На острове Наргин, сердце Каспия, мы, воины ПВО служили Отечеству, охраняя нефтяной Баку. Море то нежной персиянкой целовало нас, то секло жестокой бурей с красноводских песков. Время было тревожное – на грани войны.
Полёт Пауэрса на «U-2» тому свидетельство, а ревуны и «Готовность Номер 1» приводили в боевое состояние наши души. И летели мы на КП сломя голову, а огневики - к стартовым установкам, ожидая команды «Пуск!».
Но кроме боевой жизни во всех частях и подразделениях была и другая жизнь, о которой не принято говорить.
- Советский воин - не Швейк, - говорил замполит полка Баринов, - и если офицер жалуется на кого-либо из подчинённых, то он сам Швейк.
Поэтому, если случался солдат с причудами, то его всячески пытались никому из начальства не показывать.
Был и у нас свой «Швейк», о котором я вам расскажу с превеликим удовольствием, так как помню его и люблю.
- …Нэ якый я нэ Ляксандр Макыдонскый, а Шурка Пацалюк. То товарыщ яфрэйтор Сирый мэнэ такычкы дрознэ. Шоб чёрты ёго с квасом зъилы. Ось вы, товарыщ сиржант, тоже забижаете и «сажей» называетэ, а я просто Шурка, и ныяка нэ «сажа».
- Рядовой Пацалюк, я никогда вас «сажей» не называл и выбросьте эту глупость из головы. У меня родной брат есть. Его, как и вас, в деревне Шуркой называют. В городе его называют Саша, а по документам он Александр. Это же хорошо - Саша, Александр и ты не обижайся, а Шурка, Шурик - это вроде как «жмурик» какой-то.
- А Макыдонскый? Це ж чёрти шо – Макыдонскый. Вы ёму скажите, шоб нэ дратував мэнэ, а то мэнэ як дрик укусэ, дюже паганый роблюсь. Луче хай Шуркой называ…
Александр Пацалюк по штатному расписанию нёс службу в отделении аккумуляторщиков, где ефрейтор Серый был, как и Пацалюк, подчинён ефрейтору Афтаеву.
Ребята были они спортивные, чистоплотные, службу несли безупречно. Главное - аккумуляторная находилась за пределами КП, а такого воина, как Пацалюк, показывать оперативным дежурным офицерам штаба на командном пункте было невозможно по самой простой причине – он был похож на огородное пугало в солдатском обмундировании.
Его роба, а также руки, лицо и шея были постоянно в мазуте, солярке и ещё бог знает в чём!
Никакие наряды вне очереди за неряшливость не помогали. Если он стирал брюки и гимнастёрку, то вымазывался телом в побелку стен, а сапоги он забрызгивал водой при стирке так, что надо было снова сушить.
Пацалюк ставил кирзачи у «буржуйки» так, что они корёжились и их никак было невозможно привести в нормальный вид. Гимнастёрку и штаны ему приходилось стирать ледяной водой в умывальнике, так как горячая вода была в бане или на кухне, а стираться приходилось ему каждый день.
После такой стирки и сушки разгладить форму было невозможно, он нахлобучивал всё, как есть, и докладывал старшине:
- Товарыщу страшина, я постирався.
Старшина Белкин был щёголь. Выносить ему «я постирався» и видеть такое чудо было сверх сил, и он, чуть не лопаясь от злобы и ужаса, кричал:
- Лучше бы ты сказал, что усрался. Я бы знал, что делать, а так и не знаю. Сгинь с глаз моих, нечистая сила! Иди, Македонский, и без командира отделения ко мне никогда не подходи!
- Та я ж постирався. Чого вам ще од мэнэ трэба?
- Я тебе сказал – чтобы мои глаза тебя не видели.
Приходил Пацалюк в аккумуляторную, и только тут чувствовал себя в своей стихии! Он любил возиться с аккумуляторами. Выливал, заливал, чистил и при этом так увлекался, что вымазывался пуще прежнего. Обтерев кое-как руки о своё «стиранное» обмундирование, Пацалюк закуривал ужаснейшие сигареты «Памир» прямо на рабочем месте, чего категорически делать было нельзя! От сигаретной вони, смешанной с запахами электролита, ефрейторов Серого и Афтаева, некурящих, мутило и рвало. Они выскакивали из зарядной дохнуть морской воздух и вызывали Пацалюка из помещения:
- Македонский, мы тебя, сучара, утопим, если ещё раз закуришь в зарядной. А ну, выходи сейчас же, и иди стирайся. Мы без тебя управимся. Иди, иди нахер!
Гонимый шёл в умывальник, раздевался и начинал стирку, чтобы снова предстать перед старшиной и доложить:
- Я постирався...
В караул его, конечно, никогда не ставили. Только на кухню и только в посудомойку, где ему поручали выгребать остатки пищи из мисок, что он делал без всяких перчаток, одними руками.
Дежурные просили старшину Белкина не присылать Пацалюка на кухню. На что тот, разводя руками, говорил:
- Когда его нет на батарее, я отдыхаю. Имею же я право хоть на сутки поручить его вашим заботам!? – И лыбился своим товарищам-однополчанам.
С кухонного наряда рядовой Пацалюк приносил в казарму такой аромат, что хоть забегай на край света. И никакое «постирався» не помогало дня три, пока все не принюхаются. В порядке исключения, старшина выдал Пацалюку второй комплект обмундирования и, не приказал, а попросил:
- Пацалюк, стирайся хоть два раза в день, но чтобы я тебя такой чувырлой не видел. Не дай бог командир полка увидит тебя! И вообще, скажи мне, какой дурак тебя в армию послал?
-Так усих хлопцив у армию забрывають, а я шо ж, у бога тэля зъив, чи шо? А за одэжу спасыбо, товарыщстрашина.
- Пацалюк, ещё раз «страшиной» назовёшь, я тебя научу Родину любить, засранец.
- Звыняйтэ, товарыщ страшина, но я выгоровыть нэ можу.
- Повторяй за мной: - то-ва-рищ стар-ши-на. Ну, давай.
Пацалюк старается: - то-ва-рыщ стра-ши-на. Ну?!
-Иди, Пацалюк, пусть тебя командир отделения учит говорить по-человечески, или обратись к командиру взвода и поговори с ним, а мне чтоб чистый был!
Пацалюк находил командира взвода и обращался:
- Товарыщ страшный лёйтинант, мини страшина Бэлкын казав, шоб я до вас обратывся.
- По какому вопросу, рядовой Пацалюк?
- Шоб мы з вамы по-балакалы.
- Не «балакалы», а говорили.
-Хай будэ «говорылы», а про шо вин нэ казав.
- Тогда вы, Пацалюк, пойдите к старшине, узнайте, о чём мы с вами должны «побалакать». И скажите ему, что мы достаточно «балакаем» с вами на политзанятиях. А ещё передайте ему от меня привет. Так и скажите: «Привет Шишкину от Мотора».
Старший лейтенант Моисеев, бывший фронтовик, понимал юмор, по натуре был добрейший человек, и на Пацалюка «Полкана не спускал», а только вслед смеялся, держась за свой огромный живот.
А на политзанятиях старший лейтенант действительно хотел подучить подчинённого элементарному. Целый час он вдалбливал политическую грамоту в солдатскую голову. На втором часе занятий обычно спрашивал:
- Товарищ Пацалюк, так кто развязал Вторую Мировую войну?
На что тот, почёсывая затылок, отвечал:
- Забув.
- Нэзнав, нэзнав тай щей забув. Так, Пацалюк?
- Такэчкы, товарыщ страшный лёйтинант.
Ленинская комната вздрагивала от хохота рядовых, сержантов и самого комвзвода.
В солдатской жизни бывают разные проверки, но инспекторская – это особая!
Как-то Высокая Комиссия пожаловала и на Наргин. Личный состав полка, кроме дежурных смен, был выстроен на плацу перед штабом. Все одеты по парадной форме. Знамя полка расчехлённое и при нём сержанты с карабинами, оркестр, команды зычные. Красиво…
Начался осмотр личного состава подразделений.
- Здравствуйте, товарищи! - приветствует нас генерал.
- Здра...жла... тва...генер...аб!
Генеральское око осматривает нас, на кого «глаз положит» - должен ему представиться.
Надо же было случиться такому - обратил генерал свой взгляд на Пацалюка!
Тот браво:
- Рядовый Пацалюк!
- Да, да! Это хорошо, что Пацалюк. Ну а ответьте мне, рядовой Пацалюк, кто стоит, во главе Вооружённых Сил Советского Союза?
- Вооружённый министр,- выпалил Пацалюк.
- Ну шо ж, министр с головы до ног оружием обвешан, что-ли? Это не совсем правильно. Да ты, Пацанюк, не волнуйся. Так и отвечай: «Во главе стоит министр.…» Ну, Пацанок, «…министр Во-о-ру…»
Капитан Филлипов, наш новый комбат, пытался подсказать Пацалюку, но тот вдруг выдал:
- Шо вы уси до мэнэ причипылысь? Я и так, як дэрэвляный! Министр та министр, мини то шо? Хай хоть голый чи пьяный стоить.
Генерал не сдержался, все - тоже, и дружный хохот полетел в сторону Иранской границы, а Сашка Пацалюк вошёл в историю полка и мою память навсегда