Меня встречает улыбчивая женщина, уважаемый человек в Усть - Манчаже, учительница русского языка и литературы, Тасхия Самиковна Тавафутдинова. Но рассказ пойдёт не о ней, а о её маме Накибе Фатыковой. Тасхия в полной мере могла бы сказать о матери стихами О. Фокиной:
К белым твоим сединам
бережно прикасаюсь,
Будто бы это – боли,
собранные в жгуток.
Будто бы это – беды,
те, что отбедовала,
Густо - к одной другая…
Разбередить боюсь.
Накиба родилась в д. Бакийково в многодетной семье, где была старшим ребёнком. Папа, Гариф Мирзаянов, рано ослеп и большей частью всё лежал на печи. Маме, Минбеке Худабердиной, приходилось одной работать, чтобы прокормить четвёрку детей и больного мужа. Она мыла полы в конторе. А ещё занималась лекарством. Лечила людей у себя в бане, принимала роды. Но, тем не менее, семья жила бедно и голодно.
Старший брат Закарий погиб уже впервые дни войны, оставив семью без кормильца. Накибе пришлось взвалить на себя все заботы о пропитании: мать - то целыми днями на работе, а отец и дети постоянно просят есть. С братом Мухарлямом по весне ходили на кадочниковские картофельные поля, там всегда можно было насобирать падалицы. Из гнилой картошки ухитрялись приготовить лепёшки. Накиба жалела отца, подсовывала ему то картошку, то кусок лепёшки. Да только младшие ребятишки норовили у слепого стащить еду. А Гариф больше других любил дочь, ценя её заботу.
Накиба с Мухарлямом и дрова добывали. Особенно тяжело было зимами, когда по сугробищам пробирались в лес. Став чуть постарше, начала работать на колхозных полях - пололи зерновые, обдирая руки в кровь осотом.
Однажды вызвали Накибу в сельсовет, а ей было на ту пору 15 лет, приказали собираться. Её и ещё 14 женщин, отправили в Сумзу (Среднеуральский медеплпвильный завод г. Ревда), бросив на рытьё канала. Женщины долбили мёрзлую землю кайлом. Кормили плохо. Поначалу давали денег на еду, но потом их перестали давать. Накиба голодала. Измождённая голодом и тяжёлым трудом, она с подружкой сбежала, направившись домой.
В деревню, где кашивала,
В деревню, где пахивала,
В деревню, где плясывала,
В деревню, где плакивала.
Неделю добирались лесами. И ведь добрались! Да не долгой была радость. Успела с матерью лишь обняться, как вошли в дом участковые – вернули беглянок в Ревду, где угодили они за побег в колонию. Год отбывала срок. С осуждёнными не церемонились. Жестокое обращение и тяжёлый труд были нормой. Женщины чистили железнодорожные пути от снега. На заводе грузили тяжеленные ящики.
Известие о Победе застало Накибу в колонии. Среди ночи бригадир ворвался в барак к осуждённым и заорал: «Девочки, война закончилась!» Радость смешалась с болью. Ох, и поголосили тогда бабы, криком кричали, выплакивая горькую судьбинушку.
Семья уж и не чаяла увидеть Накибу. Как увели девочку из дому, так никаких известий от неё не было. Поэтому, когда вернулась Накиба, мать обомлела, а, увидев бритую голову дочери, всё поняла. Этот день помнит Накиба до сих пор, как и вкус картошки с горячим хлебом.
Устроилась работать на овцеферму. Самая трудоёмкая работа-стрижка овец. Поголовье большое, шерсть сальная в репьях.
Накиба не озлобившись на жизнь, была добра к людям, умела каждому слово хорошее найти. Вот её и выдвинули в кладовщики на колхозные склады, где хранились зерно и мясо. Она принимала на склад продукцию, несла ответственность за сохранность. Под её руководством женщины перебирали зерно, сушили.
Послевоенное время не легче войны было. В деревнях продолжали голодать. Накиба тихонько подсовывала работницам то зерна, то кусок мяса – любили её. Потом ещё работала телятницей. Тоже работа не из лёгких. Натаскалась и с телятами, и с огромными, плетёнными из прутьев корзинами с силосом и с вёдрами.
Замуж Накиба вышла за фронтовика Самика Фатыкова. Воевал он в составе 435 стрелкового полка. Был командиром пулемётного отделения. Побывал в Белоруссии, Литве, Польше. Мыкал горе и в плену, оказавшись в рабстве у польского богача, который принуждал его следить за скотом: кормить, доить, пропускать сметану. Освободили его советские солдаты, вошедшие в Польшу. Самик воевал четыре года. Демобилизовался по тяжёлому ранению.
С тех пор кривая рука обездвижена. Самик чем мог, помогал жене, но в основном Накибе самой приходилось управляться с огромным хозяйством: лошадь, коровы. Косила, гребла, копны метала. Лошадь запряжет – сена навозит. Вечерами успевала и баню протопить. Держали ещё и пасеку. Сама мёд качала. Всех соседей угощала свежим мёдом.
Самик был бригадиром полеводческой бригады, дома то мало и бывал. Но Тасхия помнит его доброту и ласку, как он присаживался к ней на краешек кроватки, гладил спящую, подворачивал одеяло. Помнит, как любили в их доме бывать друзья и соседи, где всех привечали пирогами да добрым словом. Самик играл на гармошке. Ходили компаниями на берег Уфы: пели и плясали. Кто-то крикнет: «Общий» - и пойдут все по кругу перебором.
Любил Самик и внучат. Лишь завидит в окно, кричит Накибе, чтобы ставила самовар да пекла капустные пироги.
Отец умер рано. Оставшись одна, Накиба всё так же жила в трудах и заботах. Пока были силы, до последнего, держала скотину. Выучила дочку в Елабужском пединституте. Тасхия с детства грезила о педагогической деятельности. В школе всегда училась отлично. Учительница, Муршида Хабибрахманова, частенько доверяла Тасхие проверять вместе с ней школьные тетрадки. Тасхия многие годы не только преподавала, но была и завучем.
Накиба гордится своей дочерью. Сейчас почтенной женщине исполнилось 90 лет. Она ещё бодра и даст фору любому политику, рассуждая на различные темы, сопряжённые с мировыми событиями.
Тасхия нежно и заботливо поправляет платок на голове у Накибы, а в моём сердце звучат слова:
Обласкай мою мамушку солнце,
Чтоб усталое сердце зажглось,
Пусть оттают седины – пробьётся
Первоцвет отшумевших волос.
Татьяна Костырева
2016 г.