Если когда-нибудь окажетесь в столичном саду “Эрмитаж”, зайдите в театр “Сфера”. Здесь нет привычной для зрителя сцены – “коробки” и кресла расставлены через одно, в шахматном порядке. Мест не так уж много и в буфете не предложат бутерброд с бокалом игристого. Но есть главное – контакт актера со зрителем. Об этой важной составляющей театра не раз упоминала Екатерина Ильинична Еланская – народная артистка России, создатель Московского драматического театра “Сфера”. Каждый спектакль напоминает иммерсивный, актеры находятся на расстоянии вытянутой руки и каждого из них можно “потрогать”. Сегодняшний герой BrightStories Александр ПАЦЕВИЧ служит в театре с 2005 года. В портфолио актера: Троил, Стрельников в “Докторе Живаго”, Степан Разин в постановке по Шукшину “Я пришел дать вам волю”, Лопахин (“Вишневый сад”), Несчастливцев в постановке “Лес” по Островскому, Сергей Сорокин в “Затейнике”, получившем несколько наград, а также многие другие (с полным списком ролей можно ознакомиться на сайте театра).
Давай начнем с родителей, кто-что...
Маму зовут Алла, папу – Виктор. Отец – бывший военный, но, как говорится бывших не бывает. (улыбается) Он – офицер-подводник в отставке. Мама училась на оператора ЭВМ, а когда мы жили на Камчатке, даже умудрилась послужить мичманом в штабе флота. Сейчас она владычица домашнего очага. Как видишь, профессии не совсем творческие, но по натуре они у меня настоящие художники. Папа прекрасно рисует, имеет каллиграфический почерк, всегда любил музыку, мне кажется, что через него я к ней и прикипел…. Когда я был маленьким, отец однажды просек, что неплохо засыпаю под The Beatles и, когда наступала его очередь меня укладывать, просто ставил эту кассету. Так сказать, военная смекалка. Потом, когда я подрос и кассета была одной из любимых игрушек, я её по неосторожности сломал. Вещь все-таки была Папина и я долго от него это скрывал, но правда раскрылась, а вместе с ней и любовь отца: он просто попросил быть повнимательнее. Я был поражен, поскольку сам почему-то накрутил себе в мыслях изощрённые наказания.
А мама?
Мама у меня очень хорошо пишет. Я на нее наседаю, чтобы она завела какой-нибудь литературный блог. Когда я был в третьем классе, она написала за меня сочинение. Я тоже, конечно, участвовал, но она, скажем, сделала больше чем нужно: я приболел и надо было помочь. Мама помогла… Да так хорошо, что сочинение зачитали перед классом. Я немного смутился, но планку снижать уже не хотелось. Бывает, созвонимся, она говорит: “Я вот тут рассказ написала, послушай”. Слушаю, конечно.
До того, как перебрался в Москву, жил на Камчатке?
В середине 10-го класса мы переехали в Севастополь. Школу окончил уже там.
Это потому как папа – военный, да?
Нет. Отец уволился еще в 95 году… Это было тяжёлое время. Мы жили в закрытом военном городке. Вокруг – разруха, кризис. У нас были целые районы с пустыми домами, без окон, без дверей… Народ оттуда бежал на Большую землю. Вдруг быть военным оказалось не престижно.
Отец рассказывал, что вариантов существования в 90-ые было несколько: один из них – уйти в бандитизм. Они с другом пытались открыть частную автомастерскую в своем гараже, но пришли какие-то парни, сказали: “Вы будете работать на нас”. Связываться с ними отец не захотел, так бизнес и не сложился. Потом он переквалифицировался с механика-атомщика на дизельщика, стал моряком дальнего плавания, и постепенно наладил наш быт.
У тебя сестра еще же есть?
Да, Настя. Живет и работает в Питере, в крупной компании. Отучилась на управленца в МГУ, но работает в креативном департаменте. Она тоже творческая натура – поет, играет на укулеле, пишет стихи, любит путешествия. Стараемся не терять связь, очень радуюсь, когда она приезжает в гости.
Поступал ты во ВГИК. Почему именно он, если хотелось киношной профессии? Есть еще СПбГУКиТ в Питере.
Когда поступал, одна из моих целей была – попасть в Москву. Мне очень хотелось в большой город, а Москва у меня ассоциировалась чуть ли не с Нью-Йорком. Метро, высотки, широкие проспекты. Я мечтал сюда попасть, жить тут. Поэтому – ВГИК.
А на какой факультет подавался?
На актерский. Еще мне очень нравилась мультипликация. Увлекался ей, даже сам снимал небольшие мультфильмы, лепил из пластилина фигуры и корпел над ними с видеокамерой. Плюс я учился в художественной школе, окончил ее с красным дипломом.
Сейчас тоже пишешь?
Сейчас нет. Мама тоже все время интересуется. Вспоминает, как ей нравились мои графические работы. Но я пока отнекиваюсь. Мне для живописи нужно время, покой, концентрация на объекте. Как говорится, служение муз не терпит суеты и тому подобное. А если серьезно, то сейчас много беготни, борьбы за выживание, в таком ритме мне проще писать музыку или стихи, а художником быть – роскошь. Но я надеюсь успокоиться и сходить на пленэр, или сосредоточиться на натюрморте.
Была только художка? Музыка? Спорт?
Спорта точно не было. Музыкальной школы тоже. Музыку осваивал сам. Выклянчил у родителей компьютер, и стал пытаться сочинять. Рисовать я умел, как это сказать – практически с рождения, то есть, мне всегда это казалось естественным навыком.
Помню, для меня было большим открытием, когда я понял, что не все мои ровесники могут изобразить на бумаге что-то вразумительное. А музыка… Музыка всегда была для меня как магия. Я вообще не понимал как это? Что это? Но потихонечку стал разбираться. Благо мир написан на языке математики. Заметил, что практически все симметрично или делится пополам: целая нота, на половинные, потом четвертные (названия уже позже узнал), понял, что ноты звучат в унисон через определенные промежутки (интервалы). Эдакое “сольфеджио на коленке” у меня было, все методом тыка. А сочинять я начал рэп, слушал записи, пытался подражать. Сначала научился набивать ритмы, потом простейшие мелодии. Потом понял, что есть гармония, но никак не мог понять, как в нее “запихивается” мелодия и наоборот. Но это все равно компьютер, а я мечтал о живых инструментах.
“Изоляция” – Паtsevich /directed by Voffka Feklenko (2020)
Текст/Музыка – Александр Пацевич. Аранжировка – Константин Тарабрин. Режиссура, сценарий – Владимир Фекленко
Еще помню, что во время учебы в институте “ненавидел” тех, кто умеет играть на фоно. (смеется) Однокурсники к этому относились как чему-то скучному, а я недоумевал ка-а-ак? Это же так круто – уметь играть на музыкальном инструменте!
Возвращаясь к ВГИКу, поступать хотел к кому-то конкретному на курс?
Да нет, в этом смысле я был полный лапоть. Поступал в 16 лет. О курсах и их мастерах, да и вообще о наличии мастерских ничего не знал. Был такой… зажатый, стеснительный, но не лишенный обаяния, инфантильный белый лист. Правда, я свято верил, что именно в актерстве меня должны раскрепостить. Но, несмотря на стеснительность, внутренний кураж и задор были. И армия меня не пугала, я знал, что если не поступлю, есть еще год в запасе.
Единственное, на тот момент я думал только о кино. Я рос на советских фильмах и голливудских боевиках, хотелось быть таким бравым парнем с автоматом наперевес, а в театре я никогда не был, да и в театральных студиях не занимался. Поэтому, когда поступил в ГИТИС, буквально открыл для себя новый мир. Мир новых слов, смыслов, музыки, людей – мир, который забрал меня с головой. Но поиск себя был долгим. На курсе я был самым молодым, неопытным, “хромал” в этюдах, тогда как многие однокурсники уже понимали, чего хотят.
А ты не понимал?
Я был болен хип-хопом! Назовем это так. Что-то писал-сочинял, но особо никому не показывал. У меня был дикий комплекс, ну, какой я музыкант? Так, самоучка. Была такая, если помнишь, звукозаписывающая компания Crem Records – студия, которая выпускала альбомы Дельфина. И их офис как раз находился на территории института. И, знаешь… Я боялся к ним зайти два года! Стоял у дверей, не решался постучаться. Это же Дельфин!!! Все заслушано до дыр! Через какое-то время решился и отдал им кассету со своими записями. Но безуспешно. Еще отправлял по почте свои песни группе Влада Валова Bad Balance, ШEFF,у если помнишь. Тут повезло больше…
А поподробнее?
Мобильные только начинали появляться, а для связи с домом для иногородних студентов в общежитии был простой телефон у вахтера. Поднимался кто-нибудь на этаж и говорил: “Пацевич, тебе мама звонит!”. Вот, как раз мама и сообщила… Тебе, говорит, посылка пришла. Я удивился еще, от кого? Оказывается, мне пришел ответ от BB – плакат с фотографией и автографом Шефа “Делай музыку качественнее и я возьму тебя в свой сборник”. Я был на седьмом небе от счастья!! Да… тогда все было по-другому, не было соцсетей.. Сейчас гораздо проще.
Проще с чем?
С “распространением” себя, своего творчества. Тогда было понимание, что есть некое сообщество, которое тебе должно помочь, должны быть продюсеры. Сейчас есть твой телефон, твой портал в инфополе. Ты – сам себе и продюсер, и режиссер, нужна только смелость и способности, всё. Возвращаясь к вопросу про выбор мастера в институте, я ехал в Москву… за музыкальной карьерой. Цель у меня была одна – попасть в столицу. А институт – надо было просто куда-то поступать. Родители переживали о моем нестандартном выборе, конечно. Но спасибо им, что они не стали меня отправлять учиться на какого-нибудь юриста, например, а полностью поддержали. Ну, артист и артист… Всячески мне помогали, я им за это очень благодарен. Но, как я уже говорил, принятие себя в этой профессии у меня было долгим.
В театральные поступал во все?
Да.
А прошел куда?
Я прошел везде, кроме ВГИКа. О, да! Это была травма. Кино я действительно любил, и хотелось в нем сниматься. Благо это случилось практически сразу, наверное поэтому неудача и не погасила настрой.
Готовиться кто-то помогал?
Помогал Юрий Владимирович Маковский. Сейчас он главный режиссер севастопольского театра им. Лавренева, низкий ему поклон. То, что он мне показал, рассказал о профессии, до сих пор мне помогает. О некоторых вещах мне даже в институте не говорили. Он посоветовал приехать на поступление два раза – в самом начале мая на прослушивания, чтобы разведать обстановку и “закрепиться”, а потом, если все пройдет успешно, уже в июне – на первые туры. Вот, в июне во ВГИКе мне и отказали. Но впереди были ГИТИС, МХАТ, Щука, Щепка. Особо расстраиваться было некогда. Погрустил, пока шел до метро, и отпустило.
Поступал легко?
В Щепке сразу с прослушивания отправили на второй тур. Всё это происходило одним днем. И вот я уже сижу в деканате, практически заполнил документы, и вдруг понимаю, что я сюда не хотел. Не потому что институт какой-то плохой, а потому что далось все легко. Ну, я и сказал: “Прошу прощения, не буду подавать документы”. На меня посмотрели как на сумасшедшего: “Как?”. Пришлось объяснить, что у меня еще второй тур там-то и там-то, и ГИТИС мне хочется посмотреть.
Почему-то я был уверен, что все будет как надо. Удар был только, когда во ВГИК не поступил.
ГИТИС, как я понимаю, все-таки посмотрел?
Честно говоря, я его до этого уже видел. Самое первое прослушивание было в ГИТИСе на режиссерско-актерский факультет, на курс Женовача, тот самый с которого началась нынешняя Студия Театрального Искусства. Мне казалось, что режиссерско-актерский факультет это что-то не серьёзное, я же вроде на актера поступаю, а тут как-то.. непонятно. Пошел как на разминку. А когда понял, как все это происходит, не тет-а-тет, а по десяткам, на виду у всех… Я ещё сел так, что оказался с противоположного конца от начала. И прослушал всех. Абитуриентам было лет по двадцать и выше. Где-то в середине я даже думал встать и сказать: “Простите, я ошибся дверью, мне не сюда”. Так все было мощно: швырялись стулья, рвались волосы, пелись песни. И тут я со своим широкими штанами, короткой стрижкой и тетрадкой в кармане, в которой была моя программа. Но когда нас выпустили, и через какое-то время вышел, как сейчас помню, Колубков, было названо две фамилии и одна из них была моя. Я был окрылен. Потом успех на актерском факультете в Щуке, Щепке. Я даже начал терять голову, потому что везде брали, а я толком не понимал куда идти. ГИТИС мне нравился, на третьем туре подошёл Александр Гришин (их курс нас набирал) и сказал: “Если пойдешь к нам, то тебя возьмут”. Так я и попал в мастерскую профессора Алексея Владимировича Бородина.
С кем был на курсе?
С Шамилем Хаматовым, Еленой Плаксиной, Евгением Потапенко. Многих взяли в РАМТ потом.
Это был следующий вопрос, почему у тебя-то “Сфера”, а не РАМТ?
Просто меня как-то не звали.
А нет такого, что автоматически перетекаешь из театрального в определенный театр? С Щукой точно так происходит.
Да нет. Я когда учился, был такой… (задумывается)
Бунтарь?
Можно и так сказать… Да, вот как это звучит, оказывается (смеется). Курс был дружным, но мне хотелось новых впечатлений. Тогда мне почему-то казалось неправильным идти работать к мастеру, у которого ты учился четыре года. Плюс, это я уже сейчас понимаю, что не хватало некоторой ответственности, собранности на тот момент.
У тебя же после ГИТИСа был большой перерыв?
Почему? Нет, я в “Сферу” пришел сразу. Точнее небольшой перерыв все-таки был. Отслужил солдатом в театре Армии год и после этого сразу пошел в “Сферу”.
А еще в какие-то театры показывался?
Меня брали в Маяковку, брали на Таганку. Правда, еще до армии. Предлагали после повторно показаться. Показываться ещё раз я не хотел, да и стандартный репертуарный театр тогда меня не очень привлекал.
А “Сфера” как же?
Ну… Он-то как раз нестандартный. Когда пришел в первый раз, мне сразу очень понравилась сцена, ее официальное название – круговой амфитеатр. Помню, я просто замер: вот оно – все мои любимые книги Питера Брука, Гротовского, мечты о театре камерном, контактном, но в то же время игровом, оживают. Те самые новые впечатления. Ещё у этого театра есть настоящие студийные корни, а в идее его основания лежал момент поиска нового театрального языка, взаимодействия со зрителем. Момент даже некоторого бунтарства. Все – коробка, а мы – круг!
“Сфера” тебя сразу взяла на главные роли?
Да и за это я очень благодарен Екатерине Ильиничне Еланской (создатель Московского драматического театра “Сфера”, народная артистка России, 1929-2013, прим. ред.). Я сразу получил Троила в “Троил и Крессида” Шекспира, Степана Разина в “Я пришел дать вам волю” по Шукшину. Такое обилие ролей и внимания даже немного остудили мой музыкальный настрой, настолько было интересно. Кроме того, мы были молоды, веселы и задорны, а коллектив оказался очень дружным.
У нас есть спектакль “Вишневый сад”, в котором я играю Лопахина. Многие режиссеры развивают его любовную линию с Раневской. Хотя, откуда? В пьесе такого нет. Вот тема благодарности, темы неоплатного долга к человеку, в данном случае женщине, дочери хозяина имения, которая увидела в рабе человека – есть. Раневская проявила материнскую любовь, заботу к мальчишке, который до этого видел только пьяного отца с палкой. Она обратила на него внимание, увидела в нем личность и поверила в него.
Часто вся наша жизнь посвящена именно этой фазе, фазе признания, поиска любви, и если ее нет, человек загибается. А если есть, то мы в состоянии пробивать потолок, открывать новые миры, отдавать, творить. В моей жизни Екатерина Ильинична была именно таким человеком. Она поверила в меня, в молодого, неотесанного парня с Камчатки. Надавала кучу главных ролей, поэтому свою работу в этом спектакле я посвятил ей. И посвящаю каждый раз, когда выхожу на сцену. Это один из тех “манков”, которые очень греют независимо остальных тем пьесы и “арок” персонажа …
Когда я начинал работать в театре, то от нехватки опыта, собственной неуверенности мне все время что-то в себе не нравилось, не мог найти душевного покоя, даже пытался уйти из театра. Приходил к Екатерине Ильиничне, говорил об этом. А она: “Саша, куда вы хотите уйти? (Екатерина Ильинична обращалась ко всем на “вы”). Вы хотите уйти в другой театр? Если вы скажете “да”, я вас отпущу завтра же”. Я начинал что-то говорить про то, что уйду в официанты, в моряки… А Екатерина Ильинична: “Саша! Вы что! Какие официанты? Вы должны быть актером!”. Это было настолько искренне, что я принимал на веру, и оставался работать дальше. Она верила в меня больше. чем я в себя.
Сколько сейчас у тебя спектаклей?
Моя последняя премьера это – “Лес” Островского в постановке Сергея Виноградова. Роль – мечта! И это не фигуральное выражение. Незадолго до объявления новой работы я решил перечитать всего Островского. Всего не успел, но пьес шесть прочитал. В очередной раз был сражён языком и современностью автора, а в “Лес” просто влюбился. Особенно в роль Несчастливцева. Все думал, какое же счастье получить такую роль, такую почву для игры, поскольку очевиден диапазон событий, игровая природа, темы, ну, сказка, а не роль! Как-то прихожу в театр на очередной спектакль, захожу в грим-цех, мне с порога говорят: “Поздравляем!”. “С чем ??”, спрашиваю.” “Ну, как? “Лес” же ставят, ты – Несчастливцев.” Я замер! Стал судорожно вспоминать, кто из них кто… Кто мне понравился Несчастливцев или Счастливцев, пришлось даже звонок другу делать, настолько растерялся. Оказалось, она – роль мечта, Несчастливцев.
Потом есть прекрасный “Затейник”. Это – не очень известная пьеса Розова, в постановке Александра Викторовича Коршунова. За него мы получили премию фестиваля “Фабрика Станиславского” как лучший ансамбль. Спектакль действительно большая удача для нас всех. И то, как его принимает зритель, лучшее этому подтверждение, равнодушных нет.
Есть “Вишневый Сад”, о котором я уже говорил. “Гнездо Перелетных птиц” в постановке Константина Демидова по рассказам Аверченко. В нем у меня несколько ролей, как и у всех актеров. Это – спектакль острой формы, яркие образы, много переодеваний, театральных гэгов, живой музыки и песен Вертинского.
Недавно меня ввели на роль Файла в спектакль “Продавец дождя”. Это – последняя премьера театра, постановка Александра Викторовича (Коршунова, прим. ред.), современная сказка. Всем рекомендую! Когда его выпустили, я был первым фанатом спектакля, а потом довелось и поучаствовать. Сначала меня ввели на роль шерифа Томаса, с моей же подачи, а потом уже, как “знатока” спектакля, на роль Файла. Если в вашем сердце засуха, не хватает добра, человеческого тепла, искры, которая бы разожгла любовь к жизни – вам сюда.
Есть ещё две комедии Сомерсета Моэма: “Пенелопа на все времена” и “Красотка и семья”. Это – спектакли Екатерины Ильиничны Еланской, которые мы бережно храним, поэтому они до сих пор в репертуаре и идут с большим успехом.
С чем тебе больше повезло? С театром или кино?
С кино меньше, чем с театром. Есть несколько сериалов, за какие-то роли в них до сих пор пишут “спасибо”. Например, за Матвея Сологуба, из сериала “Солдаты”. Как оказалось, произвел он на зрителя впечатление. И это очень приятно. Интересно, что роль была написана специально для меня. Я так хотел сниматься, настолько была нужна работа, что я выучил огромный стих Бродского, какую-то прозу и пошел на кастинг.
Встретили две милые девушки, сказали, что вполне подхожу, а я все равно настоял на чтении стиха. Послушали, вызвали на пробы. Но персонаж, на которого пробовался, был не совсем понятен, не смог найти ключ, понял что все провалил. Через пару дней мне звонит агент и говорит: “Есть две новости. Плохая – ты не прошел пробы. Хорошая – ты настолько понравился, что под тебя пишут роль. Съёмки тогда-то”. Вот, в полнометражных фильмах нет больших работ. Но есть интересные: Всеслав в “Скифе” Рустама Мосафира и недавно играл в сказке для детей славянского Бога – Сварога, который попал в наше время… а дальше – секрет. Надеюсь фильм скоро выйдет и вы все увидите. Сделан он с большой любовью, и персонаж получился живой, не похожий на прежние роли ни в телесериалах, ни в театре. С кино у меня вообще другая история. Я свои фильмы снять хочу. Если Бог даст, попробую воплотить несколько идей. Вот, если бы это случилось, то я бы точно мог сказать – да, с кино мне повезло.
А что мешает?
Что мешает… Да, собственно, ничего. Готовлюсь к концентрации на работе такого рода. Тут, как с живописью… но я постоянно пишу, прокручиваю. Очень большой объем работы. Сначала надо все обмозговать, потом написать, деньги найти, распределиться. Сейчас в процессе придумывания. Всему свое время, я думаю.
Снять фильм можно и на айфон. Меликян же снимает и неплохо, как видим.
Мне интересно снять что-то историческо-фантазийное. Или научно-фантастическое, но с элементами сказки. С костюмами, сверх-общими планами… С размахом. Какие-то совсем бытовые фильмы – не мое. Тем более это есть кому делать и без меня. (улыбается) А на мои замыслы нужны огромные затраты. Вот, поэтому я, трезво оценивая ситуацию, стараюсь не торопиться.
Когда ты вышел из стен ГИТИСа, ты себя почувствовал состоявшимся актером или все-таки человеком, еще ничего не понимающим в профессии?
У нас была очень хорошая мастерская. Она и в то время считалась одной из лучших в ГИТИСе, если не в Москве. Было такое ощущение, что каждый из педагогов отвечал за свою волшебную силу. За теорию действенного анализа – Владимир Александрович Богатырев. Отделять мысль от эмоции, искать правду в поступках учила Ольга Дмитриевна Якушкина. Как сделать неинтересное интересным рассказывала Елена Михайловна Долгина. Игровое начало в нас взращивал Алексей Анатольевич Блохин, а у Нины Дворжецкой мы учились актерской свободе, твердому ощущению себя, присутствию личности на сцене. А следил за всем этим наш мастер Алексей Владимирович Бородин. Он всегда напоминал, что профессия у нас волевая. Действуйте! Действуйте! Превозмогайте.
Возможно, потому что я был моложе всех на курсе, опять же, неувереннее, да и звездой курса я не был, мне не хватило практики, наигранности, хотя главную роль в спектакле “Улица Три Соловья дом 17” доверили. (улыбается). Наигранность уже пришла позже, в театре. Да и по-настоящему ее получить можно только там. Но без профессиональной базы она ничто. Знаешь, какой главный кайф этой профессии?
Догадываюсь, но…
Наша работа – это игра. А игра – она всегда в удовольствие. Бывает сталкиваешься с тем, что для кого-то актерская работа превращается в рутину. И начинается лень – апатия, вот это “нравится – не нравится”.
У тебя бывает такое?
Нет. Если сравнить работу актера с катанием на скейте, то, если у тебя большая роль, катаешься два часа, если маленькая – две минуты. Конечно, хочется кататься дольше.. Мне в принципе нравится выходить на сцену, но не как на дефиле, а как на игровое поле. Какая разница в какой роли это делать? Пришли люди, купили билеты. Я занимаюсь любимым делом. Поэтому роль тут уже не может нравиться или не нравиться. Это будет только мешать, убьет весь кайф от работы. Надо работать, действовать. Находить интерес, а если тебе по-настоящему интересно, то и зритель пойдет за тобой.
Повар пользуется кухонными принадлежностями, слесарь – инструментами. А актер? Чем пользуется актер?
Инструмент актера – он сам. Его душа и тело. Очень важно уметь владеть своим телом, оно не должно мешать. Актер должен уметь буквально на голову встать и этот же навык, как ни парадоксально, помогает в психологических ролях. Это называется психофизика. Когда должны быть задействованы мозги, душа и тело. Евстигнееву как-то прислали записку из зала с вопросом: “Как вы относитесь к актерским штампам?”. И он ответил, что у людей вне профессии это понятие ассоциируется с чем-то негативным, а штамп – это на самом деле актерский инструмент, как краски у художника, и хорошего актера штампов должно быть 60, 80, а у него их 600. Поэтому актер и есть инструмент. Такой пилот самого себя.
Как ты готовишься к роли?
По-разному… Многое зависит от того, сколько идет спектакль в репертуаре. Когда его только выпускаешь, то всегда испытываешь волнение, трепет. Это как ребенок, который только-только народился на белый свет и ты весь в нем, уделяешь ему все свое внимание. Когда он уже вымахивает во взрослого детину, ты больше ему доверяешь и проще относишься ко всему. Если это просто рабочие будни, стараешься как минимум сконцентрироваться, собраться на работу. Настроиться на тему того разговора, который предстоит с залом или с партнёром. К каким-то ролям у меня в телефоне есть саундтреки, там песни, которые я насобирал, пока мы ставили спектакль, или когда слышу что-то подходящее для данного спектакля, сразу туда добавляю.
А что в плейлисте?
Очень разное. Например, в “Лесе” – “Алиса” – “Трасса Е-95”, как тема дороги очень темпераментного человека, песня “Silence” от Manchester Orchestra, “Это Все. ” – “ДДТ” В папке к “Затейнику” – песня панк-группы “Порнофильмы” – “Это пройдет”, “Снова поезд” – “Чиж и К”.
Возвращаясь к предыдущему вопросу, ещё стараюсь чересчур не нагружать день, когда вечером – спектакль, не разбрасываться на все подряд. Вообще сейчас пытаюсь избегать всяческой суеты. Сложно, конечно, но получается. А вообще нас учили , что нужно уметь быстро переключать внимание : На партнера, на событие. “Сложно”, “не могу, “не моё” – это анти-актерские понятия. А так, ну, как я еще готовлюсь… Пытаюсь новые вещи в роли искать, думаю, что во мне сегодняшнем есть похожего для персонажа, или на тему, которую мы затрагиваем. Дорожку можно искать долго, главное, чтобы она была верной.
В “Сфере” такая сцена, где нельзя спрятаться. Не сложно играть в таких условиях?
В самом начале это очень пугало. В “Сфере” сцена как чаша: зрители – вокруг, а мы – внутри, немного внизу. Это в теории казалось легко и беззаботно, но, когда выходишь – адреналин, волнение, ответственность. Нужно иметь большое самообладание, чтобы работать в таких условиях. Благо нам есть у кого учиться: Дмитрий Ячевский в спектаклях “Обыкновенная история”, “Продавец дождя” показывает виртуозное владение условиями существования на нашей сцене. Александр Викторович Коршунов в “Маленьком принце” и “Затейнике” творит чудеса.
Так что, когда только пришел, напряжение, конечно, присутствовало. Потом привык. В конце концов я же шел за тем, чтобы на меня смотрели, правильно?
Был смешной случай. На выпуск шел спектакль “Я пришел дать вам волю” в постановке Еланской. Мы играем Степана Разина в состав вместе с Анатолием Смираниным. Он уже опытный актер, я только пришел. Роль такая, что не каждому в жизни вообще случается сыграть, да и неизвестно будет ли у меня что-то подобное. В общем: мой состав, генеральный прогон, начинается спектакль… А начинается он с песни Владимира Высоцкого “Кони привередливые”. Я настолько загрузился ответственностью всего мероприятия, что когда выбежал в центр сцены, под начальные аккорды, чуть не упал в обморок. Замер… Секунда до начала текста. Мне казалось, что прошла вечность. Неужели сейчас все будут смотреть как молодой актер Александр Пацевич будет играть Разина и начнет он с известнейшей песни Владимира Семеновича Высоцкого. Я представил, как падаю без сознания, но комизм сцены заставил меня собраться и начать: “Вдоль обрыва…” Надо сказать, что эту песню до сих пор пою, у нас есть спектакль “Живой театр Еланской”, посвященный Екатерине Ильиничне. В основе – ее книга “Живой театр”, которую всем рекомендую, и некоторые сцены из ее прошлых спектаклей, но выстроено все это как одна цельная история возникновения нового театра – Театра “Сфера”.
Когда мы выезжаем на гастроли, благо, сейчас у нас они достаточно часто, мы переносим спектакли на портальную сцену (как во многих театрах). И, надо сказать, получается неплохо. Лично для меня это вообще как санаторий, зрители сидят отдельно, ты находишься на возвышенности, никто в спину не дышит, играй – не хочу. (улыбается). Но, с другой стороны, наша “Сферическая” сцена, ее близость к зрителю дают именно те чувства – ощущения, которых нигде не получишь. И здорово, что это обоюдно, как для актера, так и для зрителя. И ещё неизвестно, кому интереснее.
У вас же спектакли почти иммерсивные. На “Фабрике Станиславского” недавней показывали “Затейника”, ты о нем говорил уже. Вот – одна из таких постановок, в которую включаешься волей – неволей.
Да, а после фестивального показа обязательна встреча – обсуждение постановки. Актеру эта встреча с критиками или жюри фестиваля…
Не нравится?
Не всегда. Иной раз могут так приложить, что не сразу в себя придешь. А мы же люди впечатлительные, болеем за свою работу, поэтому не всякая критика вдохновляет на подвиги. Не люблю, когда тебе в глаза, с переходом на личности говорят, что спектакль – лабуда. Причем, порой говорят необоснованно, скорее для самоутверждения. А после “Затейника” мы вышли… и видим жюри всё в слезах. Куча благодарностей. Там еще присутствовали студенты на обсуждении, они как раз тоже отметили, что театр похож на иммерсивный. Действие происходит на расстоянии вытянутой руки, здесь и сейчас, такое чувство, что можно всех потрогать. А Еланская это придумала 40 лет назад! Все новое – хорошо забытое старое.
Вот скажи мне, роль для актера сродни донорскому органу. Может прижиться, а может – нет. У тебя есть те, которые не прижились?
Да нет, я служу в репертуарном театре, мы не имеем права отказываться от ролей.
Ты, кстати, служишь или работаешь?
Я за ясность. (улыбается) Я служу, служу культуре этой страны. Зачем идти в чужой монастырь со своим уставом? Не стоит пытаться ставить условия и навязывать свои правила там, где все придумано до тебя, это глупо. Все должно быть правильно, нельзя натянуть на себя меньший размер одежды, правда? Ты конечно можешь натянуть такую кофту ради принципа, но будет ли удобно в ней ходить? Так же в репертуарном театре, в нем невозможно работать. Работать можно в антрепризе.
Ты всегда живешь по правилам? С пути не сворачиваешь?
Тут я даже надену очки (смеется). Я, когда сказал про правила, понял, что это было роковое слово. Флэшбек сработал! Но ты же не возьмешься спорить, что все стараются жить по правилам? Да, возможно, из-за своего характера или желания побыть бунтарем, или просто вредным человеком, поступают иначе. Мы же ездим по дорогам и хотим, чтобы все соблюдали правила. Когда женщина рожает, она хочет, чтобы врач принял роды по правилам, и не нарушил их, так?
Я имею в виду основополагающие моменты. Грубо говоря, ругаться, скандалить – плохо, но иногда по другому никак. Можно выругаться, не сдержаться, но нельзя терять понимание того, что это “плохо”. Это не должно быть нормой поведения. Как у Шекспира – нужно “отличать добро от зла, от правды ложь”. В случае репертуарного театра и службы в нем – это не прихоть, а потому что этот организм так устроен. В нем ты не принадлежишь сам себе, таковы условия игры. Если ты их принимаешь, ты выигрываешь.
У тебя есть антрепризы?
Нет и не было никогда.
А как ты к ним вообще относишься?
Должна быть альтернатива репертуарному театру. Люди зарабатывают деньги, не вижу в этом ничего плохого.
Ты готов ради денег поработать в антрепризных спектаклях?
Конечно. Я же не продаю душу и не ставлю деньги во главу угла. Я просто пытаюсь их заработать, чтобы содержать семью, например. Для своей семьи я пойду вагоны разгружать, лишь бы платили. Моя профессия не обязывает меня работать только в репертуарном театре. Возвращаясь к разговору про правила: нет такого закона, чтобы актер работал только там-то и всё, больше нигде. Актер может сниматься в кино, озвучивать фильмы, игры.. кто-то всю жизнь “дедморозит”… Ну, а что делать? И Деды Морозы тоже нужны.
Вернемся к антрепризе…
А антреприза антрепризе – рознь. Когда я был еще студентом, видел спектакль “Кухня”, это было очень достойно. Недавно посмотрел антрепризу “Лев зимой” с Максимом Авериным… У меня могут быть какие-то вопросы к декорациям, да и то это – придирки. Но актеры работают честно, по-настоящему, чего еще хотеть?
Репертуарный театр – это изобретение советского времени. Когда стали закрывать храмы, в каждом городе должен был появиться театр. Такого количества театров нет нигде, ни в одной стране мира. Ты выпускался, шло распределение. Зарплата позволяла актерам обосновываться на периферии. В то время можно было быть звездой, даже не находясь в Москве. Актер мог жить в Екатеринбурге, сниматься на Ялтинской киностудии, и его знала вся страна. Сейчас другое время.
Другое в чём?
Театры остались, они работают, некоторые из них государство спонсирует, но ведь не все репертуарные театры могут окупиться. Почему мюзиклы играют месяцами? Потому что затраты на сбор-разбор декораций огромны. В репертуарном театре – каждый день идёт новый спектакль, то есть нужно собрать новый спектакль взамен предыдущего. А если зал небольшой, то без господдержки это невозможно, театр будет работать в убыток.
Но в таком театре есть бонус – возможность реализации театра высокого, духовного; театра работающего на культуру и образование. Или наоборот – возможность уйти в эксперименты, то есть возможность работы творческой, не только ради денег. И есть режиссеры, которые пытаются заниматься в спектаклях исследованиями природы человека, его поступков, жизни в целом. Такой меценатской проект от государства.
А так, любой театр нужен и может быть интересен. Главное, что люди продолжают в него ходить. Понимают, что телевизор, интернет – это не единственные доступные способы досуга. И если они выбирают антрепризу со своими любимыми актерами, почему нет? Главное, что они идут к живым людям вместе с людьми. Идут провести время вместе, в компании, а не у монитора телефона или компьютера. Поэтому антреприза, может быть, местами даже более театр, чем какой-нибудь репертуарный. Актеры отдают зрителю энергию, за которой они приходят, происходит тот самый контакт. Мне кажется, что чересчур замороченное действо или одни сплошные эксперименты – это все таки факультатив. Опять же, и греческий театр не с этого начинался.
Есть спектакли, которые много кто ставил и много где. Тот же “Старший сын”. Как сделать так, чтобы спектакль зрителю было интересно смотреть?
Я думаю, очень важно полное погружение в материал как при постановке спектакля, так и во время исполнения. Должен быть честный подход, искренняя игра. Если текст на сцене превращается не в просто “говорильню”, декламацию, поочередное интонирование, а в действие, когда между людьми на сцене начинает что-то по-настоящему происходить, сюжет развивается от события к событию, персонажи меняются и действуют в связи с событиями и обстоятельствами, а не абы как, тогда зритель абстрагируется от актеров, от театральных стен и начинает верить персонажам, верить, что все по-настоящему, и в то же время здесь, перед ним. По-моему, это и есть магия театра.
Я уже говорил, что у нас в “Сфере” есть спектакль “Продавец дождя”. Недавно я слушал радиоспектакль по этой же пьесе: казалось бы, те же самые слова, персонажи, сюжет, но достаточно немного под другим углом все это преподнести… и, вот, главная героиня уже какая-то занудная, неинтересная барышня. Главный персонаж тоже какой-то блеклый. И не происходит моего подключения к смыслам. Я не расцветаю, не лечусь душой. Так что можно любой текст угробить, а можно оживить. (улыбается) Мне кажется, Александр Викторович (Коршунов, главный режиссер театра “Сфера”, прим. ред.) знает какие то секреты, которые позволяют ему вдохнуть жизнь в пьесу, правильно перенести слова с бумаги на язык сценического действия. Видимо, поэтому зрителю интересно смотреть спектакли в “Сфере”.
—
Татьяна Абовян
Марина Черпинская
(с) BrightStories Team 2021