Дудаевы — живые и мертвые

Джохар Дудаев — курсант Тамбовского ВВАУЛ с матерью. 1963 год.

О тексте:

Считаю этот текст одним из лучших в своей журналисткой карьере. Он был сделан после моей последней, четвертой журналистской командировки в Чечню. Так получилось, что этот разговор состоялся на следующий день после поминок по Джохару Дудаеву. Я пришел к его родственникам, в грозненский район Катаяма — туда, где семья Дудаевых поселилась после возвращение из ссылки, где прошло детство Джохара. Это интервью было взято при многих свидетелях — его родственниках. Никакой мебели. Сидели чуть ли не на полу. Как же хорошо мы тогда поговорили. Текст потом вышел в «Смене» под рубрикой «Семья». Устами членов семьи мы будто подвели черту под жизнью Джохара Дудаева — очень неоднозначного человека, оставившего несмываемый след в судьбе чеченского, да и русского народа. Столько всего интересного и даже сенсационного во время этого разговора прозвучало. Ну хотя бы о том, что он собирался покинуть пост президента Чечни. Не дали. Начали войну. Я много писал о закулисье Чеченской войны, об ее истинных причинах. Этот текст отличается от остальных. Он, на мой взгляд, получился очень личным, даже пронзительным. Но он тоже показывает закулисье этой трагедии.

Город Грозный. Улица Шекспира. До войны здесь бывало много разных гостей: журналистов, просителей, очень важных персон, неофициальных лиц и полномоч­ных представителей. До войны на этой улице жили братья Дудаевы. Жил и сам президент, здесь прошло его детство. Братья приехали сюда и начали отстраиваться в 1957 году, когда чеченцам разрешили вернуться на родину. До войны было их четверо: Бекмурза, Мурзабек, Басхан и Джохар. Теперь осталось трое. И теперь на Шекспира уже не бывает прежних гостей. Но братья и их многочислен­ные семьи продолжают жить в городе Грозном, на своей улице, хотя в это сейчас, после всего случившегося, и трудно поверить. Наш разговор состоялся в доме брата Басхана на следующий день после того, как семья отме­тила сороковины. В комнате было много самых разных людей, но все они носили одну и ту же фамилию. И хотя главным собеседником стал Басхан, остальные Дудаевы время от времени тоже изъявляли желание поучаствовать в разговоре.

Джохар Дудаев в 4 классе школы. Казахстан

Сорок погибших родственников

— Как живется Дудаевым при новом режиме?

— Пройдите по нашей улице, сами посмотрите. Дома все взорваны, вещи разграблены, документы сгорели, в наш квартал заехали три бэтээра. Два встали по краям, а третий стре­лял — разбивал ворота. Из мое­го дома вещи в три захода вывозили, дом потом подож­гли. Соседи рассказывали, что ходили какие-то наводчики в масках и показывали военным, где мы живем.

Мы, когда выезжали, не ус­пели взять с собой ничего. Са­ми еле ноги унесли. В моей семье, например, двенадцать человек (из них пятеро детей), а денег на всех в тот момент было только полтора миллио­на (полторы тысячи рублей после деноминации 1998 года — В. Ч.). Да и не думали, признаться, что они именно так будут наво­дить конституционный порядок. Ладно боевики, ладно война, но дома, кирпичи-то при чем?

Дом Джохара чуть ниже по Ялтинской улице находился. Его тоже взорвали. Но взорвали уже гораздо позже, после всех военных действий. Прошлым летом, на день независимости, когда слух прокатился, что брат возвращается в город. Причем сделали это не российские воен­ные, потому что комендатура, наоборот, никому не давала этот дом трогать. Это свои, местные, постарались.

Завгаев (пророссийский глава Чеченской республики в 1995-1996 годах — В. Ч.)заявлял недавно, что родственники Дудаева живут в трехэтажных храмах и имеют прислугу. Что же — пойдите взгляните на эти руины, вы уви­дите, что и раньше, до разруше­ния, наши дома не были похо­жи на храмы. И я сам бы сегод­ня нанялся в прислуги, лишь бы у меня был хлеб и я мог про­кормить своих детей.

Соседи дали большой матрас, мы положили его на пол и спим на нем всей семьей — своим теплом обогреваемся, потому что нам даже накрыться нечем. В доме — ни чашек, ни тарелок, ни вилок, ни ножей. Но у меня по сравнению с братьями еще хоть что-то есть. Есть вот эта времянка, которую клал еще сам Джохар, когда в восьмом классе учился. Мы ее только и смогли по-быстрому восстановить для того, чтобы было, где людей принимать на его помин­ки.

Наши дети при нас. Они не идут воевать, но и работать им негде. Сейчас в республике во­обще не устроиться на работу, а уж им с их фамилией и подав­но. Куда им податься? Кем стать? Спекулянтами, анашистами, убийцами и ворами? Им даже выйти некуда.

Вот со­берутся здесь после восьми ве­чера и сидят, по домам расхо­диться боятся. У них — мы, уже старые матери и отцы. И един­ственный выход: выживать за счет собственного хозяйства. Перестанет корова давать мо­локо — значит, будут голодные все. Ну и что нам теперь делать, скажите? Только слушать. Слу­шать Завгаева, Ельцина, Черно­мырдина.

— Вашим семьям здесь, в Грозном, угрожают?

— Какие еще могут быть угро­зы, если младший брат убит, старший прошел через фильтрационный лагерь: его вы­возили в Лефортово, перело­мали ребра, сломали челюсть, сделав инвалидом, обменяли на какого-то полковника, и ему сейчас жить негде. У меня по­гибли сын и зять, у старшего брата погиб сын, у сестры — два сына. А если всех погибших в нашем роду за последнюю пару лет сосчитать — человек 40 на­берется. Но я не огорчен тем, что потерял сына и племянни­ков. Ведь они погибли на фрон­те, защищали свою родину и свою честь. Даже если и ос­тальные погибнут, я не огор­чусь. Я огорчусь, если они ста­нут преступниками и наркома­нами. А на все остальное пле­вать. Все остальное в жизни я уже видел: и войну, и нищету, и голод, и холод.

Я вернулся в Грозный в мар­те прошлого года. Никто вообще не ожидал, что мы сюда вернемся. И сейчас многие удивляются, увидев нас здесь. Не­которые думали, что мы давно за границей, что у нас там не­движимость, деньги на счетах. А все мое богатство — вот оно в этих развалинах. Я ведь всю жизнь проработал грузчиком и шофером. Мы ездили в Казах­стан на сезонные заработки. -Летом работали, осенью возвращались, весной занима­ли деньги и снова уезжали. С 57-го года по кирпичику со­бирали эти дома. Никто из нас никогда не делал деньги из нефти или из воздуха.

Недавно я ходил к руководи­телю миссии ОБСЕ Тиму Гульдеману, забирал у него доку­менты с условиями предстоя­щей встречи в Москве для Мас­хадова и Яндарбиева. Гульдеман удивился, что брат Дудае­ва ходит по городу без охраны. А зачем она мне? Захотят убить — обязательно убьют. Человека убить еще легче, чем муху. Все в руках Аллаха. Смерть — она ведь только один раз бывает в жизни. И боль тоже — только один раз. Так Джохар говорил.

Джохар Дудаев, 1995 год

«Этой войне суждено было быть»

— Он рассказывал вам о том, что за ним охотятся, пы­таются убить ракетой? Сооб­щалось ведь, что на него та­ким способом несколько раз покушались.

— Как он мог рассказать? Я даже не был на похоронах. Никто из нас его тела не видел. Никто не видел эти пикирующие самолеты. Но если бы я или кто-то другой даже знал — ни­кто бы ничего не сказал. Прие­дут академики, будут лазить в его могиле как жуки в навозе, изучать. Они уже несколько мо­гил выкопали. Лучше бы его сожгли.

Я в последний раз встречал­ся с Джохаром со 2 на 3 марта в прошлом году. Я болел, он приехал ко мне. Я его спросил: «Джохар, скажи честно, чем мы провинились?» «Знаешь, мы виноваты тем, что мы чечен­цы», — сказал он. Тогда я снова спросил: «Кто виноват в этой войне?» «Я клянусь тебе Алла­хом, никто не виноват, — отве­чал он мне. — должно было случиться. Мы кого-то виним, потому что мы должны кого-то винить. Но ни­кто не виноват. Так оно и долж­но было быть».

— Почему?

— Я тоже задал ему этот во­прос: «Почему?» А он сказал, что все уже предсказано и на­писано. И еще он сидел на корточках и рисовал передо мной клетки. «В этой клетке, — говорит, — находится Автурханов. Он отойдет. В следующей клетке Хаджиев. Он придет, но тоже отойдет. Дальше — Гантемиров (он его „быком“ и „тол­качом“ называл). Это смелый хороший парень, но он не знает последствий — его уберут. А на самой задней клетке — Завгаев. Он обязательно придет. Он их всех перетерпит и переживет. Он — главный. Но и его уберут». А ведь тогда, в марте прошлого года, Завгаева еще и на горизонте не было. И вот он, Завгаев, прилетел сюда, и по­шло! Гудермес, Новогрознен­ский, Центорой, Самашки, Серноводск, Гойское, Ачхой-Мартан. Все это он сделал. (Басхан имел в виду жесткие зачистки упомянутых населенных пунктов — В. Ч.).

Завгаев с Ельциным в губы целуется, — не выдержала вдруг одна из молоденьких Дудае­вых. Раздался хохот. Басхан охотно откликнулся на эту реп­лику. Это его дело, его губы, его нос и глаза монгольские, вы — предателей любите?

— Я — нет.

— И мы тоже не любим. И Джохар предательство больше всего не любил. Но, к сожале­нию, в Чечне сейчас есть нема­ло людей, которые отца с ма­терью продадут. И мы предупреждали его. Когда Джо­хар только дал согласие воз­главить ОКЧН (Объединенный конгресс чеченского народа. — В. Ч.), старший брат Бекмурза отговаривал его от политичес­кой деятельности, объяснял, что народ теперь стал не тот, что прежде, и многие соратники Джохара в конце концов его подведут. И действительно: одного поставит министром — тот продастся, второго, третье­го, кого ни поставишь, все предатели получаются.

Джохар Дудаев с супругой Аллой

Сдал экзамен в Кремле министру оборону

— А каким вообще был Джо­хар Дудаев? Каким вы его зна­ете? Вы ведь вместе росли, вмес­те жили.

— Я старше его на шесть лет. И, конечно, помню его еще в люль­ке. Помню, как он рос, и все то, что ему пришлось вытерпеть. Мы ведь без отца росли. Отец умер в 51-м году в Казахстане на высылке, когда Джохару было шесть лет. Голодали, ели карто­фельные шкурки. Джохар от го­лода еще в 7-8 лет у матери грудь сосал, и хоть не шло у нее уже там ничего, все равно ему какая- то подпитка была. Он естествен­ный был человек, людей жалел. И еще отличался непредсказуемос­тью. Поступил в университет в Орджоникидзе, начал учиться. Потом пропал куда-то, ничего никому не сказав. Мы не знали, где он, до тех пор, пока не прислал письмо. Оказалось, ушел из университета и стал курсан­том Тамбовского военного лет­ного училища. Выпустился из учи­лища — служил под Москвой и в Иркутске. В начале 70-х годов собрался поступать в военно-воздушную академию. Но его как чеченца не пропустили. Тогда он — прямо к министру обороны Гречко и говорит: «Я хочу сдать экзамены лично вам. Чем я вино­ват?» Так прямо из Кремля его в академию и направили.

В 90-м году, когда его избрали председателем ОКЧН, там, в Мос­кве, родилась идея — ты поскорее подавай в отставку — тут, мол, СССР разложился, будешь ты в Чечне полезен нам. Но он им полезным не оказался. Он решил, что должен быть полезен своему народу, а не ишачить на Россию. Он не продал свою республику ни за деньги, ни за должность.

Он еще в школе самый не­обыкновенный был среди всех, — подала голос жена старшего брата, Бекмурзы, не пожелав­шая открыть свое имя в газете, — Джохар богатство не любил. Он любил цветы, деревья, стихи Лермонтова и Пушкина. Он го­ворил: «Мое богатство — мой на­род». Они у нас жили до того, как мы купили им трехкомнатный полукоттедж старой, еще 57-го года постройки. Спраши­ваю: «Джохар, ты почему не кушаешь ничего?» А он: «Я не могу кушать — народ голодный». И бьет себя при этом кулаками по груди. Он всегда у меня ел. Очень любил зелень: траву всякую и свежие овощи. И еще березы сажал по всему городу, по всей Чечне. Он любил красивые ма­ленькие места.

— А как насчет выпивки?

— Курить он не курил, а пить мы пили с ним. Коньяк пили, водку пили, вино пили, — снова взял слово Басхан. — Ему нравилось у одного, у другого брата поси­деть в компании, детство по­вспоминать. Так он отдыхал. И еще штаны закатывал и ходил везде босиком. Ему все говорили: «Не похож ты на президента». Пошутить мог своеобразно. На­пример, сидит на заседании парламента. А у нас спикер был Ахмадов — лысый такой. Он ему даст щелчок сзади по лысине. Тот обернется. Джохар протяги­вает ему растопыренную ладонь: «Угадай, каким пальцем!» Он простой был очень и в общении, и в жизни. Еще когда коман­диром дивизии служил, никогда не подвозил жену на служебной машине. Всегда в очередь ее стоять посылал.

Не было времени на вторую жену

— Когда ваш брат привез рус­скую жену, не выговаривали ему здесь за это, в Чечне?

— Конечно, выговаривали. Я сам даже говорил. Но когда уже привели старика, обвенчали их по нашим обычаям, тогда уже никто не стал протестовать. Тем более Алла сама по себе привет­ливая такая. Любила чеченские обычаи. Старалась мужу во всем угодить. Очень покорная была — даже, может быть, больше, чем некоторые чеченки.

— Она приняла ислам?

— Да. Она очень умная женщи­на.

— Джохар не рассказывал, как они с Аллой познакомились?

— Это случилось в Тамбовском военном училище, на вечере. У Аллы отец тоже военный, и он привел ее на танцы. Там Джохар ее пригласил, и в процессе танца она слушала его, и ей очень понравились его принципы в жиз­ни.
Она его полюбила и уже больше не отставала от него, — снова под всеобщий хохот Дуда­евых выдала говорливая сноха, удостоившись строгого взгляда Басхана.

— Басхан, ходили слухи, что у вашего брата была и вторая жена — молодая чеченка.

— Ерунда. Это у меня могла быть вторая жена, а у него — нет. У него времени не было. О второй жене никогда он не говорил, хотя не раз предлагали ему и моло­деньких, и красавиц. Если бы он хотел, уже сто раз бы женили его. Но он всегда заявлял, что себя и свою жену уважает.

Джохар Дудаев с супругой Аллой и дочерью

Вещие сны

— Скажите, а в детстве что-нибудь указывало на то, что ваш брат станет таким замеча­тельным человеком?

— Еще до его рождения один наш известный устаз Багаутдин Арсанов предсказывал нашему отцу: «Родится у тебя сын непредсказуемый. Он много бу­дет страдать и много пользы принесет своему народу». Такие, как мой брат, раз в 300 лет рождаются. Знаете, у него ведь видения часто бывали и сны ве­щие. Сидит, например, в кабине­те, а перед глазами возникают картины будущего. И эту войну он увидел. Старцы святые, ко­торых давно нет, пришли к нему и предсказали весь ход войны и сказали, как ему нужно действо­вать. Он вообще многое видел наперед. Даже когда спать ло­жился, одеялом накрывал лицо. Когда спрашивали его, что он делает, почему не спит, отвечал: «Я сейчас все на свое место должен поставить, пока не зам­кну все в своем мозгу, не усну». Ему в сутки 15-20 минут хватало, чтобы поспать. Но зато он на месяцы вперед знал и раскрывал все московские планы.

Джохар в войну даже под бом­бежкой ездил по нашим святым местам. Местные жители расска­зывают, что в феврале прошлого года приезжал он в Ножай-Юртовский район, велел охране и старикам подождать его в сто­роне, а сам разговаривал со свя­тыми. Охранники видели, как воз­ник перед ним старик с белой бородой. Джохар с воздетыми руками просил: «Если нет от меня больше пользы, забери меня. За­бери прямо сейчас». Старец от­вечал ему что-то, но никто не слышал его слов. Потом старец исчез, а Джохар стоял один и плакал.

Он ведь свободно через лю­бой пост проезжал, ездил по всей республике. На постах по­чему-то думали, что он их чело­век, или, может быть, не видели они его. А у нас многие удивля­лись, поговаривали, что он фээскашник и работает на них, а фактически его Аллах оберегал.

Республика безруких и безногих

— Он не подумывал о том, чтобы ввести в Чечне шариат?

— Его спрашивали, почему он не хочет ввести смертную казнь и публичные шариатские наказа­ния. Особенно часто упрекали за это, когда в республике разгул преступности начался. Но Джо­хар говорил, что к шариату мы еще не готовы: если ввести его и за преступления руки-ноги рубить, то у нас половина будет безруких и безногих. А нас, че­ченцев, к тому же не так уж много, и нам надо сохранить сейчас каждого человека. Поэ­тому он никогда и противников своих не ругал, не оскорблял, не взрывал их дома, не преследо­вал. Он считал их заблудшими — всех этих хаджиевых, автурхановых, гантемировых. Да и многие из этих людей бывали в наших домах. С тех пор как Джохар президентом стал, весь мир про­шел через наши калитки.

— Павел Грачев не заезжал?

— Никогда в жизни Грачев не был здесь. Но Джохар, кстати, Грачева не обвинял. Он говорил, что от Грачева мало что зависит, что на него давит ФСК, а сам Грачев — за простой народ.

— Они были близко знакомы?

— Еще бы. Грачев, Громов, Ша­пошников — они же вместе в академиях учились, вместе прош­ли Афганистан.

— Про Афганистан ваш брат часто рассказывал?

— Я знаю, что он проводил там самые ответственные операции.

Одного племянника уволил, другого посадил

— Когда Джохар стал президентом Чечни, жизнь его родственников сильно изме­нилась, наверное?

— Когда он пришел, мы богаче не стали, когда его не было, тоже не бедствовали. Он себе никаких поблажек не делал и нам не давал. Никто из нас не работал ни на каких правительственных должностях. В таком возрасте мне было бы неприлично врать.

Однажды сын старшего брата через друзей на заправку устроился (а это у нас считается очень денежным местом). Так Джохар, когда узнал, через три дня уволил его. А другого своего племянника вообще посадил за то, что тот баловался, сделал случайный выстрел в ресторане. Тот 12 суток просидел, нам даже передачи ему не давали носить. Еле выпустить уговорили.

— И все-таки трудно поверить в то, что не приходили к вам разные люди, не просили по­участвовать в их судьбе.

— Конечно, ходили. Особенно часто к старшему брату шли, к Бекмурзе. А чем он им мог по­мочь? Но сплетни поползли, что носят ему деньги мешками, назы­вали «начальником отдела ка­дров». Но все это вранье. Меня тоже, например, назвали в газет­ной статье генеральным дирек­тором департамента ликеро-во­дочных предприятий. А я никогда ни в департаменте не был, ни директором. Я был замдирек­тора ликеро-водочного завода. Это было малое предприятие. У меня был заключен договор арен­ды на десять лет с правом после­дующей приватизации. И доку­менты сохранились. Но они у меня отняли все, посадили на мое место ставленника Гантемирова. Дали ему 2,5 миллиарда рублей на восстановительные работы, хотя там ничего восстанавливать не надо было. Деньги эти они поделили между собой. А я на сегодняшний день уже два года сижу сложа руки. Всех дудаев­ских снимают и не пускают нику­да. Завгаев теперь даже хаджиевских, автурхановских, гантемировских начал снимать и своих ставить. Но помяните мое слово: если Москва заберет отсюда сво­их овчарок, в течение суток здесь установится порядок. Мы преда­телей, наркоманов, водку убе­рем, все будут работать, зани­маться бизнесом, и вся респуб­лика снова станет свободной.

Джохар Дудаев с семьей

«Никто не верит, что он мертв»

— Скажите, дети Джохара Ду­даева где сейчас находятся?

— Старший сын воюет. Дочь уехала — у нее теперь своя семья. А младший сын — с Аллой. Они всю войну пробыли здесь.

— Вашего родственника Сал­мана Радуева в самом деле уби­ли?

— Он живой, выздоровел. У него только переносицы нет — в нее пуля попала. Я горжусь таким родственником. Ну и пускай в России думают, что его больше нет. Когда он снова придет к ним, сами узнают, мертвый он или живой.

— И все-таки, Басхан, скажите по-честному, есть у вас надеж­да, что ваш брат жив?

— Для меня, для всех родствен­ников и для всех тех, кто за республику болеет душой, — он всегда живой. Он еще 300 лет будет живой. Вот сейчас, когда делегация Яндарбиева должна была в Москву улетать, во всех районах такие большие митинги состоялись. Люди кричали: «Ура! Ура! Джохар! Джохар!»

Никто из нас не верит, что он мертв. И люди не верят. Часто ходят к нам, говорят: «Потерпи­те, скоро придет». Некоторые заявляют, что, если узнают о том, что он мертв, на себя руки наложат. И такие самоубийства были уже, — подвела финальную черту под нашим разговором с Дудаевыми жена брата Бек­мурзы. А в конце, водя вашего корреспондента по разрушенным дудаевским домам, эта женщина выдала нашим читателям еще один секрет:

И зачем они только устроили эту войну? Почему не могли по­дождать? Ему ведь только год оставался еще быть президен­том. И сам он не хотел туда больше идти. Я спрашивала его: «Пойдешь еще?» — «Ты что, — сказал он мне, — смерти моей хочешь?»

Мы постояли немного у старо­го орешника, который Дудаевы посадили сразу же после возвращения из ссылки. Когда первый президент Чечни был еще маленьким, он часто таскал оре­хи с этого дерева. Теперь ореш­ник умер и весь почернел. Нет больше и президента Дудаева.

Подошел старший брат Бекмурза, тот самый, кто всегда отговаривал генерала стратеги­ческой авиации от политических дел.

— Бекмурза, вы догадывались, предчувствовали, что все будет именно так?

— Не предчувствовал, не дога­дывался. Я знал, что так будет.

«Человека убить еще легче, чем муху. Все в руках Аллаха. Смерть — она ведь только один раз бывает в жизни. И боль тоже — только один раз. Так Джохар говорил»

Беседу вел Владлен Чертинов
Статья из газеты «Смена» от 14 июня 1996 года