Накануне, 7 мая вся прогрессивная, творчески мыслящая, интеллигентная общественность России отмечала День радио. Случилось так, что я отдал этой философской, гуманитарно-просветительской деятельности более 10 лет собственной жизни. Что сказать, 10 лет это немало. Среднестатистический россиянин отбывает за это время полный срок школьного образования. Превращается из недавно писающегося в штанишки мальчика в крупного, с грубым голосом и щетиной на щеках мужичка, который уже знает жизнь, но не пробовал ее на вкус, а только приступает к этой аппетитной трапезе.
Однако, из всех десяти лет радийной жизни чаще всего я вспоминаю времена работы только на одной радиостанции. Она имела крайне близкое отношение к правоохранительным органам нашего государства. Это не очень заметное СМИ по праву занимает межгалактические масштабы моей памяти. Ибо каждый день работы в этом коллективе преподносил приключения, сюрпризы, неожиданности, а иногда и шок.
Первый крутой вираж сознания у меня случился, когда я пришел на собеседование к тогдашнему главному редактору этого медиа, дабы стать его полезной частью. Словами описать личность главного редактора сложно. Богатый и насыщенный русский язык не имеет таких красок, которые выразили бы фактуру этого человека во всей полноте. К встрече с ним я готовился заранее. И морально, и физически. «Все-таки главный редактор радиостанции», - думал я. В моем воображении мелькали портреты интеллектуалов современности Ларри Кинга, Виктора Татарского, Михаила Кольцова, Сергея Доренко. Но все оказалось значительно выше.
В безвкусно оформленном кабинете, за г-образным столом меня встретил худощавый, гладко лысый мужчина в дорогой клетчатой рубашке. Главред злостно изощренно говорил в телефонную трубку:
- Ты мне, Витя, еб твою мать, яйца-то кончай крутить! Ты, сучий пёс приедешь когда я скажу! А если нет, ёбана… вылетишь у меня, как говорится, на хуй и вперед ногами!!!
Мужчина бросил телефонную трубку на стол, и гладя на нее, как бы вдогонку собеседнику отчетливо и вкрадчиво сказал:
- Долбоёбина ты Витя… Эх…
Все это время я стоял перед его столом. Спустя секунду главный редактор заметил меня и жестом предложил сесть. Я опустился в кресло.
- Ну! Куда попал-то знаешь?
- На радио? – недоверчиво спросил я.
А клетчатый человек продолжал:
- Ты пойми, люди мы здесь очень серьезные. Многие из милиции. Я вот, например, очень давно в погонах хожу. Как зовут?
- Станислав…
- А фамилия?
Я назвал.
- Нормально, - одобрительно ответил начальник.
Над его столом во множестве висели фотографии его же, в окружении разных исполнителей прошлого. Вадим Козаченко, Виктор Салтыков, группа Дюна, какие-то женщины. Причем звезды прошлого на фотографиях стояли в разных позах, улыбаясь. А их постоянный спутник, он же главный редактор, выглядел на всех снимках одинаково. Он по-братски обнимал звезду за плечо и стоял в пол-оборота с ехидной ухмылкой.
В процессе работы на радио главный редактор выглядел обычно так же, как на фото. Часто путал имена и фамилии журналистов, ведущих, звукорежиссеров, редакторов. Как-то раз, он позвонил моему начальнику, когда я был в эфире:
- Алё! Кто у тебя там заикается сейчас? Офицеров опять? (К слову сказать, фамилия у меня действительно военная - Комиссаров).
- Кто? – переспросил начальник.
- Ну, этот что ли, как его там… Бухой что ли?
- Кто? Я? Конечно нет…
- Ладно! Передай ему, что бы как следует там у меня…
Иногда главный редактор находился в приподнятом настроении духа. Нежно, почти по-отечески хвалил верстку и информационное наполнение моей программы-интервью. Наклонившись к моему уху, он хрипловатым тоном приговаривал:
- Ну что ж… Заебись! Нравится мне как ты, это самое, делаешь…
Странный. Неформальный. Эксцентричный. Из одежды, даже летом, предпочитал кожаный плащ и кожаную фуражку. Вместо кокарды – на ней блистал череп с костями. Через три зимы он был осужден на 8 лет строго режима, за растрату. Однако потом правосудие поменяло решение на 2 года условно. Приняли во внимание боевые заслуги экс-руководителя. В 90-е годы он воевал в Дагестане и был контужен.
А на работе мы конечно выпивали. Само собой, почти не в рабочее время. Под занавес трудового дня. Без наличия столовой и ближайших магазинов, силами женской части коллектива, в закутке редакции вырастал столик-дубок. Закуска, самогон, картофель в мундире, шпроты. Однажды, там я наиболее сильным образом напился. Кстати, если не изменяет память, было это как раз на День радио.
Мы начали часов в 6 вечера и закончили ближе к 11-ти. При этом, до 8 я работал в эфире. Сколько было выпито сказать невозможно, но много. К окончанию вечера я не понимал, как я спущусь по лестнице с 3 этажа. И никто не понимал. Но спустились. Ехать домой решил на общественном транспорте. Это оказалось ошибкой и стоило мне немалых усилий. Уже было темно. Я плыл до ближайшей станции метро, стараясь сохранять равновесие и все вроде бы шло как следует. А под землей вестибулярная аппаратура стала давать сбои. Я никак не мог подойти к платформе. Она казалась мне узеньким выступом перед рельсами. Ветром от прибывающих поездов меня, как травинку, выбрасывало обратно в вестибюль. Да и сами поезда проносились с какой-то третьей космической скоростью. Не останавливались, а слегка притормаживали. Я заметил, что двое полицейских смотрят на меня с подозрением и решил отважиться войти в притормозивший вагон. После той поездки от Полянки до ВДНХ, я на космических кораблях больше не летал ни разу. Домой впал полностью обессилев всем телом. Семья спала. Стал и я спать. Прямо при входе, на кушеточке. А на утро очень болел.
Талантливые, сумасшедшие люди, стесненные рамками приличия и цензуры. Я думаю, если бы все что мы делали, придумывали и реализовывали попадало в эфир, то станция имела бы успех даже в Нью Йорке. И товарищ главный редактор бы оценил:
- Ну заебись, друзья!
Центр Москвы, Якиманка, Болотная набережная. Мы вещали из старинного особняка купца Рябушинского. Домик был построен не то 18, не то в 19 веке. Точно сказать нельзя. Но не ремонтировался ни разу. Стены, в которых мы работали, красил еще сам Рябушинский. Изразцы, пилястры, камины, винный погреб. В разные годы здесь располагался морг, милицейский участок, склад, церковное хранилище. Во дворе беседка-курилка. Здесь же проживал черный кот Михаил. Ловил мышей, лежал на пульте, точил когти о микрофоны, был душой компании и талисманом радиостанции.
Вспоминаю, как мы со звукорежиссером Коляном, по указанию главного редактора контролировали спиливание тысячелетнего тополя, во дворе особняка. Главред подошел к нам и твердо заявил:
- Значит так, вы двое! Сейчас придут два моих дубореза…
- Кто-кто придёт? – не поняли мы.
- Два дровосека моих сейчас подъедут. Значит, проконтролируете их! И что б тут все нормально сделали!
Оказалось, что начальник вызвал узбеков с люлькой и бензопилами. Двое взрослых людей с высшим образованием стояли и смотрели, как щепки, ветки и опилки мягкого старинного дерева летели на дорогие припаркованные автомобили. Одна здоровенная спиленная дубина погнула чугунный забор. Увидев наследующий день вмятину начальник произнес:
- Наркоманы!
В одну прекрасную ночь главный эфирный компьютер станции взломали хакеры. Выяснилось, что на важнейшем устройстве, откуда все и проистекало, не оказалось пароля. Злоумышленники, в разгар конфликта на юго-востоке Украины, поставили в начале часа «Ще не вмерла Україна». Утром на станцию приходили люди из ФСБ.
А еще был знаменитый ремонт Москвы «Моя улица», в ходе которого радио регулярно оставалось без оптоволоконной связи. Строители перерубали кабель.
- Долбоёбы! – ругался главный редактор. Спасибо, что свет хотя бы оставили…
И все-таки, я считаю эти события одними из самых лучших в жизни. Было весело, неформально, со смекалочкой, с душой и абсурдом. Вспоминая эти недалекие времена, я обычно улыбаюсь и тихо бурчу себе под нос, где бы не находился: «Ну а что? Заебись! Нравится мне, как мы делали…».
С прошедшим Днем Радио вас, господа!!!