Никита увидел, как что-то накатило на него: на глаза и уши навернулись слезы, и он почувствовал, как на нем расползается темная пелена.
— А-а-а! — закричал он, прижимая руку к сердцу. — Не надо!
Вадим наклонился к нему, взял его голову в свои ладони.
— Николка, ты чего?
Никита плакал, закрыв лицо руками.
— Николкуша, ты что?
— Не могу! Я спать хочу… Дай мне поспать…
Васильков поддерживал его, стараясь не слишком прижимать к себе.
Никите казалось, что он спит и видит сон, а когда он открыл глаза и посмотрел на своих товарищей, то поразился — ведь они тоже спят. И как они могут так спать?
Он отчаянно взмахнул руками, зашарил ногами, пытаясь выбраться из-под одеяла.
Где спальник? Где куртка? Его не было. Он лежал голый на своей кровати. На дне ямы под деревом. Как он сюда попал?
В мозгу крутились обрывки сна — он кувыркается в прохладной воде, и вода теплая, и небо синее-синее, и поет что-нибудь, как Олег, только это не Олег, а Соловей Разбойник. Он поет, а у него из груди вырывается крик — леденеющий крик умирающего, и Соловей этот не кто иной, как сам Илья Муромец! И он с ним дерется, а Илья понимает, что не победить ему врага, и вдруг подлетает огромная пиявка и прилепляется ему к груди. Пиявка еще крупнее, чем Илья. И вдруг Илья понимает — он умирает, а пиявки вокруг — о, ужас! Они оживают и расползаются по его телу!
Он пытается отползти от этой мерзости, но пиявке не надо делать усилия — она просто прилипла к его груди и ей лишь бы жрала, жрала и жрала его кровь!
А он все хрипит и хрипит, глаза его раскрываются в недоумении, и что- то вдруг происходит.
Хорошо что это был просто сон.