В это трудно поверить, но триста лет назад Россия задыхалась от недостатка собственного сырья — медных, железных и особенно серебряных руд. Серебра не было даже для изготовления отечественной валюты — приходилось перечеканивать русские рубли из шведских талеров. Поэтому, когда в 1744 году уральский промышленник Акинфий Демидов преподнес императрице Елизавете Петровне серебряный слиток весом в 11 килограммов — это была настоящая сенсация. Ведь слиток он выплавил на своих алтайских заводах из местной руды.
Правда, есть подозрение, что это было далеко не первое серебро, полученное Демидовым на знаменитом Змеиногорском руднике. К тому времени в столицу один за другим шли доносы, что, мол, ушлый заводчик давно уже тайком от государства добывает у себя на Алтае стратегический металл и даже чеканит из него монету.
Правда это или миф, теперь сказать сложно. Насчет монеты — это вряд ли, скрыть от ревизоров производство такого масштаба практически невозможно. А вот тайную выплавку драгметаллов полностью исключить нельзя — тем более что серебро на Змеиной горе было обнаружено демидовскими рудознатцами за восемь лет до тех событий, еще в 1736 году…
Впрочем, доказательств этому сейчас уже не найти. Не нашла их и Елизавета. Однако после смерти Акинфия Демидова все Колывано-Воскресенские заводы отошли не его наследникам, а в императорские владения.
Однако вернемся немного назад. В те годы Сибирь переживала настоящий экономический подъем. Демидовы начинали освоение ее недр. И это, как ни странно, порождало не только новые возможности. С каждым годом требовалось все больше рабочих рук, все больше денег. А вот с деньгами-то как раз и была проблема. Деньги в Сибирь возили с Екатеринбургского монетного двора. Зимой на санях, летом на подводах, целыми караванами, по степному и таежному бездорожью, за тысячи и тысячи верст.
Бумажных ассигнаций в то время в России еще не было, пользовались в основном медными, реже — серебряными монетами. Один медный пятак — 51 грамм. Рубль мелочью тянул на килограмм с лишним. При этом содержание одних только Колывано-Воскресенских заводов стоило 120 тысяч рублей — это семь с половиной тысяч пудов металла! А транспортные затраты? А охрана в пути? А разгрузка-погрузка? Все это было долго, неудобно и крайне дорого. Причем если в Алтайском горном округе люди все-таки получали зарплату полновесной монетой, то в более отдаленных районах вообще действовал натуральный обмен.
Выход предложил возглавляющий в то время Канцелярию алтайских заводов генерал-майор Порошин. И этот выход устроил всех — и императрицу, и ее Кабинет, и самих сибиряков. Порошин рассудил: имея на колыванских заводах запасы собственной меди, почему бы не начать чеканить из нее монету? Таким образом можно пустить в переработку ценное сырье, обеспечить всю Сибирь наличными денежными средствами и при этом помочь казне сэкономить на их доставке. Одним махом убить даже не двух, а трех зайцев.
Судя по всему, Порошин был человеком дальновидным и государственно мыслящим. В Петербурге его рапорт оценили, но тут же столкнулись с некоторыми сложностями. Дело в том, что колыванская медь имела существенное отличие от той же уральской. Она была… гораздо дороже. После выплавки драгоценных металлов алтайская медь еще содержала в себе, как писал Порошин, «не малую часть серебра и знатную частицу золота».
Извлечь их при технологиях того времени было невозможно, а не учитывать — слишком расточительно. Поэтому, чтобы уравнять в цене российские и сибирские монеты, решено было делать «сибирки» меньше и легче. Если из пуда обычной меди чеканили монеты на 16 рублей, то из колыванской получалось на 25. Ну и «дизайн» было велено придумать другой — чтобы точно уж никто не спутал.
7 ноября 1763 года Екатерина подписала именной указ «О хождении новой медной монеты, сделанной в Сибири…». В нем императрица назвала номиналы будущих денег — гривенник, пять копеек, грош (две копейки), копейка, деньга (полкопейки) и полушка (полденьги). И особо подчеркнула: «…с таким, для различия от прочей, изображением на них герба царства Сибирского… чтоб оная… хождение и обращение свое имела только в одной Сибирской губернии».
Едва этот указ добрался до Барнаула, работа закипела. Маркшейдеры разъехались по окрестностям — выбирать площадку для строительства нового завода. Точнее, двух — медеплавильни и монетного двора. Начали поиски в январе, а закончили только в апреле. Зато место выбрали — лучше не придумаешь. У слияния двух рек, Сузунки и Пивоварки, — чтобы можно было построить плотину. Вокруг — сосновый бор, а сосны по тем временам — это не только стройматериал, но еще и древесный уголь — чтобы было чем разжигать плавильные печи. Тут же оказались залежи камня и глины. Рядом Обь — главная транспортная артерия. И до Барнаула по здешним меркам выходило недалеко.
Уже к лету 1765-го — с подписания екатерининского указа прошло всего полтора года — предприятие было готово к работе. Вот-вот должны были застучать станки и политься расплавленная медь. Вот-вот готов был полететь в столицу рапорт об успешном пуске… Но — не случилось. 14 июня среди бела дня загорелась драничная кровля на одной из фабрик, и в мгновение ока огонь охватил всю территорию завода. От монетного двора, плавильни, водоводных коммуникаций, хозяйственных построек остался только пепел. Слава богу, уцелели инструменты и монетные станы. Но завод пришлось строить заново, потратив на это еще целый год.
Потом не единожды приходилось гореть Сузунскому монетному двору, но так, чтобы дотла, — больше ни разу. Кроме одного, самого последнего, положившего конец монетному делу в Сибири. Но об этом в следующий раз…
Статья Ивана Соколова «Копейка с соболями»
Журнал «Неизвестная Сибирь» №16
Еще больше статей на нашем сайте - Неизвестная Сибирь: журнал о настоящем.