Песня «Бригантина» - одна из самых старинных в современном «бардовском обиходе». Написана она была в 1937 г. друзьями – старшеклассником Георгием Лепским и первокурсником ИФЛИ (Института философии, литературы и истории) Павлом Коганом.
Как вспоминал потом Г. С. Лепский:
Я никогда прежде не сочинял музыку, да и ноты как следует записать не умел, играл по слуху. Тем не менее я храбро взял бумажку с текстом и сел за рояль, а Павел пошел в соседнюю комнату дописывать стихи… Кажется, не прошло и двух часов, как «Бригантина» была готова к «спуску на воду»
Песня быстро распространилась в студенческих кругах.
Ужасное недоверие к нашей душной казённой идеологии мы скрывали даже от себя. Величие, пафос… Но теплее была удаль, свобода «Бригантины» с капитаном, обветренным, как скалы.
(Е. Д. Агранович)
Надоело говорить, и спорить,
И любить усталые глаза...
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина подымает паруса...
Капитан, обветренный, как скалы,
Вышел в море, не дождавшись нас,
На прощанье подымай бокалы
Золотого терпкого вина.
Пьем за яростных, за непохожих,
За презревших грошевый уют.
Вьется по ветру "Веселый Роджер",
Люди Флинта песенку поют.
Так прощаемся мы с серебристой,
Самою заветною мечтой,
Флибустьеры и авантюристы,
Братья по крови горячей и густой.
И в беде, и в радости, и в горе
Только чуточку прищурь глаза —
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина подымает паруса.
Надоело говорить, и спорить,
И любить усталые глаза...
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина подымает паруса...
Постепенно популярность песни росла. Давид Самойлов вспоминал, что слышал ее во время войны то на станции – ее пели девушки на несколько голосов, то от своего старшины – уроженца алтайской деревни, который был уверен, что это старинная песня. И непонятных «авантюристов», кстати, заменил на кавалеристов. Вообще, как это обычно и происходит, когда песня становится народной, кое какие слова в ней меняются, заменяются на более понятные или близкие большинству слушателей и исполнителей. В «Бригантине» непохожие постепенно стали непокорными (впрочем, если вспомнить, в каком году песня была написана, не так уж эти определения далеки друг от друга – тогда «непохожесть» могла сойти за бунт; определенным фрондерством было и обращение к «флибустьерской романтике» - вместо революционной).
Однако строка про «усталые глаза» осталась неизменной. Хотя многие и недоумевали – почему именно усталые? Загадка. Мне объяснил эту строчку Евгений Данилович Агранович – друг Павла Когана, какое-то время деливший с ним комнату. Оказывается, во время написания песни поэт был влюблен в девушку, у которой была какая-то глазная болезнь, из-за чего глаза всегда были воспаленными, «уставшими». (Кстати, Евгений Данилович был первым слушателем "Бригантины" и даже внес в ее текст небольшую редакторскую правку. Дело в том, что первая строфа у Когана изначально звучала так:
Надоело говорить, и спорить,
И любить усталые глаза...
В флибустьерском дальнем море
Бригантина подымает паруса...
Агранович предложил, чтобы все строки были одного размера, добавить в текст одно слово. Получилось:
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина подымает паруса...)
В общем, никакой загадки в строчке про усталые глаза нет. Но загадочного в творчестве Павла Когана хватает и без этого. Например, стихотворение, посвященное Николаю Гумилеву – поэту, объявленному контрреволюционером и расстрелянному в 1921 г. Посвящение «врагу народа» - у вполне себе, казалось бы, правоверного комсомольца, воспевавшего в других своих стихах советскую действительность. Поэт Марина Вирта вспоминает, что и в 60-х годах родители Павла Когана показали ей это стихотворение с большой опаской и просили нигде об этом не рассказывать.
ПОЭТУ
Эта ночь раскидала огни,
Неожиданная, как беда.
Так ли падает птица вниз,
Крылья острые раскидав?
Эта полночь сведет с ума,
Перепутает дни - и прочь.
Из Норвегии шел туман.
Злая ночь. Балтийская ночь.
Ты лежал на сыром песке,
Как надежду обняв песок.
То ль рубин горит на виске,
То ль рябиной зацвел висок.
Ах, на сколько тревожных лет
Горечь эту я сберегу!
Злою ночью лежал поэт
На пустом, как тоска, берегу.
Ночью встанешь. И вновь и вновь
Запеваешь песенку ту же:
Ах ты ночь, ты моя любовь,
Что ты злою бедою кружишь?
Есть на свете город Каир,
Он ночами мне часто снится,
Как стихи прямые твои,
Как косые ее ресницы.
Но, хрипя, отвечает тень:
"Прекрати. Перестань. Не надо.
В мире ночь. В мире будет день.
И весна за снега награда.
Мир огромен. Снега косы,
Людям - слово, а травам шелест.
Сын ты этой земли иль не сын?
Сын ты этой земле иль пришелец?
Выходи. Колобродь. Атамань.
Травы дрогнут. Дороги заждались вождя...
...Но ты слишком долго вдыхал болотный туман.
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя".
А еще среди строк Павла Когана встречаются такие, которые просто поражают буквальностью предвидения.
...мальчишки в старых пиджаках.
Мальчишки в довоенных валенках,
оглохшие от грома труб,
восторженные, злые, маленькие,
простуженные на ветру.
Когда-нибудь в пятидесятых
художники от мук сопреют,
пока они изобразят их,
погибших возле речки Шпрее.
Не предчувствие – а пророчество. С датами, географией и даже будущими определениями («довоенными» валенки и пиджаки стали, понятно, уже после войны, которую самому поэту пережить не будет дано – он погибнет в 1942 г. в разведке под Новороссийском).
«На первый взгляд, даже непонятно, как они могли появиться у него», – пишет Василий Субботин – фронтовик, сверстник Павла – в книге "Как кончаются войны" и продолжает – уже про другое стихотворение, научно-фантастическое, в котором описывается будущий полет на Марс:
Сквозь вечность кинутые дороги,
Сквозь время брошенные мостки.
Во имя юности нашей суровой,
Во имя планеты, которую мы
У мора отбили,
Отбили у крови,
Отбили у тупости и зимы.
Во имя войны сорок пятого года.
В стихах можно очень многое угадать. ... Но откуда же - "во имя войны сорок пятого года"? Откуда оно, это определение?»
Что это? Может быть, то самое необъяснимое, про которое Марина Цветаева сказала: «Поэта далеко заводит речь»?
Наверное, Павел Коган сильно бы удивился, узнав, что в памяти большинства он останется автором "Бригантины" - "песенки", к которой сам он не слишком серьезно относился. Такие вещи особенно трудно предугадать и уж тем более как-то влиять на них.
Песня оказалась на все времена, для всех.
Давайте послушаем ее в исполнении автора музыки - Георгия Лепского. Думаю, что не только послушаем, но и подпоем.