Иван Павлович Жуков готовился к переезду. Нет, не в другой город, а всего лишь в соседний дом, который пустовал много лет, но сын Павел купил его и перестроил, сделав вполне современное благоустроенное жилище, да еще и обнаружив на чердаке бесценное для Ивана Павловича сокровище.
Ту же участь ждет и этот старый, еще дедовский дом. У Павла четверо детей, сын и три дочери. Вот он и старается обеспечить всех жильем. Сейчас правда, редко, кто живет вместе с родителями, но вот он со своей женой Надеждой Васильевной, вполне уживается с многочисленным семейством сына. А две их дочери живут далеко, одна в Москве, другая еще дальше – в Новосибирске.
Он уже заканчивал завязывать очередную стопку книг, когда увидел, что внук Ваня вытащил жестяную коробочку, лежащую между двумя рядами книг, и вертел ее в руках. У них была очень давняя семейная традиция: все мужчины Жуковы были Иванами да Павлами, как давно это продолжается, он так и не мог выяснить. Сам он знал только про прадеда, да и отец раньше этого железнодорожного инженера Павла Ивановича Жукова не помнил. В коробочке, которую достал Ваня, как и еще в двух таких же, лежали письма.
– Дед, что здесь? – спросил десятилетний внук.
– Эпистолярное наследие нашей семьи.
– Какое, какое, – переспросил Ваня.
– Да, дошло наше образование до ручки, неужели над тобой одноклассники не смеялись по поводу твоего имени и фамилии.
– А чего это им смеяться, фамилия нормальная, имя, правда, старинное.
– А чем оно тебе не нравится?
– Ну не то, чтобы не нравится, просто так уже никого не называют.
– Ладно, а теперь выясни самостоятельно, что же это такое, эпистолярный жанр в литературе, – сказал дед и увидел, как Ваня взялся за телефон, – нет-нет, ты уж, уважь деда, поищи в словаре. Они все там, в углу, – показал он рукой.
А сам аккуратненько вытащил картонную коробку, где находилось то сокровище, которое сын нашел в соседнем доме, это были три экземпляра дореволюционного журнала “Будильник”, в одном из которых были опубликованы два рассказа известного русского публициста начала ХХ века, над биографией которого он сейчас работал. Он поставил ее на свой стол, решив потом в одиночестве еще раз просмотреть журналы. И стал вспоминать свои школьные годы, добродушные насмешки одноклассников по поводу его фамилии и имени и свое письмо отцу.
– Дед, нашел! Это же просто письма.
– Просто, ну тогда попробуй напиши отцу, он же сейчас в командировке, и будет рад письму.
– Ну, во-первых, я адреса не знаю, – тут Иван Павлович рассмеялся, – а во-вторых, лучше позвоню, это наверняка.
– Позвонить, извини, любой дурак сможет, а вот ты попробуй письмо напиши, а потом с моим сравнишь, которое я своему отцу написал когда-то, оно тоже здесь, в этих коробочках. Садись, пиши, мы и его для потомков оставим, а отец прочитает, когда вернется.
Внук сел писать письмо, а Иван Павлович завязывал в пачки книги и вспоминал свои далекие школьные годы.
Литература была последним уроком. Александра Васильевна зашла в класс и сразу подошла к доске, на которой вывела своим безупречно-красивым почерком:
Эпистолярный жанр в литературе – что это ?
Она с улыбкой смотрела на нас в полной уверенности, что никто из нас этого не знает, а вот я недавно об этом читал и знал, что означает эта “загадочная” фраза.
– Ну, кто из вас самый умный, напишите рядом слово, объясняющее, что же это за жанр?
Если бы я знал, что случится потом, я бы не написал этого слова, но разве мог я предположить, что увижу смеющимся даже вечно сердитого директора школы Михаила Никаноровича. Но я не знал, поэтому смело подошел к доске и написал почти так же красиво:
Письмо
Александра Васильевна прикрыла рот, но остальные не стеснялись:
–Вань, на ручку, пиши.
– Вань, ручка нужна ?
– Ванька, а ты адрес и сейчас не знаешь.
– Вань, а твой дедушка тоже Константин Макарович…
Хохотал весь класс, громко, с удовольствием, заглянувший директор, увидев сначала меня , а потом запись на доске тоже засмеялся, прикрывая рот рукой. Александра Васильевна, было рассмеявшись, стала успокаивать класс, я пошел на место, мне было стыдно и обидно.
Она попросила мой дневник и сказала:
– Ваня, я ставлю тебе пятерку. А остальным хочу сказать, что смеется тот, кто смеется последним. Потому что мы еще послезавтра будем смеяться. Когда я начну читать ваши эпистолярные творения. Записываете задание на дом: написать к завтрашнему уроку письмо тому, кому найдете нужным: папе, маме, дедушке или бабушке, другу или подруге, на ваш выбор. До завтра.
Все, похихикивая, стали расходиться, я вышел из класса последним, уже решив, что писать буду в прошлое, отцу на фронт. Отец мой в детстве неудачно сломал ногу, срослась она неправильно и он всю жизнь прихрамывал, поэтому в армию его не взяли, а на фронт он все же пошел, добровольцем, закончил школу авиамехаников, а затем была нелегкая служба в авиационном полку, обслуживание самолетов истребительной авиации Ил-2, нелегкие, тревожные минуты ожидания каждого возвращения из полета своего пилота.
Иван Павлович открыл одну из коробок и достал лежащее сверху письмо, вспоминая тот урок, когда его сочинение читал не он сам, а одноклассница Маша Зуева. А он сидел и слушал почему-то не ее, а необычную тишину в классе, никто не шуршал, не переговаривался, не вертелся, поднимая крышку парты. А Маша читала выразительно, словно декламировала стихотворение…
Здравствуй, отец! Тебе пишет твой будущий сын, который родится только в октябре 1958 года, когда дожди накроют землю, которую ты защищаешь сейчас. А позже, когда я подрасту, то буду часто слушать твои рассказы о тех днях, когда только от вашей стойкости, отваги и тяжелых усилий зависело будущее нашей страны, будущее последующих поколений. Я Иван, твой сын, пишу тебе письмо, пусть не настоящее, но от всего сердца. Это значит, что все то, что сделал за годы войны ты и тысячи похожих на тебя солдат, было во благо нашей Родине.
Я и мои одноклассники живем в мирной стране, не зная ни разрывов снарядов, ни залпов “Катюш”, ни минных полей. Но мы не знаем и малой части того, что пережили фронтовики. Потом, вернувшись домой и дождавшись моего рождения, ты будешь неохотно рассказывать о пережитом. Но в твоих рассказах я почувствую главное, о чем ты уже сейчас, в 1943 году, хочешь поведать мне, еще не родившемуся сыну, это боль утраты близких, хорошо знакомых тебе людей, она неизбежна, ведь смерть на войне неотвратима.
Только, как привыкнуть к тому, что ранит сердце, оставляя на нем по шраму, за каждого невернувшегося летчика, но самое страшное ты мне расскажешь потом, когда пройдет много лет, но больная душа не забудет ничего из того, что происходило тогда, в жестокие военные годы, и ты всю свою оставшуюся жизнь будешь вспоминать то страшное, щемяще-безвыходное, от тебя не зависящее чувство ожидания. А потом наступала действительность. Или радостная от встречи вернувшегося с задания летчика, от чувства удовлетворенности , что и твоя работа стала частичкой успеха летчика. Или безысходная от чувства отчаяния, когда ты винил себя в том, что подвел под смерть своих товарищей, возможной неполадкой, хотя знал, что все сделал, как надо.
Но твоей вины в этом не было. Хотя мне кажется, что все, вернувшиеся с войны, будут всю жизнь испытывать это неосознанное чувство вины перед погибшими. Но им не за что корить себя, они честно выполнили свой долг перед Родиной, перед нами, еще не родившимися их детьми. Ты отец, еще не знаешь вернешься ли ты с войны, не знаешь, что война закончится ох как нескоро, только в мае 1945 года. Но ты веришь в это. Может быть эта вера и поможет тебе не только вернуться, но и дождаться сына, а может быть и внука, которые свято будут помнить твое военное прошлое.
Я обнимаю тебя, отец, и склоняю голову перед тобой и твоими товарищами. Твой сын, Иван. Апрель, 26, 1969 года.
В классе стояла тишина. Маша, не дождавшись разрешения, пошла на свое место. Я сидел,затаив дыхание, в ожидании оценки моего письма.
– Ну что, ребята, этому письму нужен адрес, ведь его написал Ванька Жуков, может двойку ему поставить, ведь он не знает куда его отправлять? Или все же его письмо выходит за рамки обычного почтового отправления, где желают родным счастья и здоровья?
– Александра Васильевна, наши отцы тоже воевали, о них тоже надо написать, у моего папы две боевые медали и Орден Красного Знамени, да и у других отцов, я знаю, есть награды. Давайте мы по такому же письму напишем, свернем их треугольниками и сделаем к 9 мая стенгазету. А в центре будет Ванино письмо, ведь только он у нас писатель.
Наш класс был единственным, кто сделал стенгазету, она потом несколько лет висела в школьной библиотеке.
Ваня написал письмо для отца и отдал его деду, а Иван Павлович вручил ему старый затертый листочек из коробочки. Оба начали читать.
– Дед, давай я порву свое письмо, там такая ерунда написана.
– Ну уж нет, оно для истории написано. Пусть лежит. Мое письмо напечатали в стенгазете нашего класса, он был единственным в школе классом, который сделал стенгазету в том далеком 1969 году, она потом несколько лет висела в школьной библиотеке, меня с тех пор все стали называть писателем. Может и твое напечатают.
– Так ты ведь действительно писатель , смотри, у нас целая полка с твоими книгами, ой, что я нашел, И.П. Жуков “Эпистолярный жанр в литературе”,– он тихонько хихикнул.
Вечером они сидели с Ванечкой за большим дубовым столом и разглядывали то богатство, которое хранилось в жестяных коробочках. В одной были письма отца с фронта, в другой – письма матери к отцу, а в третьей лежали теперь два письма: его старое от 26 апреля 1969 года и сегодняшнее Ванечкино. А также два старинных дореволюционных письма, которые хранил еще его отец. Эти письма от 1907 г. и 1911 г. извещали И.П. Жукова, что его статья принята к публикации.
– Смотри дедушка, и твой дед писал, может я тоже писателем буду, а?
– Все зависит от тебя, внук, если будешь на отлично учиться и читать книги, то вполне возможно.
Мои почтенные читатели, может быть я написала излишне пафосно, но мне кажется, что наши отцы, деды и прадеды заслужили, чтобы о них писали, как о героях. Ведь, наверняка, и вам есть что написать о своих родных.
Жду ваших комментариев. Думаю, что даже ваша короткая информации найдет отклик у читателей Яндекс Дзена.