряд. И погромче. Чтобы не напирали, значит, не трамвай, порядок нужОн. В-третьих, когда толпа всяких там от вертолёта отхлынет, благодаря его доблестному взлаю, надо успеть первым помочиться под левое колесо, задрав лапу. Как это у них получается при этом процессе обойтись без лапозадирания? Ну и потом все обнюхать, все разведать, если аэродром или площадка незнакома, определить возможные опасности для экипажа и машины и зорко, стойко, чутко охранять эти две святыни до последней капли. Чего? Супа или крови? А, неважно. Важно не пропустить врага. А тут еще эти громаднющие бочки на колесах, остро пахнущие керосином, каждый раз вплотную жмутся к самому вертолету, норовя наехать на него. Ну как тут удержаться, чтобы не выразить своего негодования по этому поводу и незаметно для Травкина куснуть за колесо чудище поганое. Почему это, интересно, Травкин так ругается, если заметит. Они что, родственники? Ну да, может быть, вон у Травкина впереди небольшой бочонок растёт. Перед посадкой в вертолет тех, остальных людей, которых надо было перевозить в грузовой кабине, опять же, нужно же, ну как они не понимают, да для порядка же, незаметно и деликатно обнюхать всех. Не затаил ли кто какую-нибудь опасность для вверенного под охрану хозяйства? Нет ли злого умысла вон у того толстого дядьки в камуфляже, пропахшего рыбой и пивом? А ну-ка, попробуем его проверить.

Джафар, незаметно подкравшись под ноги объекту, неожиданно громко и коротко взлайнУл. Как очередью из калаша дал. Толстяк тонко взвизгнул, неправдоподобно резво для своей комплекции подпрыгнул вверх и длинно, надсадно заматерился. Штанины его новой камуфляги почему-то потемнели местами. Не прекращая ругаться, амбал побрёл от вертолёта прочь, ну а «кобелётчик» с видом победителя проследовал под одобрительные улыбки пилотов на своё рабочее место в кабине.

Экипаж Вени Соколова стал приобретать, благодаря псу, все большую популярность. Официантки в столовке загодя припасали и просили передать гостинцы для ставшего довольно известным члена их экипажа. Начальство, видя удачно выполненные сложные полетные задания, прознав про четвертого, стало думать, что пёс приносит удачу экипажу Вени. А на войне от этой госпожи ой как много зависит… Стали поручать Соколову все более сложные и опасные, прямо скажем, задачи. И экипаж никогда не подводил.

Раз как-то летели они из Ханкалы, только что занятой нашими войсками, в Моздок. Везли полный вертолет беженцев. В основном дети, женщины, старики. Летели на ПМВ, то есть на предельно малой высоте. Всего-то метров десять над землей. На скорости больше двухсот километров в час на этой высоте всё мелькает так быстро за бортом, что не успеваешь вглядываться в мелькающие за блистерами ориентиры. Авиапёс сидел на своём обычном месте между пилотами и пристально вглядывался в окружающее пространство. Вдруг, мгновенно напрягшись, он вперился глазами в какую-то точку впереди-слева, и, не отрываясь от неё, громко тявкнул. Венька кинул взгляд в этом направлении, и на мгновение обмер. Из-под косогора двое духов разворачивали в их сторону здоровенный пулемёт. Всё это длилось не более двух-трех секунд, но не зря говорят о теории относительности – эти мгновения показались командиру вечностью.

Стряхнув с себя оцепенение, Веня заложил машину в разворот с таким креном, что казалось, сейчас она зацепит лопастями за землю. Завизжали в грузовой кабине дети, женщины испуганно вскрикнули. Забубухал басом крупнокалиберный пулемет. Трассерные пули кинулись вдогонку за вертушкой. Да Веня не лыком шит. Не раз ему приходилось уворачиваться от таких вот красных шмелей, если только вовремя их увидеть. Вот и на этот раз, гоняя ручку управления от борта до борта, заставляя делать вертушку телодвижения, напоминающие танец слаломиста, увел командир от гибели людей и машину, в очередной раз выйдя победителем из смертельной дуэли…

Когда прилетели - зарулили - выключили - разгрузились, Веня задумчиво посмотрел на собаку и пожимая лапу, произнёс: «Спасибо тебе. Ты – молодец». Пёс лизнул протянутую руку, и вздохнув, положил свою голову на колени командиру, устало прикрыв глаза…

Однажды поручили экипажу выполнить ответственное задание.

В штаб группировки заявился ответственный военный чин из Москвы.

Бо-о-о-ольшой начальник. Наверное, ему необходимо было отметиться в районе ведения боёв для дальнейшего продвижения по службе или получения очередного ордена. Он достал уже всех и вся своими проверками, разносами, совещаниями, отвлекая боевых офицеров от их насущных, не терпящих отлагательств дел. Казалось, этому кошмару не будет конца. Но… бог милостив. Както прекрасным утром в штабе раздался звонок из Москвы. Большому начальнику после звонка срочно потребовалось вылетать обратно. Тихий вздох облегчения раздался в среде офицеров. Вывезти начальника на большой аэродром в Моздок, где его уже ждал самолет, поручили Соколову.

Как положено, задолго до назначенного времени, экипаж выстроился у подготовленного к вылету вертолета в ожидании главного пассажира со свитой. Джафара, во избежание ненужных словопотоков, до поры до времени спрятали в контейнере. Он сидел смирно и помалкивал, ощущая своей шкурой пафос момента. Наконец машина с начальником подъехала к стоянке. Тот грузно вывалился из неё и, видимо, не растратив часть своей ругательной энергии, решил использовать её по назначению перед вылетом, чтобы подольше запомниться подчинённым. Обозрев объекты военной инфраструктуры вокруг себя, начальник намётанным глазом обнаружил массу недостатков в их содержании. Не заботясь о времени, своём и других, «бугор» принялся подробно и развёрнуто распекать, перекрывая аэродромный гул, окружающих. Разнос длился долго. Уже начали скучнеть лицом подчиненные, как зрители театра во время второго акта дурного спектакля. Позади стоящие принялись украдкой позёвывать. Экипаж, переминаясь с ноги на ногу, продолжал «держать стойку». А куда денешься! В это время начальник, не переставая извергать потоки ругательств, начал смещаться в сторону вертолёта и приближаться к левому колесу (!).

Джафар, который к этому моменту давно уже смылся из-под контейнера и пребывал в смятённых чувствах по случаю непрекращающегося ора, вдруг заволновался еще пуще. Подход к левому колесу для него означал совершенно определённые действия. Сработал рефлекс, и пёс, судорожно протиснувшись сквозь частокол ног к заветному колесу, задрал лапу, и прежде, чем кто-либо успел что-то сообразить, выпустил длинную, долгую струю на штанину «бугра», заслонившую вожделенный объект. И мгновенно разгладились лица шпыняемых офицеров, их порка стала приобретать комический оттенок, перестала быть тягостной и занудной. Правда, им стоило больших трудов удерживать рвавшиеся наружу смешки, но усилия были приложены, ибо понятны были последствия в случае несдержанности. «Бугор», не заметив проказы пса, уловил тем не менее перемену в настроении окружающих, свернув словопоток ранее намеченного времени, буркнул что-то еще напоследок и полез в вертолет под облегченные вздохи окружающих. Завращались винты, и под звонкий лай псинюги, оставшегося на этот раз на земле, вертушка, томно переваливаясь с боку на бок, порулила на взлет…

Прошло несколько дней, а машина Вени Соколова всё не появлялась на стоянке. Его экипаж перенацеливали с одного задания на другое, не давая возможности залететь на основную базу хоть на минуточку.

Джафар весь извёлся. Понуро бродил он по стоянке, шарахаясь от подстерегавших его топливозаправщиков, запомнивших его укусы, солдат с противным запахом и незнакомых офицеров. За несколько дней он снова отощал, посмурнел лицом, и шерсть на его боках опять свалялась. Глядя на него, аэродромный люд поневоле задумывался, как быстро превращается в бомжа человек, а что уж говорить о собаке…

На исходе недели ожидания в природе произошли перемены и полил нудный дождь, заполнивший всё вокруг серой противной мокрой сеткой. Джафар лежал под контейнером, карауля прилёт своих людей, своего экипажа, не позволяя себе сдвинуться с места, боясь пропустить их появление. Куски хлеба, брошенные сердобольной рукой, лежали перед его носом, но он не притрагивался к ним. Все призывы других людей игнорировал…

12 февраля 2000 года экипажу Соколова была поставлена задача на высадку группы спецназа в количестве 12 человек в районе населенного пункта Итум-Кале. При заходе на посадку в назначенном районе вертолет был обстрелян противником из гранатометов. Одним из выстрелов было произведено прямое попадание снаряда в топливный бак. Вертолёт взорвался в воздухе. Все члены экипажа и десантники погибли…

В тот день дождь кончился. Вместо него в воздухе заискрились снежинки и повалил мохнатыми хлопьями снег. Он быстро засыпал грязь, неприбранный мусор и обломки тары, валявшиеся на аэродроме. Стало светло и чисто, как в прибранной квартире. На опустевшей стоянке появился другой вертолет.

Джафара с тех пор не видел никто…

Из Книги "Лётчицкие рассказы". Книга 4. Анатолий Сурцуков. Рисунки Владимира Романова.